Несмотря на увещевания хозяйки и на красноречивые взгляды длинного лейтенанта, по-видимому только что вернувшегося из какого-нибудь Сенегала, Селия все-таки отправилась в путь. Конечно, матушка Агассен всегда давала полезные советы. Но в баре Казино ровно в десять вечера — самое шикарное время! — маркиза Доре должна была торжественно представить свою младшую подругу.
Поэтому Селия отправилась в путь, и залитый белым электрическим светом трамвай понес ее в город, прорезая сонное предместье.
Глава третья,оканчивающаяся совершенно неожиданным образом
Под гром рукоплесканий занавес поднялся в третий раз. И маленькие жонглерши, взявшись за руки, еще раз вышли, чтобы раскланяться, улыбнуться и послать воздушные поцелуи публике, которая их так неистово вызывала. Но на этот раз кричала и аплодировала только галерка, набитая матросами, солдатами и их подругами, потому что между вторым и третьим вызовом ложи опустели как по мановению волшебного жезла: аристократия Казино бросилась к бару, чтобы с боем занять те восемь табуретов напротив стойки, с которых можно было триумфально возвышаться над толпой опоздавших, которым приходится чуть не драться, чтобы раздобыть себе коктейль, и кричать, как оголтелым, чтобы хоть кто-нибудь обратил на них внимание.
Маркиза Доре была опытным стратегом и сразу заняла два самые видные табурета в глубине зала, куда не долетали брызги от проливаемых за стойкой вин; заняв такую выгодную позицию, она усадила Селию рядом с собой. Бар уже почти не вмещал всех желающих, хотя дверь все отворялась и протискивались последние запоздавшие, — толпа становилась непроходимой.
И было так приятно спокойно сидеть перед своим стаканом с соломинкой и с сожалением поглядывать на стоящих вокруг томимых жаждой людей.
— Мы заняли самое лучшее место, — объявила маркиза Доре. — Теперь предоставьте действовать мне — антракт не успеет кончиться, как я познакомлю вас с самыми видными моими друзьями.
В этот момент в бар вошла женщина под руку с высоким добродушным человеком; заметив Селию, она начала протискиваться к ней и протянула ей руку через толпу.
— Добрый вечер, мадам! Как хорошо вы устроились! Вам повезло! Будьте так добры, скажите бармену, чтобы он приготовил мне мартини, а вы мне его передадите — я никак не могу добраться до стойки. Ах, я еще не представила вам моего друга! Лейтенант флота Мальт Круа… мадам Селия.
Это была юная Фаригулетта — она прекрасно справлялась со своей ролью покровительницы Селии. Лейтенант флота поцеловал руку Селии, протянутую через толпу.
— Я несколько раз встречал вас с Ривералем перед его отъездом в Китай. Теперь, когда вы овдовели, надеемся видеть вас иногда среди нас?
— Все пропало! — трагикомически сказала Фаригулетта. — Он начнет изменять мне с вами, этот мотылек! Тем хуже для меня, конечно: мне не следовало бы подводить его к вам — у вас слишком красивая шляпа! Впрочем, если он не изменит мне до завтра, я умолкаю: мы поженились только на сегодняшнюю ночь.
Она весело смеялась, как смеется маленькая и наивная девочка.
Вдруг ее поднял на руки человек, которого она толкнула, пробираясь к Селии.
— Она весела, как всегда, шалая девчонка! Разрешите, Мальт Круа?
И не дожидаясь разрешения господина и повелителя, он с удовольствием расцеловал девочку в обе щеки.
— Ну вот! — сказал он, отпустив ее. — Это отучит вас говорить гадости, самой того не замечая. Пейте теперь вашу отраву, вот, я передаю ее вам, чтобы не затруднять вашу подругу, на которой такая красивая шляпа!
Маркиза Доре сказала Селии на ухо:
— Еще один офицер. Все они знакомы между собой и очень дружны. То, что он сделал, считается вполне обычным. Поцеловать женщину при ее любовнике… Они не придают этому никакого значения, конечно если он не влюблен в нее, но в таких случаях это известно.
Появлялись все новые женщины с новыми спутниками; все они были на ты друг с другом и ласково друг друга задевали. Селия сразу же заметила, что, несмотря на страшную тесноту, благоприятствующую всяким грубостям, здесь никто не был груб. Более того, к женщинам относились с каким-то почтительным уважением. Несмотря на внешнюю фамильярность, повсюду царила вежливость. Все здоровались по способу лейтенанта Мальт Круа — и непременно целовали руку перед тем, как поцеловать в шею или в щеку.
Две другие дамы, Уродец и Крошка БПТ пробивали себе дорогу к стойке. Они были совершенно одни, без спутников. И сами заказали себе коктейль. Но когда они пожелали расплатиться, хозяин отказался принять от них деньги.
И Селия услышала следующий диалог:
— Это решено, мадам.
— Кем?
— Тем, кто уехал и принял на свой счет угощение дам, которые будут без спутников.
— Но кто он?
— Мы сами не знаем его имени.
Селия обернулась к маркизе, которая победно улыбалась, слыша этот разговор:
— Ну, что я вам говорила сегодня днем? Разве это могло бы быть у Максима и прочих?
Во всем остальном это сравнение напрашивалось. Тулонский бар был менее обширен и просторен и не так роскошен, как парижский, но по стилю постройки и по деталям устройства, по меблировке и по способу обслуживания стремился подражать ему. На этом завершалось их сходство. И даже без слов маркизы Селия видела, что, действительно, здесь случалось много такого, чего не могло бы случиться там, и наоборот.
Здесь основным тоном была вежливость. Все были хорошо воспитаны или, по крайней мере, хотели казаться воспитанными. Особенно женщины, почти все без исключения, ласково и любезно относились к каждому и даже друг к другу.
Только одна составляла исключение из общего правила. Она вошла с сильным шумом и стала кричать и требовать, чтобы ей освободили какой-нибудь табурет, хотя все табуреты были прочно заняты и было совершенно очевидно, что это невозможно. Получив наконец от бармена бокал шампанского, который он протянул ей через два ряда голов, она половину пролила на чей-то костюм и чье-то платье и даже не извинилась.
— Кто это? — спросила Селия у маркизы.
— Это так, — с презрением ответила та. — Она из Марселя, грубое созданье, с которым не должна знаться ни одна порядочная женщина. Ее прозвали Жолиетта, вероятно оттого, что прежде она обслуживала матросов: ведь Жолиеттой называется марсельский порт.
— Она недурна собой.
— Но так вульгарна!..
Расталкивая локтями публику, которую она только что обрызгала вином, новая посетительница добралась до стойки. Тут она повернулась, и Селия смогла разглядеть ее в профиль. Она была действительно недурна собой, и даже самая ее грубость сообщала ее лицу какую-то животную жестокую красоту. Высокая и сильная, стройная, мускулистая, она заставляла забыть свои слишком крупные руки, слишком широкий стан и слишком могучую шею. Правильные классические черты лица отлично гармонировали с низким лбом и пышной копной волос, нависшей над густыми бровями. Выкрашенные в рыжий цвет, похожие на лошадиную гриву, они невыносимо резали глаз в сочетании с ее горячей матовой кожей брюнетки; но чувствовалось, что этот бешеный контраст изобретен и усилен ею же самой, для того чтобы еще сильнее воспламенять мужские чувства.
— Она должна иметь успех, — сказала Селия.
— Никакого, — ответила маркиза. — Здесь не любят этого кабацкого жанра.
Кабацкий жанр — это действительно было так. Как бы в подтверждение этого, марсельская женщина вдруг начала изрекать довольно неприятные тирады по адресу своего ближайшего соседа, который провинился только тем, что не обратил на нее никакого внимания.
— Нечего сказать, хороши! — бормотала она. — Напустили матросню. Скоро здесь можно будет встретить апашей.[2]
Человек, о котором она говорила, собственно, не был матросом. Под грубой курткой виднелся вязаный синий тельник — рубашки, очевидно, не было, — воротничком ему служил шерстяной небрежно повязанный галстук.
— Отчасти она права, — прошептала Селия. — Он совсем не принарядился для Казино.
— Что ж, — ответила маркиза, — никто не наряжается для Казино. Кому какое дело — он ни с кем не разговаривает и сидит себе спокойно на своем стуле. Жолиетте следовало бы оставить его в покое. Он ей даже не отвечает.
Слова ее были прерваны каким-то волнением. В бар тихо вошла красивая бледная женщина; сначала в толпе ее не узнали, но кто-то из многочисленной компании вдруг узнал ее и воскликнул:
— Жанник! Ур-ра! Браво, Жанник! В баре было так скучно без Жанник!
Ей устроили настоящую овацию. Она сначала отбивалась, восклицая нежным и глуховатым голосом:
— Да замолчите же наконец! Вот сумасшедшие! Как будто без меня совсем нельзя обойтись! Глупости! Если бы не Л'Эстисак, который вытащил меня сегодня из кресла…
Она разразилась смехом, который перешел в приступ кашля.
Маркиза Доре приподнялась на перекладинке своего табурета.
— Здравствуйте, Жанник!
Она весело ответила ей, наконец откашлявшись:
— Добрый вечер, Доре! А вы все хорошеете! А это и есть та подружка, о которой вы мне говорили? Добрый вечер, мадам! Буду рада видеть вас с Доре в Тамарисс. Сама я так расклеилась, что не бываю в гостях ни у кого. Скоро я смогу выехать только на дрогах.
— Не каркайте, как ворона, — отеческим тоном пробурчал ее спутник.
Это был человек огромного роста, широкий в плечах; его борода, напоминающая ассирийскую по своей форме, была двух цветов, рыжего и черного, как обычно случается с хорошо пропитанными морским ветром бородами. По-видимому, этот Геркулес заботился только о том, чтобы защитить свою спутницу от толкотни и давки и довести до укромного уголка, где ее уже ждала чашка чаю, быстро приготовленная по его приказанию барменами.
— Это Л'Эстисак! — шепнула Селии маркиза Доре.
— Л'Эстисак?..
— Ну да, герцог Л'Эстисак.
И так как Селия все шире и шире раскрывала глаза:
— Не может быть, чтобы вы не знали его хотя бы по имени. Гюг де Гибр, герцог Л'Эстисак. Представитель одного из самых знаменитых родов Франции, лейтенант флота, триста тысяч франков дохода. Никто не поверит этому, увидя его здесь среди нас, так он просто держится. Этот не станет хвастать. Да вы увидите сами.