Холст слишком розов и мало тепла.
Но пламенеет слабо щека,
На белом кармин проступает слегка,
А в хрупкости — тайный намек на стать
И обещанье блестящей стать.
Но Дороти К. отнюдь не смешна —
Прирожденная леди она.
Норманнское имя ее хранит
Доныне в анналах истории бритт.
С оных времен и до наших дней
Род их достоин славы своей.
Пращура не запятнали седин
Судья и брат его — города сын.
Дороти, странным подарком судьбе
Был дар, каким я обязан тебе.
Щедрее мог бы один король
Сына иль дочь одарить — вот сколь
Милость твоя велика была:
Все мои титулы, званья, дела,
Сердца владенья, ума и рук —
В тебе, прибавь мой семейный круг.
Что, если б робкие губы в ответ
Проговорили тихое «нет»?
Если б сомнение было сильней
Проблеска чувства в сердце у ней?
Бровь бы не дрогнула у нее —
Вот вам честное слово мое.
Но стал бы я тем, кто ныне есть я, —
Бог один только тому судья.
Выдоха легче девичье «да» —
Так паутинок летит фата;
Но никогда никакой канат
Лучше не держит в штормы и хлад
И ничьей больше речи звук
Долго так не звучал округ!
Отзвук этот еще и теперь
В голосе многих живет людей.
Эдвард и Дороти! Как далеки
Тени ваши теперь и легки!
Но годы летят, и явлены мы —
Душа и плоть приходят из тьмы.
Счастливей у времени случая нет
В стихах рассказать о событьях тех лет.
Славить мне Дороти или простить
За день, который велел мне жить?
Славнейшая Дороти из девиц!
Я приглашу мастеров, мастериц,
Чтоб залечить небольшой изъян —
Красный Мундир был излишне рьян!
Пусть, как в утро творенья, легка
Твоя улыбка пройдет сквозь века
И в своей молодости второй
Сияет, пленяя нас красотой!
АМЕРИКА — РОССИИ5 августа 1866 года© Перевод М. Бородицкая
Прочитано достопочтенным Г.-В. Фоксом в Санкт-Петербурге на обеде в честь миссии Соединенных Штатов.
Меж нами океан пролег
Без края и конца…
Но в дружбе Запад и Восток,
И бьются в лад сердца!
Наш славный бриг пустился плыть
В тумане штормовом,
Чтоб дружбу давнюю скрепить
Еще одним звеном.
И пусть ярится океан,
Грохочет грозный шквал,
И пусть бушует ураган
У диких финских скал!
Вперед! Вперед! Взлетай, наш флаг,
Над светлою Невой
Гремит у пушек на устах
Привет наш громовой.
Но ветвь оливы с высоты
Над пушками царит,
И белопенные цветы
Ложатся под бушприт…
Наш трюм не полон до краев
Пшеницей золотой,
Ни ценным даром рудников —
Невадскою рудой;
Нас налегке несет крыло
Раздутых парусов:
Наш груз — сердечное тепло
Далеких земляков!
В годину черную войны,
Во мраке тяжких бед,
Из дальней северной страны
К нам пробивался свет.
И вот теперь лучи вам шлет
Сквозь тропики и льды
Огней сплоченный хоровод
Вкруг Западной Звезды.
Прими ж народного гонца,
О младший брат Москвы!
Швартуем мы свои сердца
У берегов Невы.
ДЖЕЙМС РАССЕЛ ЛОУЭЛЛ
УЛИЦА© Перевод Д. Сильвестров
Они снуют, как тени, меж домами,
В неясные фантомы сплетены,
Как саваном, окутаны телами,
В которых души их погребены.
Их дни тянулись без любви, без веры,
И с Небом не за совесть, а за страх
Они сражались, предпочтя химеры, —
Чтоб победить и обратиться в прах.
И стогнами разверстого кладбища
Слоняются, не преклоня главы,
И верещат, — могил несытых пища:
«Одни лишь мы живые, вы — мертвы».
Несчастные! Застыл в безмолвном крике
Знак эпитафии на каждом лике.
ХОЗЯИН© Перевод Д. Сильвестров
В домах и землях есть ли прок?
От купчих и оград, струясь
Ручьем, когда настанет срок,
Они в кладбищенский песок
Уйдут, над жадностью глумясь.
Тогда умолкнешь, стиснут вдруг
Землей, что ты держал в руках.
Ком липкой глины! Свой досуг
Умножив, завершишь свой круг
И в жалкий возвратишься прах.
Копи! Бедняк какой-нибудь,
Что жив смекалкой и умом,
Отыщет в этом мире суть:
Господь ему укажет путь,
Ему достанется твой дом.
Все, чем владеешь, с давних пор
Он обращает в свой доход,
И, взявши серп или топор,
Леса, луга, вершины гор —
Всю землю он приобретет.
В палатах ты не усидишь:
Он правит всей твоей судьбой.
Ты сладко ешь и мягко спишь,
Он — нищ, как полевая мышь,
Но он — хозяин над тобой!
Твое безделье лишь взрастит
Траву на всхолмленной земле, —
Его же слово оросит
Дождем — и солнцем озарит
Мир, заблудившийся во зле.
Размер могильного холма
Твои владенья обретут, —
Но не смогла б и Смерть сама
Отнять владения ума
И обесценить честный труд.
ОНА БЫЛА, ЕЕ УЖ НЕТ© Перевод Д. Сильвестров
Трепещет лист, едва-едва
Поющей птахою задет, —
Мерцают в памяти слова:
Она была, ее уж нет.
Вбирает озеро без края
Небесный бесконечный свет,
Но исчезает проблеск рая:
Она была, ее уж нет.
Пришла — как ранняя весна
Чредой стремительных примет
Сад отрешает ото сна —
И вот теперь ее уж нет.
Как ангел на одно мгновенье
Влетел, а там — пропал и след,
Она осталась, как виденье,
Со мной, когда ее уж нет.
Тускнеет день. Едва хранит
Лампада — пламя долгих лет;
Один лишь луч во мне горит:
Она, которой больше нет.
КОШУТ[34]© Перевод Д. Сильвестров
Древнейший род сойдет на нет,
Ветвь королевская увянет;
Знакомый каждому предмет
Природа охранять не станет.
Но те, кто ввысь свой дух простер,
Как звезды на небе, горят;
Темница, плаха и костер
Их никогда не истребят.
Собрав оружие свое,
Природа сокрушает рок,
А затупится острие —
Придет святой или пророк.
Земля мадьяр! Пускай тиран
Разорванную цепь скует.
Тебе высокий жребий дан,
Ты свергнешь ненавистный гнет.
В смертельных муках и борьбе
Ты подвиг совершила свой, —
И слава снизошла к тебе,
И землю посетил герой.
Тебя он спас — и умер. Что ж!
Ему в могиле не страшны
Казачьи орды или нож,
И нам слова его слышны.
«Я — Кошут. Будущее! Ты,
Что обеляешь иль чернишь,
Склонись ко мне, и пусть цветы
Растит кладбищенская тишь.
Я избран был как трубный глас
Господень, сотрясавший твердь.
Оковы смерти ждут всех нас,
Но этот зов сильней, чем смерть!»
НАРУЖИ И ВНУТРИ© Перевод М. Зенкевич
Мой кучер ждет меня наружи.
Как лошади, и он продрог,
Клянет он резкий ветер стужи, —
Ругаться так и я бы мог.
В кулак оцепеневший дуя
И топая у двери там,
Хотел бы он, чтоб был в аду я,
И шлет меня ко всем чертям.
Наверно, видит он оттуда,
Прижав замерзший нос к стеклу,
Как бело-розовое чудо
Веду я под руку к столу.
Счастливцем с ношей драгоценной
Сейчас я перед ним предстал,
Он слышит выстрел пробки пенной
И видит золотой бокал.
А я с такою же тоскою,
В гостях у старого осла,
Завидую его покою
Там, за окном, где ночь светла.
Ведь холодней зимы раздольной
Улыбок блеск вокруг меня.
Кислей вина и тост застольный,
И чопорная болтовня.
Он ноги обмотал отрепьем,
А я прильнувшую к плечу
Тоску с ее великолепьем,
Как раб галеру, волочу.
Мы с ним судьбу одну и ту же
Сменяли б — так же до зари,
Как он, скучал бы я наружи,
Как я, скучал бы он внутри!