Никуда не уйти от воспоминаний! А ведь вроде бы отвлечься хотел… Не удастся, видно, сегодня поработать. Спать пора, конечно, да как уснешь теперь? А руки все листают и листают страницы, и глаза все пробегают мелким шрифтом напечатанные строчки: «Щенки дратхаара от элитного производителя», «Двухэтажный дом в ближнем Подмосковье», «Счастье оптом и в розницу» Сергей Николаевич присмотрелся внимательнее. Телефон какой-то странный — 666… Апокалиптическое Число Зверя. Дальше тоже интересно — 1315. Цифра 13 издавна считается несчастливой, на Западе даже избегают тринадцатых этажей, после двенадцатого — сразу четырнадцатый, но мало кто знает почему. А ведь тринадцать — число смерти по древнееврейской Каббале и в Великих Арканах Таро. И пятнадцать — тоже не случайно. В картах Таро это число дьявола, и сама карта означает бессилие человека перед своими низменными желаниями.
Целое зашифрованное послание — для тех, кто понимает, конечно. Вот бы узнать — кто же дал такое объявление? Было бы интересно побеседовать.
Под ворохом старых бумаг он разыскал телефон. Надо же, совсем запылился без употребления… Сергей Николаевич набрал странный номер и стал ждать.
За окном ударил гром, будто клацнули стальные челюсти. Поздновато для грозы, осень ведь уже. Сергей Николаевич почувствовал озноб во всем теле, будто волна пробежала от головы до пяток. И старенький радиоприемник «Спидола» на тумбочке вдруг включился сам собой, заорал противным дурашливым голосом:
— Эх, полным-полна моя коробушка!
Глава 2ТАКИЕ РАЗНЫЕ ДОРОГИ В НИКУДА
Москва, 11 сентября
На следующее утро небо очистилось от туч и выглянуло солнце. Бывают осенью такие дни — прохладные, пронзительно-ясные, когда листья на деревьях только начинают опадать и шуршат под ногами, как брошенное золото, царский подарок. Хорошо в такой день гулять где-нибудь в парке, среди высоких старых деревьев, посаженных еще в екатерининские времена, кормить уток у пруда, задирать голову, щурясь на солнце, и думать о вечном.
Только вот редко выпадает такое нашему современнику, живущему в большом городе. Весь вид из окна — соседняя многоэтажка да помойка во дворе, вся прогулка — до автобусной остановки или ближайшей станции метро — быстрым шагом, не глядя по сторонам, втянув голову в плечи. Все мысли о том, где денег взять. Все развлечения и отдых — в телевизоре. А в парк там или на природу — это, конечно, хорошо, но все, знаете ли, некогда.
И так — год за годом.
Людмила Андреевна Бочкова в то утро никуда не спешила — как раз накануне газетный прилавок в универсаме закрылся и ее уволили. Она медленно шла по шуршащим листьям, но не замечала ничего вокруг — слишком уж муторно было у нее на душе в это погожее осеннее утро.
Она чувствовала себя усталой, старой, вконец изработанной клячей. С работы уволили, ноют отекшие ноги, да еще сын Андрей сегодня не ночевал дома. Сам по себе это факт не примечательный, было бы чему удивляться — иногда он неделями не показывался! Неслухом вырос мальчишка. А ведь одна его тянула сколько лет, во всем себе отказывала, думала — человеком станет, а он… Учиться не захотел, работает от случая к случаю, а большую часть времени болтается с компанией таких же оболтусов у подъезда и таскается по девкам. У одной из них, наверное, и заночевал сегодня, больше негде.
Только вот на сердце как-то неспокойно. Ночью она плохо спала, забылась ненадолго лишь под утро. И сон приснился гадкий — огромные, жирные сине-зеленые трупные мухи, с шумом летающие над куском сырого мяса. Проснулась она, когда темнота ночи едва стала сменяться бледными предрассветными сумерками.
Первая ее мысль — даже не мысль, а смутное ощущение на грани сна и яви — была о том, что с сыном случилось что-то плохое, очень плохое. Непоправимое даже.
Она ворочалась без сна еще долго, потом встала, бесцельно слонялась по квартире ненричесанная и неумытая, в старом халате. Хваталась за домашние дела — постирать надо, убраться, цветы полить… Но все валилось у нее из рук в то утро. Находиться в пустой квартире было просто невыносимо.
Людмила Андреевна оделась, кое-как пригладила волосы и вышла из дома. И сейчас она мерила улицу шагами не видя ничего вокруг, и думала о своем. Она вспоминала почему-то, какой Андрюшка был маленький, как тянул ручки к ней, улыбался беззубым ротиком, полным манной кашей. И молила, изо всех сил молила Бога, в которого не верила, чтобы все было хорошо, чтобы сын был жив и здоров. Пусть сейчас он кувыркается в постели с какой-нибудь размалеванной девкой, но только бы вернулся домой и был рядом! Какой уж есть — чужой, грубый, бездельник и неудачник… Лишь бы живой.
А сам Андрей в это время только-только открыл глаза. Людмила Андреевна хорошо знала своего сына. Рядом с ним на смятой за ночь постели лениво потягивалась Света — молодая и хорошенькая жена водителя-дальнобойщика Витьки Сахарова, что жил в соседнем доме.
Витька был парень сильный, суровый и очень ревнивый. Постоянно был в разъездах — гонял тяжелогруженые фуры по просторам нашей необъятной Родины. По приезде его всегда должен был ждать накрытый стол, горячий борщ и радостно улыбающаяся, всегда покорная и неворчливая женушка. Света хорошо об этом помнила и в день приезда супруга спозаранку неслась на рынок за свежими овощами и парной говядиной, чтобы Витенька был доволен. А то ведь недолго и в глаз получить, у него рука тяжелая, работа нервная и характер вспыльчивый.
Зато в его отсутствие Светочка отрывалась на полную катушку — не спал с ней только ленивый. Вот и Андрюхе вчера обломилось…
Эх, хорошо! Андрей снова потянулся к теплой, сонной женщине. Близость ее обнаженного тела возбуждала, почти как в давешнем сне. Его лучший друг уже принял боевую стойку — вон, даже одеяло торчит!
— Свет, ну давай, а?
— Погоди, — она окончательно проснулась и потянулась за халатиком, — время сколько? Мне на работу надо.
— Чего годить-то? Давай по-быстрому.
Света взяла с тумбочки у кровати маленькие часики ойкнула и принялась быстро одеваться.
— Полвосьмого уже! Проспала, опаздываю. Ты давай вставай тоже, не залеживайся. Мне через десять минут уходить. Даже кофе выпить не успею.
Эх, такой кайф обломался! Андрей только начал натягивать брюки, когда щелкнул ключ в замке, хлопнула тяжелая входная дверь и в прихожей раздался веселый мужской голос:
— Светулек, а вот и я! Спишь еще? Встречай мужа! Прикинь, на три дня раньше отстрелялся!
Широко улыбаясь, в комнату тяжело протопал кряжистый молодой мужик в потертой кожаной куртке. В руках он держал большую плетеную корзину, заботливо прикрытую белой тканью.
— Смотри, Светуль, какие персики привез! И нипочем почти…
Светочка смертельно побледнела, прикрываясь халатиком.
— Витя…
Увидев полуодетую Свету и Андрея, который все еще никак не мог застегнуть брюки трясущимися руками, мужик мигом перестал улыбаться. Лицо его стало жестким, глаза сузились, на скулах заиграли желваки.
— Так, — он аккуратно отставил корзинку в сторону, — с тобой, сучка, я потом поговорю. А тебя, — он подошел ближе, взял Андрея за подбородок, — в морге по чертежам не соберут!
Удар отбросил его к стене. В левый глаз будто гвоздь вонзился. Андрей пытался прикрыть лицо руками, но где там! Удары сыпались на него со всех сторон. Он скорчился на полу и даже не пытался сопротивляться. Только когда тяжеленный Витькин ботинок врезался прямо в солнечное сплетение, туда, где ребра сходятся под грудиной, Андрей закричал противным, раздирающим криком. Тут голос подала и Светочка, которая до этого сидела тихо-тихо, скорчившись на табуретке в углу и сжимая обеими руками полы халатика на груди.
— Витя… Перестань, ты же убьешь его.
— Молчи, б…! — огрызнулся муж. Потом подумал и добавил: — Убил бы падлу, только сидеть за такую мразь неохота.
Видно было, что первая вспышка гнева уже прошла. Он легко, одним движением поднял Андрея на ноги и тихо, но веско произнес:
— А теперь — вали отсюда! И запомни, еще раз увижу, ноги из жопы повыдергиваю.
И так же легко вышвырнул Андрея на лестничную площадку. Вслед полетели его вещи — куртка, свитер, ботинки… Он кое-как оделся, сидя на заплеванном полу. Ботиночные шнурки никак не хотели попадать в дырочки. И брючный ремень застегнуть он так и не сумел — руки плохо слушались, будто чужие. Андрей посидел на полу еще немного, собираясь с силами, потом заставил себя встать. Было очень страшно, что Витька передумает и вернется за ним. Тогда уж точно убьет.
Шатаясь, Андрей вышел из подъезда. Он шел по улице, вытирая кровавые сопли с лица, и почему-то никак не мог вспомнить дорогу домой. Яркое осеннее солнце било в глаза, и все многоэтажки казались на удивление одинаковыми. Кажется, сюда… А может, и нет.
Вилен Сидорович Поликарпов с самого утра уже был на ногах. Когда привыкаешь всю жизнь вставать рано, то и спать особо не хочется, а потому и поднялся он как всегда, в шесть пятнадцать. Помнится, даже фильм был такой — «Жизнь по заводскому гудку». Или книга? Да и не важно. Главное — старая закалка дает себя знать! Не то что у теперешних неженок — дай им волю, целый день дрыхнуть будут. Ох, плачет сто первый километр по многим… Раньше, бывало, судили за прогулы и опоздания, тунеядствовать никому не давали, зато порядок был, а сейчас все личность уважают — и страну до ручки довели.
Другое дело, что встать-то встал, но идти больше некуда.
Помаявшись с полчаса в пустой квартире, Вилен Сидорович погулял с Крошкой, посидел немного у подъезда, но заняться было нечем, а просто так сидеть — скучно. Нехотя он поплелся домой и принялся готовить завтрак. Есть, в общем-то, тоже не хотелось, но, во-первых, нужно, а то снова язва разыграется, а во-вторых, голодная Крошка вертится под ногами, тихо поскуливая и выразительно заглядывая в глаза хозяину.
Геркулеса в пакете осталось на донышке — так, на раз сварить хватит, не больше. И молока нет, растительное масло на исходе… Значит, придется идти на оптушку за продуктами. И запастись бы неплохо на подольше — цены-то вон как скачут каждый день! Тяжело, конечно, и ноги болят, и идти далековато, и на метро ехать четыре остановки, а что делать? В магазине покупать — никаких денег не напасешься. Только вот идти туда пока рано — на часах всего семь тридцать. Даже торгаши еще глаза не продрали.