Не устраивай драмы, — проговорила Клер.
— Когда я думаю, что и ты могла умереть там... Ты представляешь, если бы я осталась с ним одна? Я уже немолода...
Клер сожалела, что решила укрыться в Круа-Рус, лучше бы она осталась в своей квартире. С тех пор как она рассталась с Пьером, ее мать считала, что вновь обрела маленькую дочь. Порой это было весьма неприятно. Надо было во всем ей отчитываться.
— Все же тебе следовало бы поехать туда на эту ночь.
Клер села в кресло, закурила. Ей надо было подумать, разъяснить для себя некоторые вещи, но мадам Руссе хотела отвлечь ее от забот и рассказывала разную ерунду.
Значит, Гийоме тоже болели, и у них были те же симптомы, что у Пьера. Впрочем, ведь сказал же ей муж, что поселок опустел в последние дни. Он не смог позвонить ей от Гийоме, а должен был отправиться в Шаламон. Клер подумала, что могла бы посетить доктора Рейно. Но он, возможно, сошлется на профессиональную тайну.
Лучше всего записать все, что произошло с того самого вечера, как она приехала к Пьеру. Клер встала.
— Пойду на минутку к себе в комнату... Мне надо поработать.
— Поработать? Но у тебя еще масса времени... Разве ты не имеешь права отдохнуть, сама знаешь, от чего.
Из-за Стефана мать говорила с осторожностью,
— Я ненадолго.
Клер начала заполнять листок школьной тетрадки. Пьер был болен, винил воду из водопровода. Он тщетно стучал в дверь к Гийоме и в течение нескольких дней не видел папашу Пишю. Он сам это сказал или она так поняла? Какие еще детали позволяли установить, что всех жителей поселка поразила одна и та же болезнь?
Клер закурила, задумалась и вдруг подскочила:
«Мясник... Тщетно в тот день мясник сигналил из своей машины...»
Она быстро записала ясно вспомнившийся факт.
Затем Клер тщательно описала болезнь Пьера, как его рвало, следы крови в камине и на раковине, неприятный запах у него изо рта, как будто его желудок был заполнен испорченной кровью. Что еще? Пьер говорил о машинах, неосторожно въезжавших на узкую улочку. Довольно поздно проехал грузовик лесопильни Бортелли, Как будто все.
Нет. Въезжая в поселок, она не приметила ни одного огня, подумала, что люди в темноте смотрят телевизор. А что, если все лежали в постелях больные?
Она заснула, встала, чтобы взглянуть на Пьера, опять легла. Тогда все еще стоял туман. Она посмотрела в окно. Нет, это было в другой раз, когда она открыла заслонку в печи. Затем она услышала шум глохнущего мотора.
Наконец, дождь, во всяком случае, что-то, что походило, на дождь и стучало по крыше. Сначала над ее кроватью, потом смещалось. Эта деталь, если только речь шла действительно об одной детали, удивляла всех. Жандармов, капитана, Пишю, журналиста. Они готовы были думать, что ей это приснилось. Однако она хорошо все слышала, потом ощутила запах бензина, успела посмотреть в мастерской, не опрокинулась ли канистра.
— Нет, не приснилось мне! — воскликнула Клер.
Когда она нагнулась, чтобы завязать шнурки на ботинках, она увидела капли на полу, потом ей капнуло на лицо.
Клер стала лихорадочно описывать гостиную: крыша над ней была не слишком добротной, бензин мог проникнуть в щели, а затем стечь с потолка.
— Клер, — сказала мать, открывая дверь, — к тебе гостья, мадемуазель Вивиан.
Клер закрыла тетрадь, вложила ее в папку и встала.
— Пусть войдет.
— Ну не в твою же комнату.
Мать считала, что комната, где спят, должна служить только для этой цели. Клер пришлось выйти в гостиную. Ока поцеловала гостью. Колетт Вивиан работала в почтово-телеграфном ведомстве. Они познакомились с Клер на собрании противников ядерных испытаний и прониклись друг к другу симпатией.
— Я принесу вино, — сказала мадам Руссе.
— Я узнала о вашем муже, — проговорила Колетт. — Это просто страшно... Я купила все газеты... Вы пережили ужасные минуты.
— Не знаю, как мне удалось спастись... Если бы Пьер не был болен, может быть...
— Возьмите соленое печенье, — сказала мадам Руссе.
Клер скоро поняла, что подруга пришла не из простой вежливости, а хочет сказать ей нечто важное. Но ей явно не хотелось говорить при матери, и пришлось проявить терпение. У Колетт, однако, был очень смущенный вид.
— На чем вы приехали?
— На автобусе.
— Я провожу вас, мне это не повредит.
— Как, ты опять уходишь? — простонала мать.
— И я с тобой! — крикнул Стефан; у него был чуткий слух, и он все слышал из своей комнаты.
Клер одела его потеплей, чтобы он не замерз на улице. На лестнице она придержала Колетт за плечо.
— Вы хотите что-то сказать мне?
— Да, но сначала сядем в машину...
Машина Клер оказалась тесно зажатой между двумя другими.
— Не знаю, смогу ли я выехать.
— Неважно, поеду на автобусе. Но все-таки сядем в машину. Устроившись на заднем сиденье, Стефан спрашивал, почему же они не едут на прогулку.
— Один коллега по профсоюзу сказал мне об этом, — объясняла Вивиан. — Мы всегда так поступаем... Когда речь идет о ком-нибудь из наших, его всегда предупреждают.
Она понизила голос:
— Со вчерашнего утра ваш телефон прослушивается... То есть телефон вашей матери.
Глава VI
В этот день, 22 декабря, Женис проснулся с тяжелой головой. Накануне он выпил немало виски, размышляя о деле Давьер — Руссе. Он смутно чувствовал, что есть какая-то возможность получить назад деньги за эту сгоревшую машину, но лег спать, так и не найдя решения.
Итак, несмотря на тяжесть в голове, Женис поднялся в семь часов, взглянув в окно, обнаружил, что туман превратился наконец в изморозь. Прежде чем отправиться на работу, он заехал в главный филиал кредитного общества, где всех знал. Ему случалось обращаться сюда за дополнительными сведениями о должниках.
Жениса принял Жюйе, одноногий инвалид, который по сю пору пользовался деревянной ногой, поскольку так и не смог привыкнуть к протезу. Ему уже было шестьдесят лет, однако не создавалось впечатления, будто он с нетерпением ждет пенсии.
— Вы стали делать подарки?
Жюйе поднял одну бровь — брови у него были очень густые — и ждал продолжения, подрезая ногти.
— Я имею в виду дело Пьера Давьера, кустаря из поселка Гийоз в департаменте Эн.
Жюйе прекратил орудовать ножницами и закрыл их резким движением.
Это тот, что погиб в пожаре?
Он взял папку с письменного стола.
— Задолженность уплачена двадцатого, так же как и взнос за декабрь.
— Кем уплачена? — спросил Женис Монтелье, не веря своим ушам.
— Профессиональная тайна, старина.
— Вы шутите?
— Совсем нет. Какая вам разница? Все улажено. Вы потеряете лишь какие-то пятьдесят франков комиссионных... Не стоит быть таким формалистом.
Женис Монтелье уселся поглубже в кресле, давая таким образом понять, что не собирается заканчивать разговор, взглянул на потолок. Его всегда интересовало, из какого материала были сделаны украшающие его завитки; наверняка не из дерева. Женис закурил.
— Автомобиль уничтожен полностью. Страховка будет выплачена.
— Ну, значит, расчет простой. Количество взносов, умноженное на сумму. Затем произведут вычитание, и, возможно, наследники получат разницу.
— Они ничего не получат. Давьер, помимо этих двух, уплатил всего два взноса.
— Вы выступаете в защиту вдовы и сироты?
— Можно поговорить в страховой компании... Я там кой-кого знаю, фифти-фифти, если хотите.
— Стоит пачкаться? I
— По тысяче на каждого — всегда стоит. Это можно в минуту уладить... И кувшинчик божоле или два.
Жюйе любил деньги. С женой, владелицей парикмахерской, они скупали старые квартиры, ремонтировали их и сдавали потом по очень высоким ценам. Они всегда боялись нищенской старости, и страх от такой перспективы уже многие годы отравлял им жизнь.
— Это верно.
— Итак, кто внес деньги? Чтобы не было недоразумений.
— Некая мадам Руссе.
— Ну да! Чек еще у вас?
Жюйе наклонился и прочел что-то в документах:
— Чека нет, внесено наличными в нашу кассу...Датировано вчерашним числом.
— В котором часу?
— Вы слишком многого требуете.
Однако он снял телефонную трубку, навел справки в кассе, поблагодарил.
— В четырнадцать часов, после открытия. Женщина средних лет.
Мать Клер Руссе? Нет, в это трудно поверить.
— Таким образом, ВРН не придется вмешиваться.
Женис Монтелье встал, пожал руку Жюйе и решил, что у него как раз хватит времени заглянуть в страховую компанию. Он действительно кое-кого там знал — человека из отдела, занимающегося такого рода делами. Пока Женис преодолевал пробки в уличном движении, у него было время поразмыслить, и он решил немного подождать. Вся эта история была непонятной, а за вмешательством Дардье, который потребовал закрыть дело, что-то крылось. Не в первый раз требовали от Жениса приостановить дело, но на этот раз Дардье не дал никакого объяснения.
Секретарша Мирей поздоровалась с ним тоном, полным упрека, что его удивило.
— Вы сердитесь?
— Патрон отругал меня из-за вас. Вчера, когда вы заходили, я должна была задержать вас. Он хотел вас видеть, а я забыла... Вернее, я думала, что вы его видели... Поскольку вы просили меня позвонить в учебный округ... Я имела глупость сказать ему об этом после вашего ухода... Я никогда не видела его в таком состоянии. Я подумала, что он вышвырнет меня за дверь... Так что теперь попрошу не впутывать меня в сомнительные дела.
— Но тут не было ничего такого, — запротестовал Женис.— Я всего лишь наводил справки по работе... Черт!.. Столько шума из ничего.
Он забрал дела, предназначенные на этот день, и понес их в кабинет, который делил еще с двумя коллегами. Но они, видимо, уже отправились выполнять задания или у них был выходной, и Женис оказался в комнате один.
В принципе он занимался департаментом Эн, но мог в случае чего работать в Лионе. Из четырех дел, которые ему предстояло уладить, два как раз касались города. Женису пришлось навести справки в электронной картотеке, где он узнал, что один из клиентов был злостным неплательщиком и уже получил три напоминания. На телеэкране появились более конкретные сведения о бармене Шарле Бароне. Он был замешан в кое-какие темные дела и осужден за незаконное ношение оружия. Барон купил «порш», за который каждый месяц платил очень большие взносы. Женис застыл в задумчивости перед экраном, на котором возникали строчки информации. Когда запись была окончена, он вырвал листок и захватил его в кабинет, чтобы изучить повнимательней. В настоящее время Барон работал в маленьком баре в центре города. Он начинал свой день лишь в шестнадцать часов. До этого времени Женис мог заняться другими делами.