Но детектив такого типа – это только один пример переворачивания сюжетной схемы детектива. Таких попыток, как мы увидим, было достаточно много (и одна из них имела место еще до появления «изобретений»).
Регулярно появлялись авторы, которые словно говорили читателю: до сих пор в детективе всегда было так – а мы попробуем сделать наоборот.
Подчеркнем: речь идет не о том, как размывались границы жанра, когда под видом детектива читателю предлагалось нечто радикально от него отличное (Хэммет, Сименон и многие другие); речь о людях, которые действительно старались написать детектив, но именно тем способом, который мы только что назвали, – путем выворачивания наизнанку основного типа детектива.
Сама природа детектива этому способствует: задача автора в этом жанре – заставить нас посмотреть на известные нам, но непонятные события под непривычным углом зрения, который поможет нам понять их истинное значение. Для того чтобы написать детектив, нужно иметь склонность и способность к смене точек зрения на один и тот же объект. Эту склонность все настоящие детективисты демонстрируют, изобретая новые загадки, но некоторые из них рассматривают под другим углом зрения саму жанровую схему.
Интересно, что первым таким «переворачивателем» был создатель жанра. Первым детективом Эдгара По, как известно, было «Убийство на улице Морг». В нем писатель формулирует парадокс, достаточно близко подходящий к сути только что созданного жанра:
…именно отклонение от простого и обычного освещает дорогу разуму в поисках истины. В таком расследовании, как наше с вами, надо спрашивать не «что случилось?», а «что случилось такого, чего еще никогда не бывало?». И в самом деле, легкость, с какой я прихожу – пришел, если хотите, – к решению этой загадки, не прямо ли пропорциональна тем трудностям, какие возникают перед полицией?[63]
Парадокс этот впоследствии многократно повторялся другими детективистами, и он, подчеркнем еще раз, довольно точно проникает в сердцевину детектива: в самом деле, детективу не нужны заурядные дела; детективная загадка должна быть противоречивой – следовательно, из ряда вон выходящей. По, таким образом, не только создал жанр, но и практически осознал его – или был близок к этому. В этом существенное отличие По от его предшественников – Чуйкова, Баратынского, Загоскина, не говоря уже о Гофмане, – которые, судя по всему, не осознавали своего новаторства в интересующем нас отношении.
Но, осознав придуманную схему, По не только повторяет ее (например, в «Украденном письме»), но и – еще до «Письма» – осуществляет тот самый переворот, о котором и идет речь. В «Тайне Мари Роже» (1842) он формулирует свою идею следующим образом:
Ведя следствие в доме мадам Л’Эспанэ, агенты Г. растерялись из-за необычности случившегося, в то время как верно направленный интеллект именно в этой необычности усмотрел бы залог успеха; и тот же самый интеллект с глубоким отчаянием убедился бы в видимой заурядности обстоятельств исчезновения продавщицы парфюмерных товаров, хотя подчиненные префекта как раз в ней увидели обещание легкой победы[64].
Желание перевернуть только что созданную схему вполне естественно; но в данном случае результат эксперимента неоднозначен. Сама по себе «Тайна Мари Роже» вряд ли может считаться удачным произведением: она неудобочитаема и просто скучна. Но вместе с тем По здесь, как и в «Убийстве на улице Морг», заложил традицию. Он здесь менее оригинален, чем в первой части дюпеновской трилогии; у него есть ряд предшественников, самым известным из которых является «Задиг». Тем не менее По первым написал произведение, где анализ такого рода ситуации является центральным. Саму ситуацию можно описать следующим образом: сыщику нужно не объяснять необъяснимое, а просто понять, какие выводы можно сделать из крайне немногочисленных и банальных улик; нужно понять, за что уцепиться, если уцепиться не за что. Является ли такой тип сюжета детективным? «Тайна Мари Роже» балансирует на грани детектива и полицейского романа[65]. С одной стороны, для полицейского романа характерны не загадки, а вопросы «кто убил?», «кто украл?» и т. п. С другой стороны, проблема, решаемая в «Тайне Мари Роже», все-таки может быть описана как противоречивая: сыщику не за что уцепиться – но задача должна быть решена. Решением загадки в таком случае оказывается демонстрация того, что даже из тех, по видимости, ничтожных, улик, которые были нам предложены, можно все же заключить, кто является преступником.
Однако такой тип детектива (если все же считать это детективом) не получил слишком большого развития – и это неудивительно. Конан Дойль предпочитал использовать сюжеты такого рода во введении к своим произведениям, как своего рода разминку, которая занимает не больше странички текста. Из детективных новелл, где такая загадка положена в основу всего произведения, можно назвать «Дело мистера Фоггатта» Артура Моррисона, «Словесный портрет» Виктора Пронина и ряд других. В романном объеме сюжет этого рода разработала Кристи («Карты на стол»), хотя в данном случае особенно хорошо видно, что идеальный детектив – это новелла. Если загадка построена на происшествии из ряда вон выходящем, писателю будет легче удерживать внимание читателя на протяжении двухсот страниц, чем в том случае, когда детектив описывает ситуацию «без улик». Вместе с тем «Карты на стол» нельзя отнести и к худшим произведениям писательницы: в нем достаточно удачно решена проблема выбора убийцы из предельно узкого круга подозреваемых, когда, кого ни выбери, мы, казалось бы, не удивимся; неплохо описано и само решение загадки (что может привести нас к преступнику при полном отсутствии улик?).
Так или иначе, стоит еще раз подчеркнуть, что этот тип детектива оказался не очень плодотворным.
Другой, более интересный, на наш взгляд, случай переворачивания схемы детектива – новелла Агаты Кристи «Свидетель обвинения» (1925), в 1953 г. переработанная в пьесу (причем это тот редкий случай, когда первоначальный вариант произведения почти ничего не проиграл от переработки и даже кое-что выиграл).
Чтобы дальнейшие наши рассуждения были ясны, нам, к сожалению, придется вкратце пересказать сюжет этого шедевра – в том числе разгадку.
Убита богатая пожилая дама. Все улики указывают на ее наследника – Леонарда Воула, молодого человека без определенных занятий, оказывавшего покойной всевозможные знаки внимания. Тем не менее известный адвокат сэр Уилфрид Робартс решает защищать Воула, поверив в его невиновность. Предоставить алиби Воулу может его жена Ромейн, но она – хотя Воул был уверен в ее любви – начинает свидетельствовать против него. Внезапно полученные сэром Уилфридом улики о неверности Ромейн позволяют скомпрометировать ее показания и добиться оправдания Воула… после чего выясняется, что эти улики были сфабрикованы самой Ромейн, чтобы спасти ее мужа – убийцу.
В отличие от По и Конан Дойля, Кристи, казалось бы, переворачивает не схему жанра как такового, а всего лишь один определенный тип загадки. Эту загадку можно условно назвать «если не он, то кто?» Схема ее широко известна: все улики указывают на персонажа, который, однако же, заведомо невиновен. Чаще всего невиновность главного подозреваемого удостоверяется людьми, близко его знающими; для читателя же существует и другой аргумент: если виновен главный подозреваемый, детектив будет просто неинтересно читать. Такую загадку детективисты использовали многократно; обращались к ней и Конан Дойль, и Остин Фримен, и сама Кристи.
В то же время когда читатель привыкает к какому-то сюжетному ходу, талантливый писатель начинает этой привычкой пользоваться. Кристи неоднократно делала преступником главного подозреваемого. При этом она подобающим образом усложняла себе задачу. Как мы только что отметили, главным свидетельством в пользу невиновности подозреваемого № 1 традиционно служили показания близких. Кристи (подчеркнем, речь пока идет не о «Свидетеле обвинения») неоднократно подробнейшим образом аргументировала невозможность совершения преступления главным подозреваемым… чтобы в финале столь же убедительно показать, что он все-таки виновен.
Однако в «Свидетеле обвинения» она идет дальше. Кристи не предлагает нам каких-либо серьезных доказательств невиновности Леонарда Воула. Мы не слышим возгласов протеста со стороны других персонажей: как же так, наш старина Воул никогда бы такого не совершил! Собственно, в отличие от традиционных главных подозреваемых, у Воула почти и нет близких людей – кроме жены. Но жена тоже ведет себя «нетрадиционно»: вместо того чтобы свидетельствовать в пользу супруга, она заявляет о его виновности. Одним словом, Кристи убрала все сюжетные мотивировки, с помощью которых читатель ранее мог обосновать свою веру в невиновность главного подозреваемого. Осталось лишь две причины, по которым читатель сохраняет эту веру, – и ни одна из них не относится к художественному миру «Свидетеля обвинения».
Первая причина, как уже было сказано, психологическая: читатель (или зритель пьесы) ожидает неожиданностей. Вторая причина – восприятие произведения в контексте жанровой традиции. Почти каждый, кто читает или смотрит «Свидетеля…», наверняка имеет хотя бы самое приблизительное представление о детективе – в частности, о сюжетах Конан Дойля. Мы уже знаем, что, если полиция производит арест на первых страницах детектива, значит, она ошиблась. А уж если подозреваемый обращается за помощью к частному детективу или адвокату, его (подозреваемого) невиновность может считаться твердо установленной.
Вообще опытный читатель детектива – сам себе враг. Чем больше детективов он прочел, тем больше у него шансов разгадать очередную загадку… но разгадать ее не по правилам, не состязаясь в логике с героем-сыщиком; просто такой читатель вместо сюжета начинает видеть конструкцию, автором возведенную, вникает в механику сюжета, вместо того чтобы этим сюжетом наслаждаться