И, однако, этот звук будоражил, а свет слепил.
Портрет
С портрета Гонгоры, написанного Диего Веласкесом в 1622 году[22], на нас обращён живой, чуть надменный взгляд. Если долго смотреть на портрет, становится неясным — суровость или доброта, презрение или застенчивость залегли в уголках рта. Портрет, при всём своеобразии, мог бы служить прототипом испанца, какими кажутся жители Пиренейского полуострова неиспанцам, черпающим ассоциации из произведений живописи и литературы.
В 1622 году поэту шестьдесят один. Лопе де Вега на год младше. Шекспир и Галилей — на три. Злосчастный для Гонгоры год: убит его друг — поэт граф де Вильямедиана, всё лето сильно болят глаза, он разбит известием о смерти покровителей — Родриго Кальдерона и графа де Лермы, испытывает нужду. Всерьёз подумывает о возвращении в родную Кордову из Мадрида (здесь он — королевский капеллан при дворе Филиппа IV).
Загадочное излучение исходит от этого портрета, написанного Веласкесом за пять лет до смерти поэта. «Чудесная, капризная голова великого мыслителя и несносного человека, — сочетание, встречающееся столь часто, когда мы имеем дело с выдающимися поэтами!» — обмолвился об этой работе Хосе Ортега-и-Гассет. Всё в аскетическом лице Гонгоры выражает зоркость, твёрдость, сарказм. Загадочность облика, отнесённая Ортегой-и-Гассетом на счет необычной манеры письма Веласкеса и заставившая даже усомниться в принадлежности портрета его кисти («Веласкес написал его в совершенно несвойственной ему манере»), — не была ли вызвана у художника необходимостью с помощью особой, необычной манеры прорваться в необычный мир человека «поворотного времени»? Пристальный взгляд обращён то ли в прошлое, то ли в будущее, то ли на внешний реальный мир, то ли в себя, в мир иллюзий.
Определенную связь между живописным образом поэта и его творчеством нашёл Дамасо Алонсо: «Голова Гонгоры была поистине впечатляющей: лысина в обрамлении всё ещё чёрных волос, гладкий лоб, тонкий, чуть свисающий, с горбинкой нос, удлинённое лицо, нахмуренные брови, две резкие вертикальные складки над усами и одна горизонтальная на подбородке, прибавить к этому родинку на правом виске. Он смотрит на нас искоса. Всё в нём указывает на интеллект, проницательность, силу, пунктуальность, некое отстранение. Эти качества, относимые к его облику, к его ментальности, можно отнести и к его поэзии в целом...»[23]
Не без влияния уникальных поэтических экспериментов жизнь поэта всё больше становилась жизнью отшельника. Не без влияния жизненных коллизий, враждебных амбициям Гонгоры, его поэзия всё больше герметизировалась, накапливала потенцию смысловой магмы, которая с наибольшей мощью изверглась в «Поэме Уединений» — вершинном тексте, этом сплаве его жизненного и творческого опытов, наиболее полно представляющем Автора.
Загадочный взгляд, «портрет в портрете», облик души Гонгоры, единственного поэта, запечатлённого Веласкесом, который вряд ли в то время испытывал какое-либо расположение к автору, — не есть ли взгляд пилигрима из «Поэмы Уединений»:
Стопы скитальца — суть мои стихи,
и вкупе — нежной музы откровенье;
в глухом уединенье
те замерли, чтоб эти зазвучали.
Так начинается Посвящение герцогу Бехарскому, предваряющее «Поэму Уединений». В нём автор осознанно определяет поэму как совокупность реальных шагов /стоп и вымышленных стоп стихотворных, и — в их взаимовлиянии — как откровение, напечатлённое Музой в уединении поэта. (Гонгора писал поэму в пригороде Кордовы — Уэрте де дон Маркос.) Предельно ёмкая формула из трёх элементов (жизнь + творчество = откровение) позволяет, по подсказке поэта, рассматривать произведение, созданное в критическую пору жизни, как некую идеальную сумму жизни и творчества, их совокупный продукт, квинтэссенцию этики и эстетики поэта.
Последние годы
Оставшиеся годы, вплоть до смерти Гонгоры, словно обращены вспять — к периоду написания «Поэмы Уединений». Жизнь привела к написанию этой поэмы, — теперь поэма предопределяет жизнь, которая в апреле 1617 года неожиданно снова приводит поэта в королевский дворец. Возможно, он обязан этим участию некоторых друзей, возможно — растущей славе «Сказания о Полифеме и Галатее» и «Поэмы Уединений».
Гонгора — королевский капеллан. Ему 56 лет, он получает 15 000 мараведи в год, сумму весьма незначительную. К тому же не удается исхлопотать должность регента Кордовского собора и милостей для второго племянника. Письма к друзьям говорят о больших материальных затруднениях. Гонгора ставит не на тех, надеется на содействие людей, которые утрачивают влияние или втянуты в водоворот интриг, столь обычных в правление Филиппа III и Филиппа IV. Помимо этого, несколько охладевают отношения с родными, в основном из-за племянника Луиса, который не платит щедрому дяде должным уважением. Гонгора пишет свой знаменитый бурлескный романс о Пираме и Фисбе, который он считал своим лучшим произведением.
Губы Фисбы — из кармина,
зубы — белых перлов нити
(ведь и вы в суконке — злато,
жемчуг — в кумаче храните).
Так Венера с юрким сыном
с помощью трёх юных граций
примешала к нежным розам
белых лепестков акаций.
После вступления на трон в 1621 году Филиппа IV возвышается его фаворит Оливарес, на которого Гонгора возлагает большие надежды, мечтая как-то улучшить своё положение. В 1623 году Оливарес обещал поэту сделать его капелланом Кордовского епископата с жалованьем в 400 дукатов, но обещание не выполнил, что побудило отчаявшегося Гонгору написать исполненный трагической иронии каламбурный сонет «О долгожданной пенсии»:
Худые башмаки, зола в печурке, —
неужто дуба дам, дубовой чурки
не раздобыв, чтобы разжечь очаг!
Не медли то, о чём я так мечтаю!
Сказать по чести, я предпочитаю
успеть поесть — успенью натощак.
В 1625 году Гонгору вызывают в суд за неуплату налогов. Оливарес советует ему издать книгу и, получив деньги от продажи, улучшить своё положение. Гонгора пытался собрать ходившие в рукописях стихи, но так и не издал их. Великий современник кордовского поэта — Кеведо — намеренно выкупил здание, чтобы выставить на улицу снимавшего там комнаты поэтического соперника[24].
Уже несколько лет Гонгора нездоров, у него болят глаза и почки. Он мечтает вернуться в Кордову, в свой сад, как только исполнятся обещания, данные ему при дворе. Приступ апоплексии приводит к частичному параличу. Королева посылает к нему своих докторов. Он пишет завещание, признавая долги, которые несколько уменьшились за счёт сокращения расходов.
В конце жизни Луис де Гонгора находится в безнадёжном положении, его одежда и карета настолько обветшали, что он практически не имеет возможности выезжать из дома. В 1626 году он практически теряет рассудок.
Немного оправившись, Гонгора возвращается в родную Кордову, где ему было суждено прожить ещё год. В течение всего этого времени он часто теряет память. Отношения с родными несколько поправились.
Федерико Гарсиа Лорка вдохновенно представил себе кончину своего великого предшественника:
«Наступает 1627 год. Гонгора болен. Угнетённый долгами, в душевных терзаниях он возвращается в свой старый дом в Кордове... Он одинок, не осталось ни друзей, ни покровителей. Кордова, самый меланхолический город Андалусии, живёт, ничего не скрывая. Нечего скрывать и Гонгоре. Он теперь дряхлая развалина. Его можно уподобить пересохшему роднику, который некогда бил мощной струёй. С балкона ему видны смуглые всадники, гарцующие на длиннохвостых конях, и увешанные коралловыми бусами цыганки, которые спускаются стирать бельё к сонному Гвадалквивиру, кабальеро, монахи и бедняки, выходящие на прогулку в часы, когда солнце скрывается за гребнем гор. Сам не знаю, по какому странному наитию видятся мне три мориски Айша, Фатима и Марьен из знаменитого напева: легконогие, в выгоревших от солнца платьях, они звенят бубнами под его балконом. Гонгора как никогда одинок... Он обмолвился, что у него остались только книги, его дворик и брадобрей. Утро 23 мая 1627 года. Поэт всё время спрашивает, который час? Он выходит на балкон, но видит теперь одно синее пятно. Он осеняет себя крестным знамением, вытягивается на своём ложе, которое пахнет айвой. Старые друзья пришли, когда его руки уже остывали. Дивные, аскетические руки без перстней, удовольствованные тем, что сотворили удивительный барочный алтарь „Поэмы Уединений“»[25].
Умер поэт в доме сестры, в воскресенье, в Троицын день. Его тело было упокоено в часовне Святого Варфоломея в Кордовском кафедральном соборе — там, где лежали останки его отца и его дяди.
В декабре Хуан Лопес де Викунья опубликовал произведения Гонгоры, тут же изъятые святой инквизицией. Они не издавались до 1633 года.
Лопе де Вега, будучи критиком Гонгоры, всё же понимал величие его творчества и в «Ответе на письмо по поводу новой поэзии»[26] признался: «Дабы Ваша светлость убедилась, что я противлюсь токмо дурному подражательству и глубоко почитаю того, кому подражают, завершу суждение своё сонетом, сочинённым в честь этого сеньора, когда две его замечательные поэмы не нашли должного признания у него на родине:
О лебедь андалузский, голос твой
для Тахо — неземное наслажденье,
пусть Бетис[27] пребывает в заблужденье,
забыв, что он прославлен был тобой.
Душа волшебной музыки живой,