— Угу.
Она полежала еще немного, потому что он даже не пошевелился, и снова потянула.
— Подвинься, — прошептала она, глядя ему в лицо, — чуть-чуть.
— Угу.
Вылезшая за ночь щетина странным образом молодила его, и она подумала, что ему, пожалуй, лет тридцать семь, а может, и меньше. Он казался старше из-за железобетонной уверенности в себе, которая придавала ему значительности. Он спал, и значительность тоже спала, и оказалось, что у него молодое лицо, густые короткие волосы, здоровенные ручищи, тяжелое — широкое, а не толстое — тело, придавившее Варварину руку. Рука чувствовала теплый и твердый живот, а что там ниже, под одеялом, которым они были накрыты вдвоем, Варвара посмотреть не решилась — все из-за той же стыдливой юной леди!..
— Отпусти меня! — попросила она настойчивей и снова потянула руку. — Пожалуйста.
— Да, — вдруг сказал он сонно, и Варвара замерла, — да, встаю. Сейчас.
После этого он открыл глаза. Совершенно ясные серые глаза, казавшиеся черными из-за густых темных ресниц.
— Доброе утро, — храбро поздоровалась Варвара, — можно, я вытащу руку?
Некоторое время он лежал неподвижно, словно не мог сообразить, о чем она говорит, и только рассматривал ее, близко-близко.
Варвара струсила.
— Пусти, — сказала она, дергая руку, — мне нужно умыться. Сколько сейчас времени? Мне же на работу! И почему ты… — Господи, как теперь к нему обращаться?! Вечером было одно, теперь стало другое! — Почему вы… ты здесь, ты же говорил, что твоя комната…
Он слушал-слушал, а потом вдруг схватил ее за спину, подтянул к себе и прижал очень тесно. Полы халата сбились и разошлись, и оказалось, что он совсем рядом, большой, незнакомый, чужой — свой — мужчина. Всем телом она как будто «услышала» его — как он дышит, двигается, как пахнет его кожа, какие длинные и гладкие мышцы у него на спине, у самого позвоночника, как бьется его сердце, разгоняя и разгоняя кровь. Варваре показалось, что это ее кровь разгоняет его сердце. Твердой, как доска, ногой он придавил Варварины ноги и погладил ее щеку, а потом грудь в развале толстой ткани махрового халата.
Варвара зажмурилась. Вся кожа на ней натянулась и как будто истончилась, стала болезненной, чувствительной, странной.
Кончики твердых пальцев еще потрогали ее грудь, а потом снова щеку.
— Я боюсь, — сказала Варвара, — я боюсь тебя. Не трогай меня.
— В бассейне, — сказал он быстро, — в бассейне я решил, что должен что-то с тобой сделать. Ты была в черном купальнике и мокрая. Я проклял все на свете.
Варвара открыла глаза и посмотрела ему в зрачки — черные точки.
— Я потом даже бегать пошел, — признался он, как будто в чем-то интимном, — после того, как вытащил конверт. Что, думаю, за черт! Вроде бы я уже большой мальчик… А потом ты пришла без волос, и стало совсем хреново. Я на тебя смотреть не мог. Я решил, что пусть ты украла все на свете, все равно я тебя…
Варвара опять зажмурилась.
Он поцеловал ее в губы, и это было приятно. Так приятно, что она расслабилась, и потянулась, и обняла его за шею, и почувствовала его движение — как он прижимается к ней, изо всех сил, и его рука лежит у нее на затылке и сдавливает его легонько, и ее грудь как бы подается к его груди, и вся она становится горячей, и ей жарко под одеялом, и хочется, чтобы все продолжалось.
— Подождем, — прошептал он ей в ухо, — до вечера подождем. У тебя кругом синяки, и я не знаю даже, нет ли трещин в ребрах. Я не смогу… соблюдать осторожность.
После чего он вдруг резко сел спиной к ней и потер лицо.
Варвара тяжело дышала и изо всех сил старалась дышать потише.
— Ладно, — сказал он, не поворачиваясь, — надо вставать.
Пошарив под одеялом, он добыл клетчатые боксерские трусы, которые каким-то образом с него слетели, пока они обнимались под одеялом, и поднял с пола джинсы.
— Ты же был… там, — пробормотала Варвара, стараясь не смотреть на него. Надеть трусы он и не подумал. — Как ты оказался здесь?
— Я ничего не планировал, — заявил он сердито, — но ты так орала, что я решил лечь с тобой и не бегать каждые пять минут через коридор.
— Я орала? — не поверила Варвара.
— Еще как. Тебе снились кошмары.
Совершенно голый, он обошел кровать, наклонился и поцеловал Варвару под глаз.
— Кстати, что это за «Харлей Дэвидсон» ты поминала? Ты что, мотоциклистка?
Дверь в ванную он тоже и не подумал закрыть и теперь перекрикивал шум воды. Варвара схватила себя за волосы и с силой потянула.
Что происходит?! И с кем это происходит?! Явно не с ней, Варварой Лаптевой.
Она только что целовалась под одеялом с голым мужчиной, который теперь ушел в ванную, сказав, что «отложит все до вечера»! И еще он сказал, что «проклял все на свете», потому что она была в черном купальнике.
В том самом купальнике, где на боку была старательно зашита дырка!
— Ты можешь пойти в мою ванную! — крикнул Иван и заглянул в спальню. Варвара немедленно уставилась на него и перевела дух — он был замотан полотенчиком.
— Слышишь? Ты там вчера была, там джакузи. Хочешь, я тебе открою?
— Хочу, — пробормотала Варвара и подумала: надо быть поскромнее.
Историчка все время произносила эту фразу. Можно сказать, это было ее жизненным кредо.
Что это за платье? Надо быть поскромнее! Хочешь пятерку? Четверка тоже хорошая оценка, надо быть поскромнее! В каком году умер барон Врангель? Правильно, но надо быть поскромнее!
Какая еще джакузи? Надо быть поскромнее!
— Так откуда «Харлей»?
— А, — Варвара улыбнулась смущенно, — это мне в салоне сказали, что мой стиль — это джинсы, майки, свитера и «Харлей Дэвидсон». Представляешь? У меня в жизни не было джинсов, даже в десятом классе. Бабушка говорила, что девушки должны носить юбочки. А «Харлей Дэвидсон» я вообще никогда не видела. Это что? Мотоцикл?
— Мотоцикл, — согласился Иван, — и не простой, а некоторым образом харизматический.
Он некоторое время постоял, глядя, как вода белым ключом бьет в широкой ванне, потом тягостно вздохнул — как-то так, что даже неискушенная Варвара моментально поняла, о чем он вздыхает. Поняла — и зарделась.
Он взял ее за шею и с силой притянул к себе.
— Зря я с тобой спал, — сказал он с сожалением, как будто грустил, что стоял в очереди последним и булка ему не досталась. — Мужики так устроены, что теперь я думать ни о чем не смогу, только о том, как… все будет.
— Может, не будет, — пробормотала Варвара.
— Еще как будет! — пообещал он. — Бока сильно болят?
— Сильно, — призналась Варвара, — но дышать можно, слава богу.
Тогда он поцеловал ее и ушел в «свою» ванную.
Варвара кинулась к зеркалу и застонала — отек был не слишком страшный, но все же заметный, и глаз заплыл ощутимо, и синяки, синяки повсюду — от шеи до колен сплошные разноцветные синяки.
И он сказал, что «все будет»?! И он целовал ее, так что зубы скрипели о зубы?! И еще он «проклял все на свете»?!
Посидев в ванне и уложив волосы — «здесь и здесь», как велела мадам Монро, — Варвара вышла на свет божий и тут только сообразила, что жизнь продолжается, что сегодня рабочий день, что Танька, наверное, сто раз звонила ей домой, а она не подходила к телефону, и сейчас, скорее всего, вся московская милиция, поднятая Танькой по тревоге, ищет ее труп на дне Москвы-реки!..
Потом Варвара посмотрела на часы.
Потрясла головой, вытряхивая остатки Ивана, его поцелуев, его запаха и вкуса, а заодно и «Харлея Дэвидсона», и опять посмотрела — воровато, как кошка, съевшая хозяйкину осетрину.
Было одиннадцать часов. Она должна быть на работе к девяти.
Она не пришла на работу и никого об этом не предупредила — ни шефа, ни Иларию, ни даже Ольгу Громову.
Все. Ее жизнь кончилась. Ее выгонят немедленно, сегодня же, и она даже не сможет узнать, кто и как украл полмиллиона франков с банковского счета Павла Белого! Варвара была убеждена, что разгадка тайны — в кабинете ее шефа и больше нигде.
Если она узнает, кто открыл, а потом закрыл окно, она узнает все остальное.
Трубка со вчерашнего дня валялась на стойке в кухне, и Варвара схватила ее и, путаясь пальцами, набрала номер.
— Тань, это я, — сказала она, как только ответили, — я жива, все в порядке, ты не ори.
Говорить это было так же бесполезно, как бесполезно просить тайфун «Глория» обойти стороной Курильские острова.
Танька бушевала так долго и так сильно, что Варвара даже трубку поднесла к другому уху и, оглядевшись по сторонам, нашла чайник и водрузила его на подставку. Воды в нем было мало, но налить из-под крана она не решилась. Наверняка Иван не пьет воду из-под крана.
— Ты где? — выдохшись, спросил в трубке тайфун «Глория». — В СИЗО? Или тебя держат в заложниках на пустой даче?
— Меня вчера избили, — ответила Варвара и посмотрела вдоль коридора, не идет ли Иван, — меня подобрал тот мужик, помнишь, из самолета и отеля? Ну, который сбил меня машиной? Я у него дома.
— Где… ты? — переспросила Таня, и Варвара поняла, что та опустилась на стул и взялась пухлой ручкой за сердце. — У кого ты… дома?
— Я тебе потом все расскажу, — зашептала Варваpa, — ты до которого часа на работе? До двух? Или до пяти?
— У меня прием сегодня, я до шести. А ты что, на работу не пойдешь?
— Я не могу на работу! Я вся в синяках! Я к тебе приеду, как только смогу, и все расскажу.
— Тебя правда… избили? — дрогнувшим голосом спросила Таня.
— Правда. Тань, увези Васю вечером к Ольге Васильевне. — Ольгой Васильевной звали Танину мать. — Он мне угрожал, что всех нас убьет. Увези Васю. Можем вместе увезти вечером.
— Господи Иисусе, — пробормотала Таня, — а Димке я что скажу? Они сегодня с Васей в планетарий поехали, я даже не знаю, когда вернутся!
— Димке надо сказать все как есть, — твердо произнесла Варвара, — он тут ни при чем. Это не его проблемы.
К Тане эти проблемы тоже не имели никакого отношения, и Варвара мучилась от того, что втянула «в историю» подругу и ее ребенка.