и косички с ярко-красными лентами, упрямо вылезавшие из-под широкополой войлочной шляпы. Через плечо у Миши висел фотоаппарат «ФЭД», у Светланы болталась сумочка с разной мелочью, а у Володи — обшитая сукном фляга.
Учитель, в элегантном спортивном костюме, покуривая неизменную сигаретку, разговаривал с Александрой Ильиничной — матерью Светланы и Миши. Тут же была и Людмила Павловна Одинцова. Женщины пришли проводить путешественников.
— Завидую вам, — говорила Людмила Павловна, поправляя пышные золотистые волосы. — Даже вот Аргусу завидую. Едете отдыхать, а у меня сейчас столько работы в клинике. И отпуск лишь в октябре. Ты, Сережа, следи за ребятами.
— Особенно за Светланой, — попросила Александра Ильинична. — Знаете ведь, какая она.
— Не беспокойтесь, все будет на «хорошо» и «отлично». Верно, Аргус?
Крапчатый Аргус сидел у груды вещей — нес караульную службу. Услышав свое имя, он повернул к хозяину голову, но с места не двинулся и только завилял хвостом.
— Вот видите, и Аргус обещает. Мы вам напишем.
На первый путь подали состав. Залязгали тяжелые сцепления и буфера, пронзительно свистнул маневровый паровоз. Пыхтя и отфыркиваясь, он попятился, оставив вереницу зеленых вагонов. Люди на перроне засуетились.
Краевед, еще раз взглянув на часы, подошел к Одинцову.
— Нет нашего доктора. Не случилось ли чего?
— Что может случиться с Иваном Антоновичем? Около часу ночи мы разговаривали по телефону. Разве Антонина Васильевна…
— Взбунтовалась и не пустила доктора? Вздор! Она сама как-то призналась, что ее Ваня давно отбился от рук…
Прибежали Володя и Светлана крича:
— Доктор приехал! Вон идет.
На перроне показался Мухин. Рядом с ним шла пожилая женщина, а сзади — Миша. Он нес большой саквояж. На Иване Антоновиче поверх спортивного костюма был легкий зеленый плащ, полы которого развевались от быстрой ходьбы. Доктор слегка сгибался под тяжестью пузатого рюкзака. В одной руке он держал зачехленное ружье, в другой несколько удилищ. Антонина Васильевна несла объемистую камышовую корзину, оберегая ее от толчков сновавших пассажиров.
Санин молча показал Мухину часы.
— Трижды прошу прощения, — запыхавшись, заговорил Мухин. — Как всегда, подвел троллейбус.
— Помнится, от вашего дома лучше всего ехать на трамвае, — нетерпеливо заметил Николай Павлович. — До отправления поезда — десять минут.
— Садитесь! Все садитесь на минуту, помолчим перед дорогой! — внезапно скомандовал доктор. — Обычай!
Присядем, друзья, перед дальней дорогой,
Пусть легким окажется путь, —
запел Володя, и песню тотчас подхватили Светлана и Миша:
Давай, машинист, потихонечку трогай
И песню в пути не забудь…
Сели прямо на рюкзаки, а потом поднялись, торопливо разобрали вещи и друг за дружкой стали подниматься в вагон. Последним заскочил Аргус. Сеттер привык ездить в поезде на охоту и в вагоне чувствовал себя отлично.
Александра Ильинична поцеловала сына и дочь.
— Смотрите у меня, чтобы слушались старших. И не забывайте мать. Пишите почаще. Это я тебе говорю, Светлана, на Мишу надежды мало.
— Хорошо, мама, не волнуйся.
Людмила Павловна давала такой же наказ сыну, а Антонина Васильевна наставляла мужа.
— В этой корзине пирожки, яички и котлеты. Их съешьте побыстрее, могут испортиться. В саквояже голубая пижама, белье и… еще кое-что из продуктов.
— Как! Опять продукты?
— Всего только жареные рипусы (ты их очень любишь), немного столичной колбасы, булочки, сыр…
— Можно подумать, моя дорогая, что мы отправляемся на необитаемый остров или в пустыню.
— Все пригодится, Ваня, еще вспомнишь меня. Не забудь, что в рюкзаке сверху лежит жареная курица (я завернула ее в пергамент), немного беляшей, банка клюквенного варенья…
— Господи, Тоня! — взмолился доктор. — Пощади! И когда ты ухитрилась? Ведь я собственноручно укладывал рюкзак. Ну что делать с твоим «гастрономом»?
Николай Павлович молча наблюдал эту сцену. Ему стало немного грустно. У Санина не было ни жены, ни детей, и его никто не пришел провожать.
По радио объявили:
— До отхода поезда остается пять минут. Провожающих просим выйти из вагонов.
Женщины заспешили.
Легкий толчок, и поезд медленно отошел от перрона.
Глава 3«ЭЙ, ВСТАВАЙТЕ! ДЕНЬ ПЛАМЕНЕЕТ!»
В полночь поезд остановился на маленькой станции. Двух минут было достаточно, чтобы отряд туристов успел высадиться. Протяжный сигнал — и состав, подмигивая красным фонарем хвостового вагона, умчался в темноту ночи. Некоторое время в горах еще перекатывался дробный стук поезда, потом наступила тишина.
Фонари слабо освещали пристанционную площадку. Вокруг них вились ночные бабочки и мошки. Деревья, огороженные невысоким заборчиком, шелестели густой листвой, сквозь которую просвечивал узкий месяц. За станционными постройками смутно угадывались очертания гор.
— Давайте переночуем в лесу, — предложил Санин.
— Не возражаю, — отозвался Сергей Денисович. — А вы, Иван Антонович?
— Ночевка в лесу — это… это великолепно! Ничто так не укрепляет здоровье, как лесной воздух.
— Тогда в путь, — и Николай Павлович поднял свой рюкзак.
Маленький отряд двинулся по узкой тропинке к черневшему вдали лесу. Аргус бежал впереди людей, изредка задерживаясь у какого-нибудь камня или столбика, наскоро обнюхивал его и бежал дальше. Сергей Денисович освещал тропу карманным фонариком. За ним, опираясь на трость и слегка прихрамывая, шагал Николай Павлович, потом Володя, Миша и Светлана. Замыкал шествие доктор Мухин.
Как только путешественники вышли за станцию, их сразу же атаковали комары.
— Они съедят нас заживо! — рассердилась Светлана.
— И останутся от тебя только косички, — пошутил Володя.
— А от тебя и косичек не останется.
— Сейчас мы избавимся от комаров, — успокоил ребят Иван Антонович. — Сергей Денисович, малый привал.
Мухин скинул свой объемистый рюкзак, покопался в нем и достал стеклянную банку с притертой пробкой.
— Паста собственного изготовления. Называется «Не укусишь!». Великолепное средство от комаров и мошек.
Каждому на ладонь доктор положил порцию пахучей пасты. Туристы смазали ею лица и руки. Действие снадобья сказалось тут же: комары, раздраженно пища, вились над людьми, но не кусали. Отряд спокойно продолжал путь.
Лес встретил туристов настороженной тишиной. Высокие густые кроны деревьев закрыли небо, и сразу исчезли звезды.
— Не будем забираться далеко, — сказал Санин. — Встретится подходящая полянка — разобьем лагерь.
— Приказ начальника — закон для подчиненных, — отозвался Сергей Денисович. — Вот, кажется, такая полянка.
Тропа и в самом деле выбежала на небольшую поляну, окруженную плотной стеной деревьев. Путешественники сбросили тяжелые рюкзаки, уже успевшие порядком нарезать плечи, и дружно принялись устраивать бивак. Одни распаковывали тюки с палатками, другие пошли собирать хворост для костра. Миша нашел поблизости ручей, что оказалось очень кстати — все давно хотели пить.
Через полчаса на лужайке весело потрескивал костер. В его багровых отблесках лица людей казались медно-красными. Туристы наскоро подкрепились, выпили по кружке чаю и залезли в палатки. Только Николай Павлович остался у костра, подбрасывая в огонь сухие ветки и следя за тем, как теплые токи воздуха уносили в темную высь золотые искры.
В лесу стояла удивительная тишина, какая бывает только в предрассветные часы. Санин любил вот такие ночи у костра наедине с собой. Вспоминалась нелегкая жизнь, годы войны, когда он потерял и дом, и семью. Потом мысли переходили на другое: Николай Павлович обдумывал книгу по краеведению, материалы для которой собирал много лет.
Незаметно в гущу леса стал прокрадываться рассвет. Санин принес воды и начал готовить завтрак. Услышав звон посуды, из палатки вылез Миша Глебов.
— А вы уже встали, Николай Павлович? — Миша поежился от утренней свежести.
— Я и не спал — не хотелось.
— Завтрак готовите? Давайте помогу.
— Помоги. Дров почти не осталось, сходи за хворостом, а я покашеварю.
— Надо разбудить всех, нечего им дрыхнуть.
— Пусть еще поспят.
Миша отправился за хворостом, а Санин, вырезав длинную палку, стал помешивать ею пузырящуюся пшенную кашу.
Когда первые лучи солнца пробили сплетения сосновых веток и разбросали по лужайке веселые блики, краевед сказал:
— Теперь пора. Буди.
Миша только и ждал этих слов. Он подошел к палаткам и закричал во всю силу легких:
— Эй, вставайте! День пламенеет!
Потом схватил длинную хворостину и принялся стегать ею по тугому брезенту палаток, приговаривая:
— Эй, вставайте! День пламенеет! День пламенеет!
Эту фразу Миша вычитал у своего любимого писателя Джека Лондона и запомнил, а при случае употреблял ее. Сегодня понравившиеся слова пришлись особенно кстати.
В палатках началась возня, послышались невнятные возгласы. Первой показалась Светлана.
— Мишка! Противный! За что ты огрел меня?
— Тебя? Я же бил по палаткам.
— А в палатке-то была я.
— И меня кто-то вытянул хворостиной, — признался Сергей Денисович.
Миша покраснел и пробормотал:
— Сергей Денисович, я нечаянно.
Учитель обнял смущенного Мишу.
— Ну, если нечаянно, тогда прощаю.
Из другой палатки вылезли Володя и доктор Мухин. Иван Антонович снял очки, протер платком стекла, скомандовал:
— На зарядку становись! Предупреждаю: от физзарядки никто не освобождается.
Володя шумно втянул воздух:
— Как вкусно пахнет. Может, Иван Антонович, зарядку сделаем потом? Жалко, если каша остынет…
После завтрака туристы собрали вещи и пошли дальше. Часа через три увидели неширокую, но довольно многоводную реку.
— Юрюзань, — Николай Павлович остановился, разглядывая всю в солнечных бликах реку.