Помещик своим классовым нутром определил настоящую цену программных заявлений Комуча и полез в свои бывшие имения, с помощью карательных отрядов того же Комуча восстанавливая свои «священные права».
Сбоим приказом № 124 от 22 июля Комуч фактически полностью восстановил права помещиков и кулаков на земельную собственность. В этом приказе говорилось: «Право снятия озимых посевов, произведенных в 1917 году на 1918 год как в трудовых, так и в нетрудовых хозяйствах, принадлежит тому, кто их произвел». Таким образом, несмотря на то, что земля являлась согласно программе эсеров «народным достоянием», помещики присвоили урожай с посевов, произведенных в 1917 году.
Получив формальную «зацепку», помещики еще энергичнее приступили к восстановлению своих прав. Корреспондент меньшевистской «Вечерней зари» в конце июля сообщал, что в селах Бузулукского уезда, особенно в тех, близ которых имеются большие помещичьи имения, настроение крестьян подавленное и запуганное, происходят жестокие расправы с лицами, взятыми под подозрение, и возвращение помещиков «внушает населению дурное предчувствие». Вернувшиеся в свои владения помещики разъезжают по деревням, снимают какие-то допросы, расставляют караулы по своим владениям, грозят казаками и т. д.
В селе Натальино, Бугурусланского уезда, офицер приказал крестьянину, убравшему хлеб с бывшей помещичьей земли, свезти его на гумно «законного владельца», т. е. помещика. За отказ подчиниться крестьянин был высечен.
Каково было истинное положение на местах, можно отчасти судить по свидетельству самих же учредиловцев. На совещании уездных организаторов агитационно-вербовочного отдела штаба «Народной армии», происходившего в Уфе в начале сентября, участники совещания нарисовали весьма мрачную картину.
Стерлитамакский уездный организатор, например, сообщил, что в деревнях «даже говорить о земле… и то невозможно, „не разрешается“, в виду чего земельный вопрос приходится тщательно обходить».
И это, разумеется, не только в одном Стерлитамакском уезде.
Несмотря на то, что Комуч официально запретил куплю-продажу земли, помещики с этим совершенно не считались. Не веря в прочность учредилки, помещики спешно распродавали имения. В частности в Самарском уезде одно из крупнейших имений было продано французским капиталистам.
Вполне понятно, что политика Комуча заставила бедняцко-середняцкую часть деревни сделать соответствующие выводы. В деревне началась жестокая борьба против эсеровской «демократии», выступавшей против бедняцко-середняцкой части крестьянства с нагайкой, пулеметом и даже артиллерией.
Поворот основной массы крестьянства в сторону советской власти отразился даже на настроениях самарского губернского крестьянского съезда, созванного эсерами в половине сентября. Съезд, несмотря на соответствующий подбор делегатов, занял линию, враждебную Комучу. Уже на первом своем заседании съезд провалил выставленную эсерами кандидатуру в председатели съезда. А когда стали голосовать внесенную Климушкиным резолюцию о поддержке Комуча, получился политический скандал: резолюция едва собрала половину голосов.
Чтобы переломить настроение съезда, туда был привезен только что приехавший в Самару Виктор Чернов, а в качестве его помощников — представитель чехо-словаков доктор Влассак и французский консул Жанно. После речей этих лиц резолюцию Климушкина поставили на вторичное голосование. Но и это второе голосование дало эсерам жалкие результаты: из 229 делегатов за резолюцию голосовало только 129, против 33, воздержалось 67.
Таковы итоги деятельности Комуча в крестьянском вопросе. Что же касается так называемого рабочего законодательства, то там деятельность Комуча началась в первую очередь с отмены всех декретов и распоряжений, изданных советской властью. Однако уже через месяц после прихода к власти Комуч вынужден был заявить, что декреты о приеме и увольнении рабочих и служащих, а также об охране и регулировании труда продолжают сохранять свою силу и «впредь до отмены или изменения их».
Понятно, что заявление Комуча было рассчитано на затемнение сознания пролетариата. Практически же оно не имело ни малейшего значения. С первого дня после переворота предприниматели повели яростную кампанию за удлинение рабочего дня и добились этого, особенно в мелких предприятиях. А когда ведомство труда разработало закон о 8-часовом рабочем дне, то этот закон встретил сильнейшее противодействие внутри самого Комуча. По признанию бывшего управляющего ведомством труда Майского, закон был проведен с большим трудом и то только потому, что он имел агитационное значение. Ясно, что предприниматели всячески игнорировали этот закон, а Комуч не слишком уже настаивал на выполнение его.
Помимо закона о 8-часовом рабочем дне Комуч утвердил положение о кассе безработных и устав этой кассы. Положение и устав являются огромным шагом назад по сравнению с тем, что было при советской власти. В управлении кассой представители рабочих не имели большинства, причем рабочие обязаны были вносить в кассу часть средств. Насколько предупредительно Комуч относится к торгово-промышленникам, показывает тот факт, что они должны были вносить в кассу безработных всего лишь 2/9 всех поступлений, остальные средства должны были вносить правительство, земство и город.
Во всем своем законодательстве Комуч совершенно определенно и недвусмысленно проводил политику, рассчитанную на привлечение к Комучу симпатий буржуазии. В одной из своих деклараций Комуч заявил, что «предпринимателям предоставляется право требовать от рабочих интенсивного и доброкачественного труда… и увольнять неподчиняющихся этим требованиям…» и дальше: «предпринимателям предоставляется право увольнять лишних рабочих…»
Не трудно понять, что эти два пункта сводили на-нет все завоевания пролетариата и предоставляли предпринимателям неограниченную свободу действий.
Предприниматели, разумеется, не замедлили воспользоваться предоставленными правами. Начались массовые увольнения рабочих, сокращение зарплаты и т. д.
Заявляя в своих декларациях о восстановлении многочисленных гражданских свобод, якобы попранных большевиками, учредилка на практике проводила самую махровую реакционную политику. Профсоюзы и другие рабочие организации были поставлены почти вне закона. И характерно, что те «демократические» учреждения, которые были вызваны к жизни Комучем, одними из первых открыли поход против профсоюзов.
Начало деятельности самарской городской управы ознаменовалось тем, что она при расчете со строительными рабочими исходила из 12-часового рабочего дня, в результате чего 8-часовой рабочий день оплачивался лишь в размере 2/3 положенной платы. Любопытно, что, когда возник конфликт, городская управа, не желая иметь дело с союзом, начала сдавать работу частным подрядчикам по ценам выше тех, которые требовал профессиональный союз.
В других государственных учреждениях и предприятиях также воскресли старые порядки, и профсоюзы оказались почти на нелегальном положении. Само правительство чинило союзам всяческие препятствия, отбирая у них помещения и т. п.
Совсем по-другому Комуч относился к буржуазии. Отвечая на декларацию торгово-промышленников в первые дни после переворота, Комуч весьма недвусмысленно дал понять буржуазии, что она может быть совершенно спокойна за свои капиталы и за свое будущее. Этот ответ Комуча был очень благосклонно встречен буржуазией. Кадетский «Волжский день», выразитель интересов крупной буржуазии, с удовлетворением отмечал, что «отказ от всяких социалистических экспериментов обязателен для всякой власти, если она действует ради государственного возрождения».
Обещания, данные Комучем буржуазии, весьма быстро были проведены в жизнь. Уже через четыре дня после переворота Комуч издал приказ о денационализации банков. Была восстановлена в полном объеме деятельность частных банков.
Далее Комуч восстановил частную собственность на процентные бумаги, объявил все вклады в банках неприкосновенными, а конфискованные советской властью суммы с текущих счетов буржуазии были вновь восстановлены и возвращены бывшим владельцам. Одновременно с этим Комуч отменил советский декрет об аннулировании займов.
Но Комуч выполнил «социальный заказ» буржуазии не только в области финансов. Все национализированные при советской власти предприятия Комуч решил возвратить бывшим владельцам. При этом Комуч был столь предупредителен к собственникам, что возмещал им стоимость фабрикатов и полуфабрикатов, имевшихся на фабриках к моменту национализации, а также убытки, «происшедшие от порчи машин и прочего имущества предприятия».
Не забыл Комуч и хлеботорговцев. Своим приказом за № 53 он создал продовольственную управу, а при ней особый «хлебный совет», руководящая роль в котором была предоставлена крупным хлеботорговцам. Этим приказом Комуч фактически упразднил хлебную монополию и отменил твердые цены на хлеб.
Комуч старался всячески завоевать симпатию капиталистов. В речах его ответственных представителей мы часто находим клятвы и обещания сохранить капиталистический строй. В частности председатель Комуча Вольский в речи на чрезвычайном съезде городов и земств заявил:
«Отвергая всякого рода социалистические эксперименты, Комитет считает, что капиталистический строй в настоящее время отменен быть не может. Капиталистическая промышленность должна существовать и класс капиталистов должен иметь возможность вести промышленность».
Отдельные представители в своих выступлениях шли еще дальше и без обиняков излагали пред буржуазией свои намерения. Так один из деятелей Комуча на собрании уфимского союза торгово-промышленников в порыве откровенности заявил собравшимся толстосумам:
«Быть может мы сами во имя общих интересов должны будем принять меры против наших избирателей».
Однако весьма скоро буржуазия забыла все заслуги Комуча. Аппетит приходит во время еды. Не довольствуясь эсеровским правительством, капиталисты взяли курс на «твердую власть», лишив впоследствии Комуч своей финансовой помощи.