Поначалу большинство участников движения за объединение Италии полагали, что папа римский благословляет войну за национальное единство, за свержение чужеземного владычества и создание такого государства, которое будет опираться на конституционные принципы, гарантирующие основные права своим гражданам. Еще два года назад, когда Пий IX только сделался папой, многие видели в нем сторонника реформ и современного уклада жизни. Некоторые даже успели вообразить, будто папа сделается почетным главой некоей конфедерации конституционных государств, которые сообща образуют новое итальянское национальное государство. Однако всем этим надеждам суждено было вдребезги разлететься в конце апреля 1848 года, когда Пий IX заявил, что выступает против втягивания Папской области в войну с австрийцами. Тогда и в Риме, и во всей Папской области повстанцы осознали, что у них появилась новая мишень — сам папа-монарх.
В Болонье, где все стояли за войну с Австрией, прозвучавшее в конце апреля заявление папы всколыхнуло умеренных — тех, кто полагал, что будущая единая Италия вполне совместима с сохранением папской власти. Позже, когда той же весной австрийские войска перешли в наступление и начали поступать вести о первых поражениях пьемонтских войск, Болонья забурлила. В городе появлялось все больше солдат — участников проигранных сражений, а донесения о том, что австрийские войска направляются в Модену и Романью, сеяли в народе тревогу и страх.
В начале августа австрийцы вошли в Модену и восстановили там власть герцога. Затем они двинулись на Болонью, где вступили в кровопролитный бой с наскоро собранным (преимущественно из гражданского населения) войском и в итоге были отброшены от города. Рассказы о жестокости австрийцев во время отступления — о том, как на своем пути они разграбляли дома и убивали мирных жителей, — подпитывали народную ненависть.
Хватка Рима, все беспомощнее цеплявшегося за Болонью, окончательно ослабла осенью, когда папа Пий IX после убийства его премьер-министра и ввиду угрозы народного восстания бежал из Рима и вообще из Папской области. Он укрылся в Гаэте — укрепленном приморском городе к северу от Неаполя. Народные демонстрации в Болонье вынудили городской совет, состоявший из консерваторов, подать в отставку. В феврале 1849 года, после вступления Джузеппе Гарибальди в Рим, одержавшие победу мятежники провозгласили рождение новой Римской республики, а в Болонье был издан первый декрет Римской конституционной ассамблеи:
Статья I. Объявляется конец папского правления и мирской власти папы над Римским государством.
Статья II. Римский папа получит все гарантии, необходимые ему для осуществления духовной власти.
Статья III. Форма правления в Римском государстве будет чистой демократией, и оно примет славное имя Римской республики.
В Болонье — хотя консерваторы и предупреждали о надвигающейся анархии — демонстранты бросились к городским общественным зданиям, посрывали папские эмблемы с ворот, снесли их в кучу на самую середину Пьяцца Маджоре и запалили огромный костер[19].
Спустя три дня новоизбранный городской совет Болоньи торжественно объявил о верности города Римской республике. Но, сколь радостна ни была последовавшая за этим праздничная ночь, наверняка ее омрачали всеобщие опасения, что новому правительству суждено недолго продержаться под неизбежным натиском австрийцев, а также французов.
В самом деле, Болонье почти нечем было защищаться (не считая старинной оборонительной стены) от австрийских войск, которые вскоре — именем папы римского — подступили к городу. После восьмидневной осады в середине мая 1849 года австрийцы вошли в Болонью, водрузили на прежнее место папскую символику, запретили все общественные собрания, потребовали от жителей покидать улицы с наступлением полуночи, вернули цензуру печати и запретили вывешивать где-либо национальное трехцветное знамя. Болонья снова стала частью Папской области. Спустя две недели в Модену въехал Франческо V, которому вернули власть над герцогством. А еще через месяц в Рим вошли французские войска, уничтожили последние остатки республики и отправили Джузеппе Гарибальди и Джузеппе Мадзини в изгнание[20].
Отныне папская власть в Болонье, чересчур слабая, чтобы удерживаться там самостоятельно, опиралась на постоянное присутствие многочисленного австрийского гарнизона и на политику репрессий. В 1850 году, когда порядок восстановился, семья Мортара переехала из Реджо в Болонью, где арендовала квартиру в центре города. Хотя супруги с интересом следили за политическими событиями, их гораздо больше занимали более насущные задачи — забота о пятерых маленьких детях и хлопоты, связанные с обустройством новой лавки. Они, насколько могли, старались не попадаться на глаза австрийским военным и папской полиции.
Глава 3На страже веры
Пока австрийские войска продолжали бдительно охранять мир в Болонье, Марианна Мортара вынашивала и рожала новых детей. Арнольдо появился на свет незадолго до переезда в Болонью, а в 1851 году у Марианны родилось первое болонское дитя — Эдгардо. Через несколько месяцев после рождения Эдгардо в семью поступила новая служанка Анна Моризи — девушка из близлежащего небольшого городка Сан-Джованни-ин-Персичето. Анна, как и все ее родственники и друзья, не умела ни читать, ни писать. Ей было 18 лет, но сама она имела лишь смутные представления о своем возрасте.
Ни одна уважающая себя купеческая семья в Болонье, даже с самым скромным достатком, не могла обойтись без домашней прислуги. В обязанности служанки входило держать дом в чистоте, стирать белье, закупать на рынке необходимую провизию и прочие товары, выполнять разные мелкие поручения и помогать хозяйке в уходе за детьми. Купцы побогаче и аристократы держали мужскую и женскую прислугу, а люди со средними доходами нанимали только женщин — чаще всего молодых и незамужних. Анна была одной из множества таких служанок. Ее родители, отправив Анну и еще трех ее сестер в большой город наниматься в услужение, во-первых, избавлялись от лишних ртов в семье, а во-вторых, давали девушкам возможность самостоятельно накопить на приданое, откладывая понемногу из скромного жалованья, чтобы со временем выйти замуж. По этому пути пошли все сестры Моризи, и трое из них потом вернулись в Сан-Джованни для замужества. Одна только несчастная Маддалена так и не вернулась: она умерла от укуса бешеной собаки.
Вскоре после рождения Эдгардо 27 августа 1851 года Марианна обнаружила, что снова беременна. Эрколе родился в конце 1852 года, а потом, в 1856 году, после четырехлетнего перерыва, появился на свет Аристид, которому суждено было прожить всего год. Семья заметно разрослась: теперь в ней было уже шесть мальчиков и девочки-близнецы. Риккардо, самому старшему, исполнилось только 12 лет.
Тем временем в Болонью вернулась стабильность, хотя ненависть к австрийским оккупационным войскам не угасала. В 1855 году умер, не дожив всего двух дней до своего восьмидесятишестилетия, кардинал Карло Оппиццони, занимавший пост архиепископа Болонского целых 52 года. Видевший в начале века своими глазами разорение болонских церквей наполеоновскими солдатами (некоторые церкви они превратили в стойла для своих лошадей), переживший беспорядки и мятежи, которые вспыхивали в последующие десятилетия, и не раз подвергавшийся за свою примирительную позицию нападкам более несгибаемых церковных иерархов, Оппиццони олицетворял в глазах болонцев милосердную сторону церковной власти — ту добрую церковь, которая оставалась неотъемлемой частью их жизни.
Его преемником стал человек совершенно иной закваски. В пору своего назначения на место архиепископа Болонского Микеле Вьяле-Прела уже был одним из самых известных в Европе кардиналов. В должности папского нунция в Вене (посланника папы в Австрийской империи) он совсем недавно заключил конкордат между Австрией и Ватиканом, который церковь объявила важной победой. Это достижение увенчало его блестящую карьеру папского дипломата.
1 ноября 1856 года, в День всех святых, состоялся триумфальный въезд нового архиепископа в Болонью, завершившийся торжественным входом в городской собор. На следующее утро все церковные колокола города залились звоном, к которому вскоре присоединились громкие залпы австрийской артиллерии, и длинная процессия священников, монахов и местных сановников, а также всех университетских профессоров, облачившихся в свои длинные мантии, двинулась к Сан-Петронио на Пьяцца Маджоре, чтобы приветствовать нового архиепископа и проводить его до расположенного рядом собора.
Вьяле-Прела в пурпурном одеянье являл собой внушительную фигуру. Казалось, этот высокий худощавый мужчина с глазами, излучавшими ум, всегда владел собой, всегда держался с сознанием собственного достоинства. У него были тонкие черты лица и большой лоб. Одевался он продуманно, с изыском. Когда нужно, кардинал благосклонно улыбался, однако люди, знавшие его близко, не могли припомнить, чтобы он когда-нибудь смеялся. Вьяле-Прела провел много лет в высших дипломатических кругах и славился эрудицией, хорошим знакомством с историей, искусством и литературой. Он был человеком серьезным (по мнению некоторых, чересчур серьезным) и непреклонным в своей преданности церкви[21].
Среди горожан, пришедших в собор посмотреть на нового архиепископа, был Энрико Боттригари — внимательный, хотя отнюдь не благожелательный очевидец: «Отслужили торжественную мессу с величавой музыкой. Посередине мессы его преосвященство произнес длинную, полную повторов проповедь, которая навевала скуку не только своим содержанием, но и монотонным голосом оратора. Под конец он передал папское благословение всем многочисленным слушателям». Затем архиепископ удалился в свою официальную резиденцию, а хор, собравшийся перед церковным порталом, исполнил песнь в его честь. В ту ночь в окнах архиепископского дворца горел свет газовых ламп.