Подвиг продолжается — страница 22 из 51

Мисюрин с веселой ухмылкой сверкнул глазами:

— Зря, Леха, сердишься. Именно насчет коровы и есть у меня одна думка. Может, что и получится.

Он оделся, пристегнул пояс с пистолетом и ушел в ночь.

Пропадал он долго. Наступило утро, а Мисюрин все еще не заявлялся. Васильев не на шутку забеспокоился. Пара пустяков налететь где-нибудь на мину.

В тревоге прошел целый день. У Васильева все валилось из рук. Но к вечеру Мисюрин прямо вломился во флигель.

— Принимайте молочную ферму! — крикнул он с ходу.

Васильев выглянул в окно. У крыльца лениво помахивала хвостом привязанная веревкой корова.

— У военных выпросил, — пояснил Мисюрин. — Все равно прирезали бы на мясо. А наша крестница теперь будет с молоком.

...Дни летели со стремительной быстротой. Как-то в начале января сорок третьего года в Цацу заехал Бирюков.

— Как дела? — поинтересовался он у оперативников. Те обстоятельно доложили начальнику областного управления об обстановке. Узнав, что задержано два десятка пособников оккупантов, Бирюков сказал:

— Скоро с немецкой группировкой в Сталинграде будет покончено. А для них, — он кивнул в другую половину флигеля, где находились задержанные, — подготовлено уже надежное место. Так что их нужно доставить по назначению. Суд воздаст каждому предателю по заслугам. Отправьте завтра всех задержанных в Светлый Яр.

Наутро, сложив в полевую сумку дела, Васильев вместе с двумя милиционерами построил задержанных, к колонна тронулась по заснеженной дороге в путь. Алексей рассчитывал к вечеру прибыть на место. Но случилось непредвиденное...

Через несколько часов двое задержанных в кровь растерли ноги. Пришлось вместе с милиционером пристроить их на попутную машину. А потом неожиданно занемог еще один. С трудом усадил Васильев его со вторым милиционером на переполненный грузовик.

К вечеру он с остальными задержанными остался один. Васильев удобнее поправил на поясе наган, расстегнул кобуру. Тревожные мысли не покидали его. Шутка ли, одному остаться в этой заснеженной степи с такой шайкой. Быстро надвигалась ночь. В колонне начался глухой ропот.

— Шире шаг! — крикнул Васильев. — Скоро будет селение. — Он в этом вовсе не был уверен. Дорогу знал понаслышке, сам по ней никогда не ходил.

К ночи мороз усилился. Легкая кожанка не спасала от пронизывающего ветра. Под ногами скрипел снег. Казалось, не будет конца этому пути в глухой безлюдной степи. Алексей вынул из кобуры наган, переложил его за пазуху. Напряженно всматривался в спины идущих впереди людей, готовый к любой неожиданности.

Но вот откуда-то спереди ветер донес негромкий лай собаки. Колонна зашагала бодрее. Через несколько минут подошли к одинокому дому, невесть как оказавшемуся в этой глухомани.

Навстречу вышла хозяйка.

— Пусти переночевать, замерзли вконец.

— Заходите, — пригласила она в дом. — Сейчас я вас кипяточком напою.

В планы Васильева не входило устраивать задержанным королевские почести, но деваться было некуда.

— Вы не больно, пожалуйста, на нас обращайте внимание. Мы люди не гордые. Дадите уголок — и на этом спасибо скажем. До утра отогреемся, а там — снова в путь, — заметил Васильев.

— Пополнение для армии сопровождаете? — поинтересовалась хозяйка.

— Стройбат, — уклонился от вопроса Васильев.

Задержанные, согревшись кипятком, вскоре разразились храпом. А может, притворялись. Васильева самого валила с ног усталость, сон слипал глаза. Впереди длинная зимняя ночь...

Хозяйкин сын, шустрый мальчишка, лет десяти, с любопытством наблюдал с печи за пришедшими.

— Дядя, скоро в Сталинграде бои закончатся? — спросил он.

— Скоро, малыш, скоро.

— А вы почему не ложитесь спать? — допытывался мальчик.

— Мне нельзя. Я тут старший.

Но тот не унимался:

— А мне можно с вами не спать?

Это было кстати.

— Ну что ж, давай. Если я начну дремать, а дяди будут вставать, ты кашляни. Понял?

— Ага.

Несколько раз за ночь то один, то другой задержанный пытался незаметно пробраться к двери. И в ту же минуту на печи простуженно кашлял мальчишка, а потом раздавался строгий голос Васильева: «Назад!..»

Ночь прошла без происшествий. Спозаранку колонна ушла в промерзлую степь. Прощаясь, Васильев нежно погладил русоволосую головку спящего мальчика и тихо произнес:

— Спасибо, сынок.

К вечеру колонна добралась до Светлого Яра. Когда задержанных водворяли в помещение, один из них, злобно сверкнув глазами, процедил:

— Твое счастье, начальник, что ты с мальчонкой придумал нас караулить. А то был бы тебе ночью каюк.

Васильев сдержанно заметил:

— Я предусмотрительный...

* * *

Недавно мне пришлось побывать в Жирновске. Начальник отделения вневедомственной сторожевой охраны при Жирновском РОМ капитан милиции Иосиф Тихонович Мисюрин в тот вечер допоздна задержался на службе. Разговорились. Меня интересовали здешние ветераны милиции.

— Я сам ветеран, — сдержанно улыбнулся Мисюрин. — Считай, четверть века уже отслужил.

Незаметно разговор перешел к минувшей войне. Иосиф Тихонович особо остановился на тех днях, когда сжималось тугое кольцо окружения вокруг немецкой группировки под Сталинградом.

А потом его рассказ дополнил старший инспектор областного управления охраны общественного порядка майор милиции Алексей Петрович Васильев.

Так воскресли эти эпизоды героического прошлого.

БУДНИ, ПОЛНЫЕ ТРЕВОГ

В. МЕЛЬНИКОВВОЗМЕЗДИЕ НЕОТВРАТИМО

Знакомя нас, начальник отдела уголовного розыска сказал:

— Позвольте представить: подполковник милиции Сенькин. Вас удивляет, почему он не в форме. Охотно поясню. Оперативным уполномоченным уголовного розыска противопоказано ходить на виду у всех в форме. Вот на смотре вы можете увидеть Ивана Петровича при всех знаках отличия.

Четверть века милицейской службы за плечами Ивана Петровича. И все двадцать пять лет, с тех пор, как закончил он Бакинскую школу милиции, — в уголовном розыске. Немногие могут похвалиться таким постоянством. А у Ивана Петровича даже тут, в уголовном розыске, есть свой, если можно так выразиться, профиль работы. До недавнего времени в отделах уголовного розыска были отделения по раскрытию особо опасных преступлений. Вот эти «особо опасные» и есть призвание старшего оперуполномоченного уголовного розыска Управления охраны общественного порядка подполковника милиции Ивана Петровича Сенькина.

Иван Петрович хотя и саратовец, но с полным правом считает себя волгоградцем. Свыше двух десятков лет воюет здесь с преступниками. Область нашу, как говорится, на память знает, во всех районах не раз приходилось ему вести розыск.

Выслушав столь исчерпывающую характеристику, я попросил Ивана Петровича рассказать несколько интересных случаев из его богатейшей практики.

— Согласен, но с одним условием, — сказал Сенькин, — чтобы в печати было без лирики: только факты и факты, без всякого домысла.

Я постарался выполнить это условие и строго придерживаюсь его рассказа...

История первая

В хуторе Третьи Чиганаки хорошо знали Василия Ивановича Любашина. Он одним из первых в колхозе сел на трактор и с тех лор бессменно работал механизатором. Когда грянула война, ушел на фронт. Первый бой принял в Сталинграде, а закончил войну в Берлине. Вернулся и снова сел за трактор.

На колхозном поле и дома Василий не знал усталости. Построил новый, тесом крытый домик. Посадил сад. Жил мирно, хорошо. Жена его Дарья за семнадцать лет не могла нарадоваться на мужа да на единственную дочь, черноглазую Олю.

И вот... Однажды, в субботний осенний день, Василий уехал вместе с дочерью на базар в Михайловку и домой не возвратился.

...Лесник, ранним утром обходивший свои владения, увидел в стороне от грейдера, под дикой яблоней, фургон. На нем спал мужчина, а под телегой свернулась калачиком девушка. Невдалеке паслись быки. «Всю ночь, видно, ехали», — подумал лесник и неторопливо побрел дальше: мало ли тут проезжает и ночует людей.

На следующий день лесник вновь делал обход. И вздрогнул, увидев тот же фургон. Быков уже не было. Лесник приблизился и похолодел: и у мужчины, и у девушки были окровавлены головы...

Вместе с работниками Михайловского райотдела милиции (трагедия произошла в 30 километрах от районного центра) мы осматриваем место происшествия. Убийца действовал огнестрельным оружием. Судя по позе убитых, он застрелил их, видимо, спящими. После долгих поисков в земле мы нашли пули.

У мужчины документов не было. Зато у девушки обнаружили письмо, извещавшее О. В. Любашину о том, что она зачислена на учебу в Михайловскую школу механизации сельского хозяйства.

Хутор Третьи Чиганаки встретил нас отчаянным лаем собак. А в доме Любашиных царило смятение. Жена Василия Ивановича второй день лила слезы, и мы не знали, как сказать ей самое страшное. Но пришлось.

Вернувшись в Михайловку, мы добывали у знакомых Василия Ивановича, в доме которых он обычно ночевал. По их словам, Любашины купили мануфактуры, кое-что по мелочи и под вечер выехали домой. С ними на подводу сел рослый, с крупным мясистым лицом парень, одетый в поношенную телогрейку. Он попросил подвезти его на окраину Михайловки.

— Вам не приходилось встречать его ранее? — спросил я.

— Нет, первый раз видели.

Несколькими группами мы повели поиски одновременно во многих населенных пунктах. Нужно было узнать, кто он, попутчик Любашиных, и найти людей, которые, возможно, встречались с Любашиными по дороге. Как и всегда в таких случаях, помощников у нас нашлось немало.

Интересные сведения сообщил начальник штаба местной дружины Петр Никитин. Один из жителей хутора Вторые Чиганаки в тот воскресный день, когда разыгралась трагедия, ездил в Михайловку и вечером возвращался с односельчанами домой. За хутором Левин, у дикой яблони, их встретил мужчина в защитной форме, кажется, в кителе, на левой щеке его или синяк, или родимое пятно (в темноте трудно разобрать). Он долго шел за телегой, пытался вступить в разговор, заглядывал в корзины. Мужчина в защитной форме показался колхозникам подозрительным, и они свернули на огонек бригадного стана, светившийся в стороне от дороги. Там и заночевали. А наутро поехали домой.

Может быть, в обоих рассказах фигурирует один и тот же человек? Впрочем, первый был в старой телогрейке, высокий, с мясистым лицом без видимых примет. Второй же незнакомец — в офицерском кителе, среднего роста да еще с пятном на левой щеке. Конечно, преступник мог сменить одежду, даже посадить «родимое» пятно на лицо. И насчет роста колхозники могли ошибиться: у каждого свой глазомер... Однако проверить надо. Людей с родимыми пятнами на лице не так много. Всего лишь один такой нашелся в близлежащем хуторе. Белокурый, худощавый, лет под сорок.

— Где вы были вечером в воскресенье?

— Дома...

Проверили. Оказалось, врет. Жена рассказала, что заявился поздно ночью, пьяный, грязный.

— Где вы были?

— Да один я... С вечера взял пол-литра в магазине, выпил, а больше ничего не помню.

Вызвали продавщицу, спросили, брал ли белокурый водку.

— Нет, — уверенно ответила она.

Белокурый продолжал запираться. Не знаю, сколько бы пришлось возиться с ним, если бы от дружинников не поступили новые сведения; в селе Кумылга замечен еще один человек с родимым пятном, его поведение явно подозрительно.

Мы помчались в Кумылгу.

— Рядом с нами, вот в этом доме, — рассказывала добродушная полнотелая женщина, — живет одна дама. Так вот, вышла я в понедельник во двор, смотрю — на крыльце стоит ее брат Ярошенко, вынимает из кармана скомканные деньги, разглаживает и считает. Неприятный он и приметный. Глаза зверские, на щеке родимое пятно.

— На какой щеке?

— На правой.

Новый курьез. Ведь свидетель из хутора Вторые Чиганаки утверждал, что у мужчины, преследовавшего колхозников, пятно на левой щеке.

Зашли к сестре Ярошенко. Она встретила нас безбоязненно. Голубоватые, нагловатые глаза ее смотрели прямо, в упор.

— Зачем пожаловали? — опросила она.

— У вас брат ночевал?

— Нет, я его давно не видела...

— А я видел! — раздался звонкий мальчишеский голос сзади нас.

Обернувшись, мы заметили шустрого с ершистыми светлыми волосами конопатого паренька лет пятнадцати.

— Где ж ты его видел?

— Да во дворе ходил. Я гляжу — незнакомый, ну и притаился. А он вышел из калитки и на улицу. Одежда на нем мятая, только просохла.

Хозяйка поняла, что запираться бесполезно, и заговорила быстро-быстро, словно стремясь загладить свое упорство. Действительно, в ночь на понедельник к ней пришел брат, уставший, в промокшей грязной одежде. Ничего не говоря, лег спать. Утром передал ей отрез мануфактуры и ушел в Михайловку. Остановился он у какой-то Маши, работающей на мельнице. Есть там у него еще сваха, которая живет при конторе хлебозавода.

Это было похоже на верный след. Но как же с тем, со вторым, у которого родимое пятно на левой щеке и который так упорно что-то скрывает? Решили, устроить очную ставку его с жителем хутора Вторые Чиганаки.

— Это он преследовал вас?

— Нет, тот повыше и худой.

— А родимое пятно с какой стороны?

Свидетель долго, пристально смотрел на белокурого. Потом хлопнул себя ладонью по лбу.

— Виноват, товарищи. Попутал. Теперь точно говорю: на правой щеке у того пятно.

— Этот? — мы показали свидетелю фотографию Ярошенко, прихваченную у его сестры.

— Он, он, стервец! — чуть не крикнул мужчина.

Сомнений почти не оставалось. Мы сообщили белокурому о преступлении. Только сейчас поняв, под каким подозрением находился, он отозвал меня в сторону и горячо, прерывисто зашептал:

— Не хотелось людей подводить. А теперь правду скажу. Самогон я пил у Второвых, у них и проспал...

Вечером мы прибыли в Михайловку. Заехали к знакомым Любашиных, показали им отрез. Они сразу опознали материал, купленный Василием Ивановичем.

И у нас рассеялись последние сомнения. Надо было немедленно арестовать Ярошенко. Допоздна колесили мы по улицам, разыскивая дом Маши, работающей на мельнице. А когда нашли, на двери увидели огромный замок. Немедля помчались к конторе хлебозавода.

Стало уже совсем темно. В доме, где жила сваха Ярошенко, только в крайнем окне теплился огонек. Мы остановились перед дверью в нерешительности. Если постучать, сваха, во-первых, может не открыть, во-вторых, преступник может либо бежать, либо отстреливаться. Надо предпринять что-то другое. Дружинник Петр Никитин, приехавший с нами, посоветовал использовать соседа-шофера Толмачева. Знакомому скорее откроют. Стучали долго. Наконец, раздался хриплый недовольный голос:

— Кто? Чего надо?

— Это я, Василий. Водки нет?

— Ты ж только сегодня брал. Куда тебе? — заворчала хозяйка. — У меня нет водки.

— Приехали знакомые шоферы из Волгограда. Замерзли. Уважь, Настя.

За дверью долго молчали. Потом со стуком упала щеколда, и мы быстро вошли в комнату. В темноте белела чья-то рубашка, пахло папиросным дымом. Петр Никитин щелкнул выключателем. На койке, жмурясь от света, сидел пожилой мужчина с бородой. Видно, гость хозяйки.

— А еще кто у вас? — спросил я, услышав легкий шорох в соседней комнате.

— Нет никого, — помедлив, ответила хозяйка.

Я дернул ручку двери и со старшиной милиции рванулся в комнату. На койке сидели мужчина и женщина. Это были Ярошенко и Маша.

При обыске на печке в мешке с просом нашли кошелек с патронами, а в старом валенке — маузер. На одежде Ярошенко даже простым глазом можно было различить следы крови. Сваха созналась, что Ярошенко дал ей отрез материала, который портниха уже покроила ей на платье.

Преступник был изобличен и получил по заслугам.

История вторая

Был зимний день. Под ногами поскрипывал снег. Звенели пилы и топоры. С шумом и треском падали деревья, поднимая фонтаны снежной пыли. Здесь, в излучине Дона, заготавливали дрова рабочие Калачевского леспромхоза.

Ничто не нарушало спокойствия этого солнечного декабрьского дня. И вдруг... Молодой рабочий оторопело остановился и уставился в одну точку. В глазах его застыл ужас.

— Смотри, ребята! — прошептал он.

Из кучи хвороста, сложенного у корявого дубка, торчал локоть согнутой человеческой руки. Ребята приблизились, столкнули хворост в сторону и увидели обмороженный женский труп...

На следующий день мы прибыли сюда с работниками Калачевского райотдела милиции. На женщине была ночная сорочка, на ногах бурки из черного сукна со следами галош, рядом — скомканная юбка в клетку. Две раны в области спины и одна — на голове.

Женщина была еще молода, лет двадцати пяти. Жить бы да жить ей... Я смотрел на убитую и с горечью раздумывал: кто она, откуда, за что ее постигла такая участь?

Труп доставили в поселок лесхоза. Жители заявили, что женщина не здешняя, но позавчера заходила в магазин с двумя, тоже незнакомыми, мужчинами и покупала валенки. Рабочие хорошо рассмотрели неизвестных, особенно одного высокого, смуглого, в фуфайке и кирзовых сапогах. Ожидая открытия магазина, он еще помогал повару находящейся рядом столовой рубить дрова. Второй — пониже ростом, моложе и бледнее. Люди заверяли, что опознают чужаков с первого взгляда.

Невдалеке от лесхоза располагался лагерь лесорубов. Среди них были недавно освобожденные из заключения. Мы прежде всего занялись этими людьми. Возможно, убийство — дело их рук. Мы отобрали фотоснимки четверых таких людей и показали их жителям. И четверо рабочих узнали на одной фотокарточке высокого мужчину. Кажется, мы напали на верный след. В этом нас убеждало и то обстоятельство, что «высокий» вскоре после убийства торопливо убыл на свое старое местожительство, в город Нальчик.

Его немедленно вернули обратно и свели с жителями. Они внимательно осмотрели приезжего и признали, что он совсем не похож на того, кто был у магазина: тот чернее и смуглее.

А время неудержимо текло, смывая следы преступления. Помог случай. В станице Нижнечирской я разговорился с начальником конторы связи Петровым и от него узнал, что два дня назад телефонистка из Луганска сообщила ему, что пропала гражданка Нестеренко, живущая в селе Покровка, в семи километрах от областного центра. И поехала она будто бы в Волгоградскую область за валенками. Петров далее добавил, что он даже знает эту гражданку. Она когда-то жила в Нижнечирской, и однажды его жена шила ей юбку.

Я сразу ухватился за это сообщение, показал жене Петрова клетчатую юбку, и та ее опознала. А вскоре приехал вызванный нашей телеграммой муж Нестеренко — Николай. Он сразу узнал убитую. По его словам, жена его, Надежда, действительно поехала купить валенки. Обещала возвратиться через три дня.

Таким образом, личность убитой была установлена точно. А это много значит для следствия. Как бы преступник ни заметал следы, куда бы ли скрывался, какая-то нить должна остаться. Эту нить нам предстояло отыскать.

Николай Нестеренко предположил, что Надежда, возможно, останавливалась у старой знакомой — бабушки Сани. Адреса ом не знал. На помощь нам вновь пришли местные жители. Бабушка Саня — Александра Петровна Грачева, старая больная женщина, встретила нас испуганно: что такое стряслось? Но рассказала она обо всем толково и ясно. Да, Надежда была у нее. А произошло это так.

В полночь 18 декабря в дверь постучала некая Сидорова, ранее проживавшая в станице Нижнечирской. Грачева открыла дверь. Рядом с Сидоровой стояли двое мужчин.

— Можно нам переночевать у тебя? Это мои знакомые из Луганской области.

Александре Петровне не хотелось пускать к себе посторонних людей, да еще мужчин. Но отказать не решилась.

Сидорова ушла. А через два часа на ночлег попросилась Надежда. Грачева пустила и ее, уложила на сундук. Ранним утром хозяйка ушла на базар. А возвратившись, не застала дома ни мужчин, ни Надежды и решила, что они ушли совсем. Правда, в коридоре остался пустой зимбиль. Видно, забыла его Надежда...

— Что с ней? — забеспокоилась старушка. — Хорошая она женщина, не чета Сидоровой...

Старушка сообщила, что в свое время Сидорова разошлась с мужем и жила в Луганской области. Она часто приезжала оттуда, занималась спекуляцией. Бывший ее муж, Петр, работает плотником где-то в колхозе.

«Уж не дело ли это рук Сидоровой», — подумалось мне. Я взял командировку в Луганскую область — и напрасно. Сидорова отправилась в очередной спекулятивный вояж за дешевыми товарами.

Удрученный неудачей, я разыскал в Нижнем Чире Петра Сидорова, плотничавшего в соседнем колхозе. О бывшей жене он отозвался коротко и определенно:

— Потаскуха, гнида!

Время шло, а Сидорова не появлялась ни в Луганской области, ни в наших краях. Дело об убийстве в Калачевском районе тяжким грузом висело на мне.

И вдруг... Да, в нашем деле часто бывает это «вдруг»... Короче говоря, как-то в разгар дня заходит ко мне Петр Сидоров. Позади него стоит разбитная, с наглыми стреляющими глазами женщина. Неужели, думаю, задержал свою предбывшую супругу, как Макар Нагульнов Лушку называл. Точно.

— Бывшая Сидорова, — сказал Петр, — на вокзале случайно попалась.

Попалась случайно, а задержал-то он не случайно, по нашей просьбе. Вот так они и создаются, эти «вдруг».

Сидорова ничего не отрицала. Да, она привела на ночевку к бабке Грачевой двух ребят. Это Загоруйко и Орлов, живущие в Луганской области.

— Попросили меня устроить их на ночлег. Я устроила и ушла. Никакой Нестеренко не знаю и не видела.

Похоже было на правду, но проверить не мешало. И снова, теперь уже вместе с Сидоровой, еду в Луганскую область. Вначале наведываюсь в колхоз, где работает Орлов. Отзываются о нем хорошо. Мне бы порадоваться, что человека положительно характеризуют, а я загрустил. Интуиция подсказывает: не все узнал. Не раз убеждался: производственная характеристика — это еще не все.

Но пока берусь за поиски Загоруйко. И узнаю, что этот высокий смуглолицый детина был дважды судим, нигде не работает, занимается частной «практикой»: делает коронки для зубов, не имея ни специального, ни даже семилетнего образования. «Вот это тип, — думаю. — Такой на все способен».

На первом допросе Загоруйко и Орлов не отрицали того, что ездили в Волгоградскую область за валенками. И в магазине были с женщиной по имени Надя. Однако, сделав покупки, разошлись с ней: они на станцию, а Надя повернула к Нижнечирской. Обыск в домах Загоруйко и Орлова тоже мало что дал. Нашли лишь валенки. «Это мы купили себе», — объяснил Загоруйко.

Главное для обвинения — улики. А где их взять? Загоруйко и Орлов предвидели возможность обыска и могли избавиться от «лишних» вещей, могли и вообще ничего не взять у убитой, кроме денег.

Внутренне я был уже убежден, что преступление совершили Загоруйко и Орлов. Очень уж странно они вели себя. Не растерянно. Нет. Скорее наоборот — слишком спокойно. Они рассказывали о своем пребывании в леспромхозе чересчур точно. Невиновный человек, ошарашенный страшным подозрением, всегда волнуется, не может не волноваться.

Впрочем, Загоруйко еще можно понять: он уже бывал под следствием. Ну, а Орлов? Откуда у него такое спокойствие? К тому же, как я узнал, у Орлова есть финка, которой он пользуется во время обеда в поле. Почему, спрашивается, именно финский, а не складной нож?

— А мне этот удобнее, — пожал плечами Орлов.

И вот опять «вдруг». Как-то вечером я повстречался с щупленьким парнишкой.

— Дядя, а что я знаю про Загоруйко! — пропищал он.

— Что же ты знаешь? — спрашиваю я, не удивляясь вмешательству мальчишки: в селе быстро все становится известно.

— Он когда с Дона приехал, на крыше сарая стучал. Честное пионерское, сам видел, своими глазами...

Ну, чем можно такого мальца отдарить? Ведь понимает, что к чему, зачем я приехал. Конфет бы ему купить, да поздно уже... Словом, поблагодарил я его, обещал шоколадку. Но мальчишка отказался. Я, говорит, уже большой, в шоколадках не нуждаюсь, а вот лучше разрешите мне присутствовать с вами. Разве откажешь такому следопыту!

Ясное дело, утром я старательно облазил всю крышу сарая. Крыша как крыша, ничего особенного, ничего приметного. Правда, в одном месте подбита снизу фанерой. Старая бурая фанерка. Сначала я внимания на нее не обратил. Потом вернулся, присмотрелся, вижу у одного гвоздика вроде шляпка новая. Почему? Сунул руку между досками и фанеркой — отверстие, чувствую что-то мягкое. Потянул, вытащил телогрейку. Развернул — и ни с того, ни с сего засмеялся. Пистолет, старый, немецкий. Посмотрел в тайнике, нашел еще галоши. А пионер мой прямо запрыгал от радости. Помог, здорово помог.

И тут Загоруйко понял: отпираться бесполезно. Надя Нестеренко была убита им и Орловым. Своей финкой Орлов ударил женщину в спину. А когда она упала, Загоруйко выстрелил ей в голову. Мерзавцы рассчитывали крепко поживиться. Однако у Нестеренко оказалось всего десять рублей. Тогда Загоруйко не пожелал оставить даже телогрейку и галоши — пригодятся, мол.

История третья

8 августа доярки молочнотоварной фермы в небольшом селе Грязнуха Руднянского района отправилась на дойку коров, как всегда, на зорьке. Из степи веяло бодрящей прохладой: ночью прошел дождь. Село еще спало. И женщины немало удивились, увидев дверь магазина раскрытой: «Уж не воры ли побывали тут? Где же сторож?»

Доярки подошли к дому сторожа, застучали в окно:

— Дядя Егор дома?

— Нет! Он у магазина.

— Нету... А магазин открыт...

Сын Егора Семеновича заглянул в сторожевую будочку и остолбенел...

...В то ясное, погожее утро я вместе со своими сослуживцами занимался на стадионе спортивной тренировкой. В нашей милицейской работе на одной утренней зарядке далеко не уедешь. Поднимаем штангу, упражняемся в самбо, тренируемся в беге. Тренировка была в разгаре, когда появившийся на стадионе полковник милиции Афанасьев подозвал меня.

— В Вязовке убийство...

Главное правило у нас — не дать остыть следам преступника. Вязовка из-за плохой погоды не принимала самолетов. И мы со старшим экспертом-криминалистом Павлом Моисеевичем Рожковым вылетели в Даниловку. Машина нас уже ждала. К часу дня мы встретились на месте преступления с сотрудниками райотдела.

Убитый сторож, семидесятидвухлетний, но еще крепкий Егор Семенович Подгорнов, лежал в будке на пустых ящиках с проломленной головой. Рядом с ним его ватник, а на нем монтировка, или ломик, каким пользуются шоферы. Около будки валялся узел с мануфактурой. У порога магазина белела бумажка, втоптанная в землю — паспорт к часам «Волна». Вот и все улики.

Правда, на мокрой от дождя земле удалось обнаружить след обуви, но неясный, скользящий. Трагедия разыгралась, по всему видать, уже перед рассветом, когда дождь затихал. Это подтверждали и показания жителей: некоторые из них еще до дождя, во втором-третьем часу ночи, проходили мимо магазина и видели сторожа.

Как сообщили продавцы, из магазина были похищены пять наручных часов, две опасные бритвы, отрезы материала и примерно 60 рублей разменной монеты.

Версий возникло много. Но очень скоро у нас окрепло убеждение, что убийство, связанное с грабежом, совершено залетными людьми. Во-первых, жители уверяли, что в селе на зверское преступление никто не пойдет. Здесь уже десятки лет не случалось даже кражи. Это подтверждалось и данными милиции. Во-вторых, сторож Егор Семенович Подгорнов был уважаемым и безобидным человеком. Так что вряд ли убийство — результат мести. В-третьих (и это было самым доказательным), сторож колхозного тока Григорьев видел часу в четвертом утра, как по дороге шла чужая грузовая машина. Напротив тока у нее заглох мотор. Двое неизвестных людей, заводя ручкой машину, громко ругались друг с другом. А когда, наконец, завели грузовик, поехали по направлению к центральной усадьбе совхоза «Белые пруды» (или на станцию Матышево).

Итак, мы остановились на том, что это был грабеж, совершенный приезжими преступниками! Они либо угнали машину, либо ехали на своей. Скорее всего, один из них шофер. Монтировку они забыли или бросили нарочно. Нелегкая задача искать ветер в поле. А куда денешься?

Вместе с товарищами Третьяковым, Хвастуновым и Вязьмичевым — сотрудниками райотдела — оповестили близлежащие села о происшествии. Связались с соседними районами.

Дежурный по Руднянскому отделу милиции Ерепин сообщил интересную новость. Ему звонил директор Матышевской нефтебазы Александр Тихонович Вотрин. По его словам, приезжал на базу за горючим бензовоз из Даниловского района. У шофера, назвавшегося Барабановым, лицо было в ссадинах. Вотрин полюбопытствовал, где это он разбил себе лицо. Шофер сказал, что он якобы по пути посадил в машину двух неизвестных, которые избили его.

Я не случайно подробно рассказываю о таких свидетельствах. Это характерная особенность нашей работы. Чаще всего мы опираемся на помощь населения, и люди помогают нам с полным сознанием своей ответственности. Судите сами. Ну что за дело директору нефтебазы до побитого лица чужого шофера! Ведь директор еще и не знал об этом убийстве. А ведь не поленился позвонить дежурному по райотделу милиции.

Конечно, мы не могли пройти мимо такого свидетельства. И в тот же день выехали в Лобойков, где в отделении Сельхозтехники работал шофером Василий Барабан (а не Барабанов, как говорил директор).

Нашли мы его довольно быстро. Перед нами стоял дюжий парень лет двадцати пяти с красным лицом и спутавшимися вихрами на голове.

Да, вечером 7 августа, когда он ехал в Матышево, на развилке дорог к нему в машину попросился молодой человек, выше среднего роста, с черными тонкими усиками, в черном костюме. Когда Василий выруливал на грейдер, черный ударил его чем-то твердым в висок, отчего Барабан потерял сознание. Очнулся он связанным. Ребят было уже двое: второй — блондин с крупным лицом, в кепке. Вел машину черноусый, он же и развязал Барабана и, вынув нож, сказал: «Пойдешь с нами!» Привели к магазину, заставили ударить сторожа, взять вещи и нести. Не доезжая до центральной усадьбы совхоза, сошли и пригрозили: «Если скажешь кому — зарежем!».

— А где монтировка с твоей машины?

— А черт ее знает! В Матышево кинулся — нет ее. Должно, у магазина осталась...

Забегая чуть вперед, скажу, что Василий быстро опознал свою монтировку из трех, предъявленных ему. По всей вероятности, Барабан рассказывал правду. Он даже не отрицал, что был у магазина. А в кабине бензовоза мы обнаружили капли крови, несколько разменных монет и бритву.

Значит, двое да еще с такими яркими приметами! Это уже кое-что значило! Начались поиски черноусого и белобрысого, один из которых шофер. По нашей просьбе сотрудники райотдела взяли на учет все машины и всех шоферов, которые в ночь на 8 августа куда-либо выезжали. Это была трудоемкая работа: в районе в день убийства на перевозке хлеба находилось 412 автомашин из разных областей страны. Некоторые из водителей 8 августа не были дома. Где же они ночевали?

Слишком долго рассказывать, сколько людей мы мобилизовали для проверки автомашин. И вот стоит перед нами черноусый парень с быстрыми цыганскими глазами — Валентин Русько, шофер из Московской области, приехавший на уборку.

— Где ты был в ночь на восьмое?

— Ночевал в степи.

— С кем?

— Один.

Поехали с ним на место ночлега. У стога соломы следы машины, на земле окурки от папирос «Беломор», которые он обычно курит. Несомненно, Русько с машиной стоял тут, но когда, в какое время?

Сделали очную ставку. Барабан с головы до ног оглядел Русько и, сжав кулаки, двинулся на него:

— Он! Паскуда!

Черноусый растерянно попятился... С этой минуты он потускнел, замкнулся и на наши вопросы отвечал только «нет», что никогда не видел Барабана, никого не грабил...

Кому же верить? Самое тяжкое, самое страшное в нашем деле — понапрасну обвинить человека.

И опять проверка, и еще раз проверка. Опросы людей, хоть чуть-чуть знавших подозреваемых. Барабан тоже не коренной житель, приехал в Лобойков год назад из Николаевской области. Дело грозило затянуться. Но лучше затяжка, чем несправедливое обвинение. Важную ниточку дал мне заведующий сливным пунктом нефтебазы Осадший.

— Тут двое рабочих болтали, — сказал он, — что надо посадить этих кудрявых!

— Каких кудрявых? — спросил я.

— Ясно кого — Барабана с дружком.

— А кто говорил?

— Новиков.

Отыскали Новикова. Вечером, накануне трагедии, он пошел встречать корову и увидел на дороге бензовоз. В кабине сидели Барабан и его дружок Анатолий Давыденко, тоже шофер. На вопрос: куда едете, они ответили:

— Заправляться.

Мы задержали Давыденко. Этот угрюмоватый, нелюдимый на вид парень злобно буркнул:

— Я не был с Барабаном...

Дело принимало иной оборот. Барабан по-прежнему подтверждал свою версию. Но мне все больше казалось, что он говорит неискренне, и я еще тщательнее расспрашивал его. Почему, например, он не убежал от налетчиков, когда его оставили в машине?

— Думал, что следят они за мной, боялся...

— А где ты, связанный, лежал в машине?

— В кабине, вот тут...

Его заставили лечь в кабину. Другой шофер, севший за руль, стал переключать рычаги. Василий заохал: рычаги больно ударяли его то в спину, то в голову. Нет, долго так не пролежишь. Но что не сделает с человеком страх!

Вызвали врача, чтобы узнать, мог ли Василий потерять сознание от удара, который был ему нанесен. «Нет!» — твердо ответил врач. Выходит, Барабан врал. Снова допрос:

— Где бы были в ночь на восьмое?

Барабан и Давыденко опять стали путаться. Вопрос за вопросом — и «кудрявые», наконец, начали открываться. Да, это они седьмого августа вечером, выпив по пол-литра и прихватив с собой еще бутылку спиртного, решили ограбить магазин. Инициатором был Анатолий. Он первый ударил сторожа, а потом скомандовал Василию: «Души!» Барабан медвежьей хваткой схватил сторожа за горло... Экспертиза подтвердила, что смерть Подгорнова наступила в результате удушения.

— Вы свободны, — сказали мы Валентину Русько.

У мрачного, растерянного, словно побитого Валентина вспыхнули глаза. Он бросился ко мне, затряс мою руку. По его лицу покатились слезы: крепко пережил человек!

Наша машина в:новь помчалась в Даниловский район, где жили арестованные. Глаза слипаются, голова клонится на грудь. Третьи сутки в дороге, без сна. А каково нашему водителю Ястребову! Но не ропщет. Наоборот, когда попробовали подменить, даже обиделся: «Не надеетесь на меня, что ли?».

Главное нами сделано. Но чем больше улик, тем надежнее следствие и обвинение. Мы торопились найти вещи, украденные преступниками. Барабан сказал, что передал их жене. Но Нина Тонконогова (кстати, не зарегистрированная с ним) категорически заявила, что никаких вещей от мужа не получала и не видела. Мы предъявили ей записку Анатолия о том, чтобы она отдала вещи.

— Ничего у меня нет! Да и не мог Василий убить человека. Это наговор.

— Откуда вы его знаете? Вы и живете-то с ним всего два месяца... Учтите, за укрывательство судят, как за соучастие...

Женщина, наконец, поняла, что играет с огнем.

— Хорошо...

Услышав об аресте Василия, она испугалась и, боясь разоблачения, выбросила вещи в речку, причем в самое глубокое место.

Мы пришли к речке и, раздевшись, начали нырять. Вода была теплой, и вначале все шло отлично, вроде купания. А потом по телу побежали мурашки.

Совершенно обессилевшие, мы попросили у жителей грабли, укрепила их на надутую камеру и стали тралить дно. «Механизация» помогла. В один из заходов грабли задели что-то. Из воды показался темный от ила узел. В нем были часы, бритвы.

Через три дня я возвращался по Волге домой (Рожков уехал раньше — его помощь не требовалась). Проплывали мимо зеленые берега. Река дышала прохладой. Я сидел на палубе и удовлетворенно думал о том, что дело закончилось удачно: виновные уличены, невиновный оправдан.

...Вскоре состоялся суд. Обоих убийц приговорили к расстрелу.

* * *

Я знал, что у Ивана Петровича в запасе еще немало таких же расследованных преступлений. И с интересом ждал продолжения. Но подполковник Сенькин замолчал и закончил нашу беседу словами:

— Обратите внимание: как ни запутывают преступники свои следы, от возмездия им не уйти. Чуть раньше или чуть позже, но раскрываем мы все уголовные преступления.

В. СЕРДЮКОВ