Пассажир по инерции пару раз саданул ногой по двери, вновь матюгнулся и, не рассматривая интерьер камеры, сразу плюхнулся на скамью рядом с Колянычем и вытянул ноги. Чувствовалось, что посещение подобных мест для него не в диковинку.
— С-суки потные! В «браслетах» на кичу! В СС такого не позволяли!..
От мужчины несло табачным перегаром, чесночной колбасой и свежевыпитым коньяком. Именно коньяком. Либо коньячным бренди — Коля, как человек, в прошлом неравнодушный к алкоголю, легко угадывал первопричину выхлопа, как Холмс определял сорт табака по пеплу. Сейчас-то он практически не употреблял — во-первых, врачи не рекомендовали в связи с травмой ума, а во-вторых, просто некогда. Торговать пылесосами в нетрезвом виде — первый шаг в финансовую пропасть.
— Хер им, а не статья! — Не представившись, мужик принялся доказывать соседу несостоятельность обвинения. — Рамка не звенела, на кассе меня не приняли.[6] А что потом было — судью не колышет!
Коля пожал плечами, мол, его проблемы трудящегося интересуют не очень.
— Ну скажи, разве я не прав? — Сосед настойчиво навязывал Коле диалог.
— Послушайте, — поморщился Коля, — мне нет никакого дела до вашего свитера.
— Да если б он мой был! Голяк полный! Беспредел!.. Им «палки» нужны, а я крайний! Так любого можно!.. Вот тебя за что?
— Дорогу перешел в неположенном месте.
— Не, мужик, дело твое, не хочешь базарить, не базарь, но ты просто рассуди — купил Ирке, ну, бабе своей, духи на именины. Заплатил по чесноку — две сотенных. Выхожу за рамку — валяется пакет. Вот ты бы не поднял? Поднял! Все бы подняли! Раскрываю — там свитер. Видать, обронил кто-то. Хотел на кассу вернуть, а толстуха-кассирша вой подняла, словно потерпевшая. «Украл, украл!!!» Цирики магазинные подбежали, в оборот взяли, ментовку вызвали. Типа, свитер этот сраный шесть косарей стоит! Объясняю им — я человек честный, копейки чужой в рот не возьму. А эти и слушать ничего не хотят! На весь универмаг кипеж подняли! И вот доказывай теперь, что не колбаса! Я и спрашиваю — это справедливо? За чужой кусок тряпки новый срок? Ладно б за свой!
— А что, был старый? Срок?
— Да какая разница? Что было, то прошло! Искупил. Блин, Ирка ждет, а мне даже не позвонить. Обидится. Ты не позвонишь, когда выйдешь? Предупреди, что здесь, а то ведь решит, что к своей бывшей сбежал!.. Хотя… не надо. Она тоже хороша, утром истерику из-за поллитровки закатила. Сама выжрала, а на меня валит. Черти, курево отобрали. Эй, снимите «браслеты»! Больно же! Руки занемели!
— Угомонился? — раздался голос извне.
— Да.
Сержант открыл камеру и освободил пленника от оков, но не от плохого настроения. Пленник напомнил про адвоката:
— Положняк, однако. Имею право.
— Вот и имей! Хоть сзади, хоть спереди, — помощник захлопнул дверь.
Мужик вернулся на скамью и продолжил ныть про несправедливость и отсутствие счастья в жизни. Потом представился:
— Меня Колей звать. Николаем то есть.
— Вадим, — в свою очередь назвался Коляныч, чтобы не показаться невежливым. Обидится еще и ухо откусит. От подобных типов с багажом статей всего можно ожидать.
— Давно здесь?
— Не очень.
— Чего нерадостный такой? Срок корячится? — не без участия поинтересовался магазинный вор.
— И не один.
— Серьезная статья или так — бакланка?
— Серьезная. Как атомная война.
— Ты не подумай чего, — почесал приплюснутый нос сосед Коля, — я просто в таких делах опытный, а ты, Вадик, гляжу, первоход. Пособить могу.
— Почему это первоход?
— Глаз-алмаз. Может, конечно, в ментовке и не впервой, но на зоне точно не был. Зона отметину оставляет.
Коляныч молча кивнул головой, потом переспросил:
— А ты, стало быть, не первоход?
— Ну, есть такое дело. Оступился, как в лагерной характеристике написано. Три раза. Но здесь со свитером у них не прокатит. Вчистую выйду. Я теперь грамотный. Так что, ежели какой совет дать, не стесняйся — подскажу. Лучше всякого адвоката. Они только деньги тянут. Или привет кому передать. Я по-любому соскочу, ничего у ментов нету. А ты, главное, не колись. Всегда успеешь. Вот слушай. Меня в девяносто пятом на хате прихватили. Охрана. С козла одного решил должок снять, ну и подломил ему дверь. А она на сигнализации. Прямо на выходе меня и приняли с вещичками в руках. Считай, все — семилетка в перспективе, с учетом прошлых заслуг. Но обломилось у оперсосов. Соскочил.
— Как? — искренне заинтересовался Коляныч.
— Как в шахматы переиграл. Они ж на два хода вперед думать не умеют. Особенно молодежь. А опытных здесь сейчас и не осталось. Разбежались все в коммерцию. Так и так, говорю, моя хата — не отрицаю. Они, как водится, давай на «глухари» раскручивать — нет ли за тобой еще квартир. Я в открытую загружаю — хат больше нет, но если хотите — возьму. Мне один хрен максимум влепят, а вы мне за это условия в «Крестах» обеспечьте, с бабой свиданку устройте на уличной.
— Где? — переспросил Коляныч.
— На уличной. Проверка показаний на месте по-ихнему. Оперсосы и повелись. Давай мне адреса обворованные называть. Я на протокол штук пятнадцать взял. Потащили на уличную, с понятыми, с адвокатом, с экспертом. Тут я и дал реверс — ни хрена не помню, с обстоятельствами и числами путаюсь, короче, явно на себя наговариваю. А на суде и вообще заявляю — никого не грабил, менты били-угрожали, заставили оговорить, сами адреса назвали, в том числе и тот, где меня поймали. Зашел, мол, в подъезд нужду справить, гляжу, дверь сломана, заглянул — а тут охрана. Вещички мне в руки сунули — и в машину.
— И что, прокатило?
— Еще как! Ну какой идиот по доброй воле будет себе пятнадцать эпизодов на шею вешать? Короче, полная оправдаловка. — Сосед нагнулся к Колиному уху и шепотом добавил: — Так что, старик, не сомневайся. Помогу. Ну, кому привет передать?
Выхлоп коньяка и противное амбре дешевой колбасы заставили Коляныча брезгливо поморщиться. «Свежее дыхание не облегчает понимание».
Свежесть дыхания. Стоп. Свежесть. Товарищ, как сам утверждает, опытный. И вряд ли пошел бы на дело бухим. Да и не на что ему коньячок трескать. Он свитер умыкнул, чтобы на выпивку раздобыть. И кто ж его тогда коньячком угостил? В универмаге? Или в милиции? Это тебе, мужичок, для снятия нервного напряжения. И колбаски закусить. «Welcome». Нет. Не угощают здесь, это не ресторан. А его угостили. И уж больно быстро он начал услуги предлагать. Практически с порога, словно цейтнот у него. И про подвиги собственные рассказывать. Опытные никогда не рассказывают, потому что стукачей боятся. Если только…
Сами не стукачи.
«Компания „СУКИН и СЫН“ предоставляет опытных специалистов для конфиденциальных услуг! Внедрилинг и шпионинг! Подсадной утинг! Две тысячи лет на рынке, гарантия качества, полная анонимность, умеренные цены, постоянным клиентам скидки. Звоните! Мы всегда где-то рядом!»
Коляныч покосился на соседа. Тот с улыбкой и собачьей преданностью смотрел ему в глаза и ждал ответа. Вонял коньячком с колбаской. Что ж, святое дело перед «подсадкой» сто граммов принять для уверенности и спокойствия. Сам по первости, по неопытности, принимал.
«Ну ты, с-сука. Стукач поганый, гнида казематная!»
Коля вдруг почувствовал приступ головокружения и тошноты. Словно оказался в центре вращающейся мусорной кучи, кишащей крысами и тараканами. И тошноту вызвал не только запах изо рта заботливого соседа. Ему захотелось со всей дури приложиться кулаком по этой пещерной харе, схватить за волосы — и по стене, по стене!.. И еще мало будет! Сволочь подсадная! Ну я тебе сейчас!.. Кончайте свои тяги, козлы! Обложили стукачами!
Момент! «А сам-то ты кто, на секундочку? И что, вообще-то, тут делаешь?.. Как „что“?! Я из пистолета стрелял, меня и… О-о-о, товарищ, да вы позорно лукавите! Кто ж тебя стрелять отправил? Не надо ля-ля. Несолидно, уважаемый…»
Коля сплюнул на каменный пол.
Как иногда приятно посмотреть на себя со стороны. Столько удивительного и неожиданного вдруг обнаружишь. Это ведь ты рядышком сидишь. Во всей красе и великолепии. Смотри, любуйся, радуйся. И имечко у него твое, хотя звать его наверняка не Колей. В морду дать хочешь? Дай. Свою и разобьешь.
Поэтому лучше познакомься с коллегой, представься, объясни ему, что не рекомендуется есть и пить в кабинете у опера перед «работой», не следует с порога помощь предлагать и авторитета из себя строить, ибо сидящий может оказаться еще более авторитетным, и останешься ты не только без материального вознаграждения, но и без зубов. Ты многому можешь научить. А он, чувствуется, из начинающих. Вот и поддержи молодежь, а не плюйся под ноги! Передай опыт и мастерство! Он ведь доброе дело делает! Правильное! С криминалом борется. Так же, как и ты. Или ты Штирлиц, а он говно? Нет, так не бывает. Или оба Штирлицы, или оба…
Кто ты сейчас в его глазах? Вадик Сыроежкин — торговец огнестрельной смертью. Отсюда и пляши. А когда спляшешь, обнимитесь и хором спойте песенку про «секунды» или «боль мою». Дежурный с помощником от восторга окаменеют и останутся памятниками на века.
Но в рожу-то ему дать хочется! Ох как хочется, еле сдерживаюсь. Надо ж, с каким подходцем, пес.
Погоди, не торопись. Вдруг ты ошибаешься?! Не суди обо всех по себе, как предок говорил. Вдруг он не стукачок, а честный фраер? Подумаешь, коньяком пахнет! Может, в буфете универмага стопку маханул и колбасой заел. А что помощь предлагает — так человек душевный.
— В хате впадлу плеваться, — мягко просветил вор, — не делай так больше. Братва не поймет.
«Не учи ученого, чепушила», — хотел ответить Коляныч, но вместо этого тихо прогундосил:
— Хорошо, не буду.
«Помощь предлагает? Привет передать? Что ж, это можно. Заодно и проверим, каким богам ты служишь. Но только аккуратно, чтоб не оскорбить подозрениями честного человека».
— А тебя точно выпустят?
— А куда им деваться? Ну максимум на пару суток в ИВС запрут.