Вишня ОстапПоехали (сборник)
Повысить продуктивность труда
Умные люди говорят (и надо вам знать, что говорят небезосновательно), что мы повысим продуктивность нашего труда только с помощью научной организации этого труда…
С помощью НОТ!
Ибо, само собой разумеется, работать теперь для своего государства не то, что когда-то работать на хозяина…
Теперь (когда мы работаем на себя!) для того, чтобы человек пришел на работу в десять часов, и заведены и НОТ, и Лига времени, и в каждом учреждении на каждой стене начальник этого учреждения истерически умоляет:
— Товарищи! Да товарищи! Да побойтесь вы НОТа!
И товарищи приходят ровно в одиннадцать часов и работу начинают в двенадцать!
Раньше, когда работа начиналась в десять, служащий, запыхавшись, прибегал полдесятого и спрашивал на лестнице у швейцара:
— Не опоздал, Стратон Калистратович?
Почему это так, понятно…
Теперь у нас служащий — общественно сознательный человек, который своей энергичной работой изо всех сил старается положить и свой кирпич на строительство светлого будущего.
А раньше служащий смотрел на работу у хозяина так: лишь бы день до вечера!
И приходил с утра и сидел до вечера…
И до того он был безразличен к работе на хозяина, что никогда не вспоминал о нагрузке, о процентах, о сверхурочных…
Недаром сказано: несознательность!
Революция раскрепостила, освободила, просветила, ну и:
— Я сегодня на пять минут больше печатала! Я не лошадь! Я не могу! Давайте сверхурочные!
И доработались мы до того, что уже летит крик по всему Союзу:
— Повысить продуктивность труда!
Обижаться нам на этот крик, товарищи, не следует. Это значит: еще повысить!
То есть продуктивность труда у нас очень высокая, но ее надо еще повысить.
Зачем?
По-моему, каприз!
Раз требуют — надо повысить.
Как?
Увеличить конторский труд с шести часов до восьми?
Ерунда!
И шесть часов не знаем, куда девать, что же будем делать еще с двумя часами?
Это практически.
А теория, так она на основании научных исследований говорит, что правильно использованные шесть часов продуктивнее восьми…
Да это и понятно: человек за восемь часов утомляется так, что его энергия за последние часы очень падает. И продуктивности никакой…
И вы сами это замечали даже при шестичасовом рабочем дне…
После двух часов дня вы уже нервничаете… Вы бегаете, вас часто нет за столом…
Начальство спрашивает:
— Зоя Петровна, где вы, что вас не видно?
А вы нервно:
— Что, мне уже и "туда" нельзя пойти?
— Что-то очень часто!
— Ну, я не виновата, что я хоть и регистраторша, но у меня своя физиология! Если у Клавдии Ивановны брат — член правления, так ей можно по часу сидеть, а я так и полчаса не могу! Я, Николай Иванович, не утка!
…Нет, восемь часов — это много!
Да и за очередь будем драться!
Организуем свои шесть часов! Только правильно организуем!
Надо эти шесть часов так распределить, чтобы работа ручейком лилась.
Приходите вы ровно в десять!
Первые полчаса вы снимаете шляпку перед зеркалом, поправляете виски, пудрите нос, приглаживаете юбку, затыкаете блузку, подтягиваете немножко лифчик, чтобы кончик мережки не выглядывал из выреза, и идете "туда" готовиться к продуктивному труду!
Через час вы уже за столом…
Кладете руки на стол, глядите на ногти, вынимаете ножнички и подстригаете немножко их (ногти) со всех сторон. Потом натираете, чтобы блестели…
Развертываете затем книжки и идете к Наталочке в другую комнату поболтать, что вчера было в кино или где-нибудь!
Еще час!
Потом приходит начальство. Если оно женатое и строгое и требует работы, вы сидите за столом и кусаете губы…
Если оно неженатое, вы… Не знаю, я не девушка.
Знаю только, что часа два, а то и три пролетит, как счастье!
Побольше только инициативы и самодеятельности…
А еще лучше, если оно и женатое и не строгое…
Работа тогда будет продуктивная…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Только таким, думаю, способом можно повысить продуктивность труда!
А ежели возьмутся за учет труда, за разный контроль и т. п. — придется бросать службу…
И, придя домой, сказать:
— Кто же у этих большевиков будет работать? Это звери!.. Вот раньше было!
1924
Перевод Е. Весенина.
Качество продукции
Ехал я как-то по железной дороге. На одной из станций вынул я из чемоданчика стакан, выскочил, принес в вагон воды и поставил в купе на столик.
Пожилой мужчина, сидевший рядом со мной, попросил дать ему напиться.
— Берите, пожалуйста.
Мужчина выпил воду, поблагодарил и, показывая мне стакан, произнес:
— Посмотрите на этот стакан.
— А что такое? — спросил я.
— Посмотрите, как он сделан. Края-то какие-то неровные, корявые, боишься просто в рот взять, чтобы не поцарапаться.
— Да, — ответил я. — Или не умеют, или не хотят, а делают плохо. Можно было бы уже и лучшую посуду выпускать.
Разговорились мы.
— Я сам, — рассказал мой спутник, — рабочий стекольного завода. Давно уже работаю на производстве, и скажу я вам, что это просто производственная расхлябанность. Нет надзора на заводе, нет глаза. Работаем, лишь бы сбыть с рук. Директор или управляющий заботится, очевидно, о том, чтобы программу выполнить, а сознательности среди рабочих тоже не много… Вот и получаем такое, что противно в руки взять…
— А правда ведь, — перебил я его, — можно уже делать как следует?
— Да, конечно, можно. Я не знаю, какого завода этот стакан, а знаю, что у нас такой не выпустили бы. Никогда бы не выпустили. Наш директор этого бы не допустил.
— Наладили, значит, уже производство?
— Наладили. А знаете, как наладили?
— Как?
— Желудок помог.
— Какой желудок?
— А такой, обыкновенный желудок… Изготовляем мы, как вы знаете, всевозможные стеклянные изделия: бутылки, стаканы, ламповое стекло, аптечную посуду. Изготовляем мы, между прочим, и наконечники для клизм. Изготовляли мы раньше черт знает что, как вот этот стакан. Лишь бы изготовлять. Все равно сойдет, лучшего же нет. И вот однажды заболел желудком наш директор. Нужно было поставить клизму. Прибежала директорша на склад за наконечником. Дали ей… Она и засунула. Директор как подскочит, как вскрикнет:
— Что ты мне ежа суешь?
Перепугалась директорша страшно.
— Что ты, Ваня! (Его Иваном Федоровичем зовут.) Какого ежа? Это с вашего завода наконечник.
— С нашего?
Да как схватит тот наконечник да как швырнет его на землю!..
А на другой день созывает общее собрание. А потом производственные совещания.
Как взялся, как взялся, так теперь наш стекольный завод на первом месте. Посуда у нас, как хрусталь. И все довольны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Что бог посылает, все к лучшему", — подумал я.
1927
Перевод Е. Весенина.
"Половая проблема"
Что это с нашим Харьковом стряслось, так прямо никакого ладу с ним нет!
Идешь по улице, а тебе со всех заборов, со всех афишных столбов в глаза так и прыгает:
"Половая проблема".
"Тайны любви".
"Свободная любовь".
"Гигиена половой жизни".
"Свет и тени половой проблемы".
"Гигиена брака".
И московские, и ленинградские, и местные, и профессора, и доктора медицины, и просто себе "известные" лекторы захватили Харьков "половой проблемой", что ни проехать тебе, ни пройти…
Прямо так, что хоть бросай все, садись и смотри на половую проблему, выискивай там в ней и "свет" и "тени"…
И это почти ежедневно…
То в драме, то в книгосборнике, то в "Миссури".
Неужели это такое злободневное и острое, что каждому гражданину обязательно нужно там побывать?
Ну, есть эта "половая проблема", есть в ней законы всякие, но помилуйте же мою душу: зачем же до бесчувствия?..
И хотя бы тебе один "известный" лектор приехал да о посевной кампании прочитал!..
Не интересно?
Так можно же совместить…
Можно взять такую, к примеру, тему:
"Половая проблема и посевная кампания".
И любопытно и полезно.
Впрочем, говорил мне когда-то Дмитро Федорович, селянин из Пасек, — дай ему боже здоровья, — "вот как попотянешь, говорит, косу с четырех часов утра до девяти часов вечера, так так спишь, будто твою половую проблему мыши отъели… Ни "света" на ней, ни "тени"…"
Вот я и думаю, а что если бы лекторов и слушателей припаять дня по два за сеялкой побегать, или снопы на арбу покидать, или в котельном цехе часов по восемь поклепать, знали бы они тогда, что за штука "Тайны любви" и "Гигиена половой жизни".
1924
Перевод И. Собчука.
Ловкость
А кому, скажите, не хочется есть свой кусочек хлеба с маслом?
Ой, всем хочется!
Но вы же знаете, что для того, чтобы есть даже небольшой кусочек хлеба с маслом, нужно тот хлеб и то масло иметь.
А для того, чтобы тот хлеб и то масло иметь, нужно и тот хлеб и то масло купить.
А для того, чтобы тот хлеб и то масло купить, нужно же иметь деньги.
А для того, чтобы иметь деньги, нужно же их заработать.
А для того, чтобы те деньги заработать…
Ах, странные вы люди! Да для того, чтобы те деньги зарабатывать, есть жилищный кризис в Харькове…
Вы не имеете денег?
Так идите же и говорите всем, что вы маклер. Что только вы, что никто иной, кроме вас, не найдет такую комнату. Никто на свете…
И все…
И тогда будут у вас деньги и будет у вас свой честно заработанный кусочек хлеба с маслом…
И будете вы жить улыбаясь и ежевечерне молиться своему богу:
— Боженька! Да продли ты на многий лета жилищный кризис!
Называться маклером нетрудно.
Немножечко тяжелее (и то только немножечко!) найти где-то (лучше, конечно, в центральном районе) во дворе какой-то полуразрушенный сарайчик…