– Именно об этом я и говорил, Фламбо, – послышался из-за стены голос отца Брауна. – Противоположности не сочетаются. Они не борются друг с другом. Если вы видите черное вместо белого, жидкое вместо твердого и так далее, здесь что-то не так, месье, что-то не так. Один блондин, другой брюнет, один дородный, другой худощавый, один сильный, а другой слабый. У одного есть усы, но нет бороды, так что нельзя разглядеть его губы, у другого есть борода, но нет усов, так что нельзя разглядеть его подбородок. У одного волосы сзади коротко стрижены, но шея закрыта шарфом, другой носит рубашку с низким воротником, но отпускает длинные волосы. Все очень точно и аккуратно, месье, значит, что-то не так. Такие противоположности не могут враждовать друг с другом. Где один прогибается, другой выпирает – как лицо и маска, как ключ и замочная скважина…
Фламбо с побелевшим лицом всматривался в окно. Теперь человек в комнате стоял спиной к нему, но перед зеркалом, и уже прилаживал к лицу составной парик из спутанных рыжих волос, свисавший с головы, прилегавший к скулам и подбородку и оставлявший открытым тонкогубый насмешливый рот. В зеркальном отражении его лицо казалось ликом Иуды, жутко хохочущим и обрамленным скачущими языками пламени. На секунду перед Фламбо блеснули карие глаза, тут же скрывшиеся за синими стеклами очков. Набросив на плечи широкий черный плащ, фигура исчезла в передней части дома. Минуту спустя рев толпы и восторженные аплодисменты возвестили о том, что доктор Хирш снова вышел на балкон.