шутили, что если постоять в нем слишком долго, то станешь чернее, чем Джим Берри. Джим Берри был единственным мулатом в школе.
Формально здание называлось «блоком английских классов», однако все дети называли его просто «блоком». Это было уродливое четырехэтажное бетонное здание, шатавшееся на ветру.
В «блоке» никто учиться не любил, даже до смертельного инцидента. Там было всегда холодно, а из окон дуло. Я вспоминаю, как однажды, в одну особенно суровую зиму, окна в классах заледенели и мы все сидели в шапках и шарфах.
После того как Крис Мэннинг свалился с крыши «блока», здание закрыли, а затем открыли с «новыми мерами предосторожности», что в реальности означало висячий замок на двери, ведущей на крышу.
За два десятилетия, успевшие пройти после моего отъезда из Арнхилла, «блок» успели снести. На его месте теперь была маленькая, вымощенная тротуарными плитами, площадка с тремя скамейками вокруг убогого вида клумбы с полумертвыми растениями. На одной из скамеек белела маленькая табличка. «Светлой памяти Кристофера Мэннинга», – гласила она.
Присев на одну из этих скамеек, я вытащил сигарету. Вертя ее в пальцах, я задумался, под какой из плит скрывается то место, где Крис упал.
Он не издал ни звука. Даже за то время, пока летел вниз. Даже когда врезался в землю. Это был мягкий глухой удар. Он даже не казался слишком сильным. Можно было бы даже подумать, что он все еще жив и просто лежит в лучах осеннего солнца, если бы его тело не выглядело странно сдувшимся, словно кто-то выпустил из него весь воздух. И если бы из-под его тела медленно не вытекала кровь. Рубиново-красная тень, удлинявшаяся в лучах клонившегося к закату солнца.
– Чертовски жаль, не правда ли?
Я вздрогнул. Передо мной стояла невысокая девчонка с небрежно собранными в хвост темными волосами и кучей серебра в ушах. Я не слышал, как она подошла. Впрочем, она была настолько худой, что, казалось, ее могло унести слишком сильным порывом ветра.
На мгновение я подумал, что она – какая-то особо нахальная ученица, однако затем заметил, что она была одета не в форму (если только футболка с логотипом рок-группы «Киллерс», джинсы в обтяжку и мартинсы не считаются таковыми). Морщинки вокруг глаз указывали на то, что она не была такой юной, какой показалась на первый взгляд.
– Простите?
Она кивнула на сигарету, которую я продолжал нервно крутить в пальцах.
– Чертовски жаль, что они создали такую чудесную зону для курения и запретили курить на территории школы.
– А, – я взглянул на сигарету и убрал ее обратно в пачку. – Действительно трагедия.
Она ухмыльнулась и без спросу уселась рядом со мной. Обычно подобная фамильярность меня дьявольски бесит. Однако в случае с мисс Любительницей Пирсинга она меня лишь чертовски раздражала.
– Свалившегося пацаненка тоже жалко. – Она покачала головой. – Вы их когда-нибудь теряли?
– Учеников?
– Ну уж точно не носки.
– Нет, не думаю.
– Да уж, такое вы бы не забыли. Надеюсь.
Она вытащила упаковку мятных леденцов, развернула один из них, бросила его себе в рот, а затем предложила пачку мне. Я хотел отказаться, однако внезапно понял, что уже беру один.
– Одна из моих учениц умерла. Передоз.
– Сочувствую.
– Да. Она в целом была хорошей девочкой. Прилежной. Ее все любили. Казалось, все складывается для нее как нельзя лучше, а затем… две пачки парацетамола и бутылка водки. Впала в кому. Через неделю им пришлось отключить ее от аппарата поддержания жизни.
Я нахмурился.
– Не припоминаю, чтобы слышал о таком.
– Ну, это неудивительно. Всех затмили Джулия и Бен Мортоны. – Она пожала плечами. – Во всяком случае, это бóльшая трагедия, правда?
– Полагаю.
Пауза.
– Значит, так и не зададите вопросов?
– Каких?
– Обычных. «Вы знали их?» «У вас возникали подозрения, что что-то не в порядке?» «Вы помните что-нибудь, что могло бы на это указать?»
– Ну и что вы на все это скажете?
– Не слишком много. Кое-что. Разве я не говорила? Джулия пришла в школу с огромной табличкой на шее: «Я собираюсь убить своего сына и себя. Всем хорошего дня».
– Да уж, деликатность в наши дни не слишком в чести.
Она хохотнула и протянула руку:
– Бет Скеттергуд. Изобразительное искусство.
Я пожал ее руку.
– Скеттергуд? Серьезно?
– О да.
– Держу пари, что детишки над вашей фамилией смеются.
– Сейчас популярнее «мисс В-Жопе-Зуд». На втором месте «мисс Не-Без-Причуд».
– Как мило.
– Да. Детишки, а? Должно быть, вы их любите, иначе нашли бы себе нормальную работу.
– Я – Джо…
– Знаю. Джо Торн. Замена.
– Меня называли и похуже.
– Так кто вы?
– В смысле?
– В Арнхилльской академической школе оказываются лишь два типа учителей. Те, кто хочет что-то изменить, и те, кто не смог найти работу в других местах. Вы кто из них?
Мгновение я колебался.
– Хочется думать, что я смогу что-то изменить.
– Ясно, – ее голос был полон сарказма. – Что ж, рада знакомству, мистер Торн.
– Спасибо. Приятно это слышать в свой первый день.
Она снова ухмыльнулась:
– Удовольствие клиента – наша главная цель.
Я понял, что она мне нравится, и это чувство удивило меня сильнее, чем следовало бы.
– А вы кто? – спросил я.
Она встала.
– Та, которая проголодалась. Я как раз шла в столовую. Пойдете со мной? Я познакомлю вас с остальным хулиганьем, которое учит здесь детишек.
Стоявший в столовой шум я услышал задолго до того, как мы до нее добрались. На меня нахлынули воспоминания. В воздухе витал едкий запах прогорклого масла и чего-то неопределенного, чего ты никогда не увидишь на столе. Этот запах доносился лишь из вытяжных вентиляторов школ и домов стариков.
Внутри, вопреки моим ожиданиям, мало что изменилось. Паркетный пол. Пластиковые столы и стулья. Правда, меню с тех пор, когда я стоял в очереди за бургерами, жареным луком и картошкой, отличалось от прежнего. Теперь в нем курица, рис, овощная паста и салат. Трудами Джейми Оливера, будь он неладен.
– А вон и несколько наших. Идемте.
Бет повела меня к столу, стоявшему в дальнем углу зала. К столу для учителей. За ним сидели четверо. Бет быстро представила нас друг другу.
Мисс Харди, Сьюзен – хрупкая, седая длинноволосая дамочка в очках с толстыми стеклами – история.
Мистер Эдвардс, Джеймс – красивый молодой человек с хипстерской бородой – математика.
Мисс Хибберт, Колин – женщина с тяжелой челюстью и армейской стрижкой – физкультура.
И, наконец, мистер Сондерс, Саймон – долговязый мужчина с редеющими волосами, стянутыми в хвост на затылке, в футболке «Пинк Флойд» и выцветших вельветовых брюках – социология.
По какой-то причине он мне сразу не понравился. Возможно, из-за того, что он вместо приветствия произнес:
– Как дела, мужик?
Если вы не музыкант и не американский серфер, никогда не используйте в качестве обращения слово «мужик». Вы будете выглядеть как кретин, а стянутые в хвост редеющие волосы лишь усилят это впечатление. Одурачить не получится ровным счетом никого.
Я сел, а он ткнул в меня своей вилкой:
– Ты выглядишь знакомым, мужик. Мы встречались?
– Не думаю, – ответил я, осторожно разворачивая свой сэндвич с тунцом.
– Где ты работал учителем до этого?
– За рубежом.
– А именно?
Мне понадобилось мгновение, чтобы вспомнить свою ложь.
– Ботсвана.
– Правда? Моя бывшая работала там учительницей какое-то время.
Ну конечно, мать ее за ногу.
Он усмехнулся.
– Варенг?
Варенг? Это на языке тсвана? Название местности? Нет, было бы слишком прямолинейно. Что-то более нейтральное. Не «привет», ведь мы уже поздоровались. Значит, это должно быть…
– Все нормально, спасибо, – произнес я любезно. – А у тебя?
Улыбка слетела с лица Саймона так же легко, как редели его волосы. Я не угадал. Я откусил от сэндвича и задумался, будет ли хоть кто-то возражать, если я вытащу его на улицу и швырну под первый попавшийся автобус.
К счастью, Колин решила сменить тему:
– Говорят, вы родом из Арнхилла?
– Да, я вырос здесь, – ответил я.
– И вернулись? – произнес Джеймс с неверием в голосе.
В его шутке была лишь доля шутки.
– В наказание за мои грехи.
– Рада, что вы приехали, – вставила Сьюзен. – Было сложно найти замену после того, как… ну, после миссис Мортон.
– Да уж, – сказал Саймон. – Не обязательно быть безумцем, чтобы работать здесь, однако это качество определенно пригодится.
Он сдавлено засмеялся своей собственной шутке.
Бет смерила его холодным взглядом.
– Джулия страдала от депрессии. Она не была безумной.
– Точно, – ответил Саймон презрительно. – Превратить лицо собственного ребенка в отбивную – это определенно не признак безумия.
Набив рот пастой, он стал с чавканьем жевать.
Я повернулся к Бет:
– О депрессии Джулии было известно всем?
– Она ее особо не скрывала, – ответила Бет. – С момента развода с отцом Бена она была сама не своя. Думаю, переехав сюда, она хотела начать жизнь с чистого листа.
Хорошенькое начало, подумал я.
– Она сидела на препаратах, – добавила Сьюзен. – Но, судя по всему, перестала их принимать.
– Где она достала ружье?
– Ее семья владеет фермой у Окстона. Ружье принадлежало ее отцу.
– Разумеется, – вставил Джеймс, – если бы кто-то из нас заподозрил что-то неладное…
«Тогда что? – подумал я. – Что бы вы сделали? Спросили бы, все ли у нее в порядке, и облегченно улыбнулись бы, услышав, что все в норме. Дело сделано. Пятиминутка заботы о ближнем успешно завершена. Правда в том, что никто из нас просто ничего такого не хочет знать. На самом деле. Поскольку тогда нам придется прикладывать какие-то усилия, а кто хочет тратить время на других?»
– Разумеется, – вслух сказал я.
Вдруг Саймон щелкнул пальцами и вновь указал на меня: