Леса, и поля, и края...
Так это ж, товарищ, Россия —
Отчизна и слава твоя!
1942
СЕРГЕЙ МАРКОВ
СУВОРОВ
Холодный плащ с простреленной полой,
И крестики узора на сорочке,
И ладанка с московскою землей
На потемневшей бисерной цепочке.
Эфес расшатан, треснули ножны,
Но он презрел парадную отвагу;
И без того народы знать должны
Разящую суворовскую шпагу!
Он вспоминал шестидесятый год —
Осенний дождь, разбрызганную глину.
Струилась кровь у городских ворот,
И казаки скакали по Берлину.
Он говорил: «Пруссак и знать не мог,
Что здесь его достанет наша пика.
А русский штык? Орлы, помилуй бог,
Недаром мы клевали Фридерика!»
Суворов хмурит старческую бровь:
«Что есть мечта? Прошедшего наследство....»
И тот поход, как первая любовь,
А может быть, как радостное детство.
Душа — железо, а мечта — опала,
Мечта ложится в прочную оправу.
О призрак детства — старый Ганнибал,
Провидевший суворовскую славу!
Орлиный век, орлиная судьба!
Одна лишь мысль о них — благоговейна.
Поет фанагорийская труба,
Ведет полки от Ладоги до Рейна.
Дунайский ветер, жесткий финский снег
И площади встревоженной Варшавы...
Идет необычайный человек
К вершинам чистым подвига и славы.
За ним шагают верные полки,
Мерцает медь безжалостных прикладов,
И ровно светят тульские штыки
Лазури италийских ветроградов.
Идет сквозь лед, граниты и грозу
С уверенной улыбкой исполина.
На горном солнце искрится внизу
Извилистая рейнская долина.
Грозит снегам стремительным перстом
И, вдохновленный мужества примером,
Обняв солдата, дедовским крестом
Меняется с героем-гренадером.
И глубина альпийской синевы
Струит прохладу чистого колодца.
Как сердце бьется! И земля Москвы
Опять стучится в сердце полководца.
1944
СТЕПАН ЩИПАЧЕВ
22 ИЮНЯ 1941 ГОДА
Казалось, было холодно цветам,
И от росы они слегка поблекли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
Обшарили немецкие бинокли.
Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
И пограничник протянул к ним руки.
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
Влезали в танки, закрывали люки.
Такою все дышало тишиной,
Что вся земля еще спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
Всего каких-то пять минут осталось!
Я о другом не пел бы ни о чем,
А славил бы всю жизнь свою дорогу,
Когда б армейским скромным трубачом
Я эти пять минут трубил тревогу.
1943
В ЗАСАДЕ
Под мокрым небом яблони озябли.
В саду засада наша. Враг — вблизи.
Тяжелый танк врыт между старых яблонь,
И он весь в листьях желтых и в грязи.
Еще грознее будет он, упорней
Стоять, свершая отомщенье, тут
За то, что яблоням мы подрубили корни
И что весной они не расцветут.
1943
ГАМЗАТ ЦАДАСА
ЖИЗНЬ И РОДИНА
«Отец мой, в лихую годину войны,
Сражаясь за счастье родимой страны.
Ты жизнь за него положил бы в бою?
Честь воина ты сохранил бы свою?»
«Мой сын, я — старик и в могилу гляжу.
За Родину жизни я не пощажу.
Забота моя о своей ли судьбе?
Ты — молод. Все мысли мои о тебе».
«Отец мой, беречь я себя не могу:
Отчизны вовек не отдам я врагу.
Без Родины — жизни цена какова?
Без чести — что стоит моя голова?»
«Мой сын, у тебя молодая жена,
Свой род для тебя позабыла она,
А ты покидаешь родимый Хунзах,
Жену и детей оставляя в слезах».
«Отец, я покину свой дом и семью,
Но Родину я от врагов отстою.
Я должен оставить жену и детей
И стать на защиту Отчизны своей».
«Ужель тебе матери, сын мой, не жаль?
Ее раньше срока состарит печаль.
В разлуке с тобой не прожить мне и дня,
Неужто уедешь, мой сын, от меня?»
«Любимый отец мой, родимая мать!
Мне горько и тягостно вас покидать.
Но знайте, вовек не удержат бойца
Ни матери слезы, ни горе отца.
Отчизна счастливою жизнью живет.
Предавший Отчизну — себя предает.
Смерть нас отыщет в дому и в бою.
Отчизну в беде не оставлю свою.
Отец мой, врагу я тебя не предам.
Быть может, в сраженье погибну я сам,
Но не опозорю твою седину,
Тебе не придется томиться в плену...»
Отец был растроган ответом Али,
И слезы из глаз у отца потекли.
«За счастье и славу родимой земли
Ступай и сражайся, любимый Али!..»
1941
Перевод В. Потаповой
АНАТОЛИЙ КУДРЕЙКО
ЗАПАСНЫЙ ПОЛК
Расквартированный на лето,
где ели сшиблись в тесноте,
полк поднимался до рассвета,
а спать ложился в темноте.
Свое он помнил назначенье —
фронт управлял его судьбой.
Поход, на местности ученье
чередовал он со стрельбой...
Но это — дела половина!
Нужны траншеи в полный рост, —
берешь кирку: земля не глина,
а камень, брат, не так-то прост!
Скалистый пласт искрит под ломом,
рубашка сохнет на траве,
удар наносишь по изломам —
он отдается в голове...
Но это — дела половина!
На лесопилке склад пустой,
берешь пилу, а лес — махина,
кондовый спелый древостой!
Такое дерево повалишь,
что обнимаешь ствол вдвоем,
но ты ругаешь, а не хвалишь
его в усердии своем...
Но это — дела половина!
Хлеб осыпается в полях,—
берешь косу, покос — лавина
и на тебя идет впотьмах!
Росой унизанный шиповник
шумит у леса под луной,—
не отличил бы и полковник
овса от пыли водяной...
Косить все горше без рубахи —
свет блещет резко, как стекло...
А хлеб такой, что только взмахи
видны идущему в село.
На горизонте гаснут скалы,
стекает с них последний блеск,
и косы на плечах усталых
уносит полк в еловый лес.
И та дорожка полевая,
которой в сумерки брести,
стремится в сердце, как живая,
навеки место обрести.
Ты самой долгою любовью
преисполняешься к земле,
где камень ставишь в изголовье
и спишь под елями в тепле.
Не высыхает пот соленый
в той академии наук,
куда под твой шатер зеленый
не залетает с фронта звук...
Но это — дела половина!
Другая в тыщи раз трудней —
дойти до самого Берлина
с пехотной выкладкой своей!
1956
НИКОЛАЙ ТИХОНОВ
ЛЕНИНГРАД
Петровой волей сотворен
И светом ленинским означен —
В труды по горло погружен,
Он жил — и жить не мог иначе.
Он сердцем помнил: береги
Вот эти мирные границы,—
Не раз, как волны, шли враги,
Чтоб о гранит его разбиться.
Исчезнуть пенным вихрем брызг,
Бесследно кануть в бездне черной —
А он стоял, большой, как жизнь,
Ни с кем не схожий, неповторный!
И под фашистских пушек вой
Таким, каким его мы знаем,
Он принял бой, как часовой,
Чей пост вовеки несменяем!
1941—1943
МОГИЛА КРАСНОАРМЕЙЦЕВ НА ПЛОЩАДИ В БЕЛГРАДЕ
Им, помнившим Днепр и Ингулец,
Так странно — как будто все снится —
Лежать между радостных улиц
В земле придунайской столицы.
Смешались в их памяти даты
С делами, навек золотыми;
Не в форме советской солдаты,
Как братья, стояли над ними.
И женщины в черном поспешно
Цветами гробы их обвили
И плакали так безутешно,
Как будто сынов хоронили.
И юные вдовы Белграда
Над ними, рыдая, стояли,
Как будто бы сердца отраду —
Погибших мужей провожали.
Страна приходила склоняться
Над их всенародной могилой,
И — спящим — им стало казаться,
Что сон их на Родине милой,
Что снова в десантном отряде,
Проснутся и в бой окунутся,
Что снится им сон о Белграде,
И трудно из сна им вернуться.