Оглянувшись, Ибрагимов заметил, что, кроме Радина, возле него нет никого.
Как они отстали от экскурсии? Ни они ни экскурсия сейчас не двигались. Как же могло отделить их друг от друга расстояние без малого в километр?!
Он невольно двинулся с места, желая вернуться к отставшим. В то же мгновение он ощутил легкий толчок и, стремясь сохранить равновесие, остановился. К крайнему своему изумлению, он начал обгонять стоящего капитана.
— Вот в чем дело?! — расхохотался он, глядя на опешившего моряка: —Да ведь мы с вами шагнули за эту границу!
Тротуар оказался разделенным углублениями на три дорожки. Они, не заметив, шагнули на различные движущиеся плоскости его.
— Я читал об этом нововведении, но упустил это из виду.
Капитан укорял.
— Ну, я-то провинциал! А вы, человек с высшим образованием, и вдруг не знали таких простых новшеств!
Уже успевший, несмотря на свою молодость, составить себе крупное ученое имя, Ибрагимов оправдывался:
— Я ведь учился-то в N-ске…
И он назвал один из мелких окружных городов Дальневосточной области.
— Не приходилось бывать раньше в столицах.
Они углубились в лес. Перед ними расстилалась аллея, окаймленная с обеих сторон густою зарослью хвойных деревьев. Закрытое облаками небо едва мутнело, в аллее разливался исходивший из невидимых источников мягкий фосфорический свет. Если бы не хмурый небосклон, можно было подумать, что это светила из-за прозрачных туч луна.
Капитан молчал. Воспоминания далеко ушедшей юности охватили его.
Как не похож был нынешний Ленинград на тот, который покинул он в 1913 году!
Перед глазами капитана всплывали картины, виденные им накануне. Он опускался в подземную часть города, Гигантская галерея открывала свои подземные ходы. Пересекаясь во всех направлениях, образовывая залитые молочным светом площади и улицы, кипел обыденной жизнью «нижний» Ленинград.
Легкие порывы свежего надземного ветерка ласкали сейчас его щеки так же, как и там, в человеческом муравейнике.
— Лет сорок тому назад приходилось бывать мне здесь, — сказал Радин. — Насколько я могу ориентироваться, места эти представляли собою тогда городскую свалку. Разило кругом ужасно!.. А близлежащие улички кишели хулиганьем, накипью темного прошлого… Разве можно было пройтись так в те времена? Финка в бок — и готово… Вы, небось, и понятия не имеете… Словечки!.. Язык — показатель культуры.
— Далеко ли нам еще итти? — спросил Ибрагимов. — Я начинаю уставать.
Вместо ответа Радин извлек из кармана крохотный микрофон и, включив его в механическую телефонную сеть, вызвал такси. Через две — три минуты они уже покачивались на кожаных мягких сидениях.
Парк кончился. Начиналась жилая часть города. Да, именно жилая. Потому что в черте деловых небоскребов никто не жил… Там был «город работы».
Автомобиль скользил по асфальту аллей. Сплошной цветник; аромат не отцветших акаций, плотной завесой скрывавших изящные одноэтажные дома; спортивные площадки; бассейны; мерцающие огнем алмазов иллюминированные фонтаны мелькали, вспыхивали, таяли…
— Вот мы и дома! — буркнул радостно Радин, но тотчас же на его лице мелькнула тень недоумения.
— Что такое? А где же дом?
Шофер обернулся, улыбаясь.
— Разве вас не предупредили о переезде?
— Ах, да!.. Я и забыл! — спохватился Радин и объяснил спутнику.
— Наш проспект сегодня перевезли километров на пять — шесть отсюда. Мы можем, пожалуй, догнать наш дом…
Шофер повернул руль, авто нырнуло в просеку, и вновь замелькали разнообразной архитектуры домики.
— Город растет, — рассуждал капитан, — наш проспект давно надо было снести: мешал обводному каналу. То, что вы увидите сейчас, практикуется еще с первой четверти XX века… Начало идет из Америки. В тысяча девятьсот двадцать третьем году городишко Дженинг таким же образом переселился за пятьдесят километров со скоростью десяти километров в час. Больницы, школы, дома — все «переехало».
Вдали золотилась цепочка огней. Такси нагоняло совершенно необычайный транспорт. На громадных движущихся платформах, прицепленных к тракторам, жили обычной жизнью кочующие дачники. Так как транспорт уже подошел к заранее приготовленному участку, тракторы стали по очереди останавливаться. Один за другим сползали на подготовленные заранее фундаменты домики. Через четверть часа новый порядок домов расположился среди цветников до следующего путешествия.
Радин потащил Ибрагимова осматривать свое убежище. Всюду уют, чистота, удобства. Вместо прежних печей — полированные плоскости электрогрелок с центральной городской отопительной станции. Окна огромные, почти во всю ширину стен. Потолок матового стекла давал ровный свет, одинаковый днем и ночью.
Все было создано с расчетом как можно меньше обременять человека хозяйственными заботами: ни стесняющей движений громоздкой мебели, ни раз навсегда распланированной площади, ни грохота улиц… Простое включение штепселя позволяло перемещать в любом направлении самораздвигающиеся стены, окна и двери. В искусно скрытые ниши вдвигались душ, ванна, излишние в дневном обиходе предметы.
Над кромкой парка сгорала заря. Ибрагимов заметил, что отблеск ее одинаков, осколок лесного массива виднелся со всех сторон, в какую бы из комнат они ни зашли. В погоне за солнечным светом вращался фасад, а стекла всегда пропускали целебные ультрафиолетовые лучи.
Заря померкла. И одновременно с ней потемнела перламутровая роспись потолка. Как в планетарии, в матово-серебристых высотах вспыхнули первые россыпи звезд. Стекляризованный свод бесшумно раздвинулся — прохлада ночи наполнила здание. С такою же быстротой и легкостью прильнул потолок к венцам, меняли окраску покрытия. Как будто мгновенно переносились они от водных просторов морей к оранжево-желтым пескам Сахары.
Радин подошел к выключателю. Легкое кресло едва коснулось ног Ибрагимова и заняло именно то положение, какого желал профессор.
Формы, окраска предметов, их легкость, перемещаемость — все отвечало самым щепетильным требованиям.
— Столица намного опережает провинцию, — сорвалось с уст Ибрагимова. — У нас грандиозные здания, здесь — приближение к типу города-сада. Даже не то — какие-то новые, блуждающие города…
— Взгляните туда! — перебил капитан.
Направо в четверти километра от дачи высились многоэтажные ступенчатые громады домов-коммун. Причудливые арки подъемных мостов в рассеянном свете вольтовых дуг переплетались, соединяя лесные кварталы. В отличие от косных традиций эти дома являли собою лицо современного строя. И если с первыми общество только мирилось, вторые полностью выражали бесклассовую культуру. Человек стал свободным. Стирки, кухонных мелочей, нянек не знала семья — институт домашних прислуг давным-давно отмер…
— Ну, городских диковинок я насмотрелся сегодня! — сказал утомленно профессор, когда окончился осмотр. — За город бы сейчас, куда-нибудь в девственный лес, к пустынному озеру, в горы!..
Капитан позвонил на аэростанцию.
Двухместная авиэтка бесшумно осела на крыше.
Ибрагимов и Радин поднялись наверх, уселись в кабинке и взвились…
Миллионами огней раскинулся под ними Ленинград. Замысловатыми фигурами переливалось огневое кружево деловой его части. К западу оно граничило с черным провалом моря. Ловко лавируя среди густой стаи авиомашин, Радин описал круг над столицей. На минуту запечатлелся фантастический разрез деловой части города.
Обрываясь у набережной, Ленинград распахивал подземное чрево своих многоярусных и разнокалиберных тоннелей.
На ночном фоне вычерчивались и исчезали многоэтажные кварталы небоскребов.
Путешественники неслись к Уралу. К рассвету они достигли Свердловска. Сплошная лента тайги рассекалась на-двое узенькой ниточкой сибирской магистрали.
Некоторое время спустя авиэтка парила уже над гладью лесного озера. Покружившись над ним несколько минут, она тихо плеснулась в его прозрачные воды.
Когда путешественники ступили на землю, голова Ибрагимова кружилась. Утренняя прохлада веяла в разгоряченное лицо, пряные запахи хвои пьянили.
Обессиленный Ибрагимов старался приоткрыть слипающиеся веки. Засыпающее сознание смутно фиксировало обрывки впечатлений. Он слышал сквозь сон, как бултыхался в холодной воде, купаясь и фыркая от удовольствия, Радин. Порой ярко вспыхивали картины виденной им столицы.
Приятная нега сковывала тело.
Уже во сне он подумал:
«А ведь в юные годы капитана люди знали еще деньги, нужду, зависимость».
Казалось ему, что он слышит чей-то невнятно бубнящий голос.
Это Радин кричал ему на ухо:
— Как бы не проспать нам экспедиции! В десять вечера назначен отъезд!..
Однако смысла этих слов Ибрагимов не понял. Только шелест тайги еще несколько мгновений слышал он. Но и тот утонул в прекрасном ощущении покоряющего здоровое тело сна.
II
«Фантазер» плавно покачивался на спокойной глади Индийского океана в сотне миль южнее группы Тинейских[1] островов. В розовых тонах утренней зари его голубоватый цилиндрический корпус казался гигантским чудовищем, одиноко вынырнувшим на застывшую поверхность. Прямоугольным треугольником отражал белесый горизонт зеркальный перископ, открывающий вид на всю водную ширь.
Когда солнце склонилось за полдень, за перископом выросли металлические мостки, развернувшиеся в квадратную палубу.
Вскоре один за другим появилось на ней несколько моряков, усевшихся на опущенных пружинных сидениях вокруг небольшого столика.
— Итак, это последний ваш завтрак на «Фантазере», — обратился к спутникам капитан Радин, наливая чашку кофе. — Через час мы расстанемся надолго.
— Может быть, навсегда! — улыбаясь, сощурил глаза Иванов. — Сомневающимся в нашем успехе есть еще время отказаться. Экспедиция — дело риска. Не учти малейшей мелочи, смерть неизбежна. Ну, как же, товарищи? — посмотрел он строго на своих собеседников. — Все ли готовы?