— Садись. Джером велел доставить, — сказал водитель.
Патриция отрицательно покачала головой.
— Тут пешком восемьсот метров.
— По жаре! — водитель ослепительно улыбнулся.
Парень, управлявший «Пежо», уже выскочил на тротуар.
— Оборзели совсем! — возопил он. — Полон город проклятых мусульман! Скоро нас будут бить шариатские патрули! Куда катится Рим?! Наш город превращается в девятый круг Дантова ада! Паркуются в левом ряду Лунготевере Тор ди Нона! Дикари!
Случайный прохожие слева и справа от Патриции с любопытством рассматривали парня, а он, воодушевлённый всеобщим вниманием, верещал всё громче.
— Да он педик… — задумчиво произнёс старикашка в соломенной панаме.
— Вы не политкорректны, сеньор, — проговорила дородная дама в штапельном платье. — Надо говорить: гей.
Патриция подвинула парня бедром, распахнула заднюю дверцу и погрузилась в прохладное нутро огромного «Мерседеса».
— Поехали. Виа дель Корсо четыреста один… — она на минутку задумалась. — Нет! Четыреста три!
Она видела, как стекло водительской двери поплыло кверху. Тонированная поверхность умерила блеск солнечных лучей, заглушила голоса прохожих и вопли водителя «Пежо». В машине стало ещё прохладней. Водитель приглушил звук магнитолы. Навязчивое мяуканье восточного напева сделалось еле слышным.
— Вам ведь не понравятся наши нашиды… — проговорил он.
Ореховые глаза Патриции время от времени сталкивались с его чарующе синим взглядом в зеркале заднего вида. Она провела ладонью по мягкому ёжику на своей голове. Так продолжалось, пока не пропиликал мобильник. Патриция провела пальчиком по дисплею и прочитала новое сообщение Джерома: «Постарайся присмотреться к водителю. Он может оказаться полезен для нас».
Несколько лёгких прикосновений и её ответ улетел в эфир. Он состоял всего из одного короткого словца: «Уже». Джером прочитал кратчайшее из посланий через несколько секунд после отправки. Джером ждал Патрицию.
Проклятая привычка сутулиться. Увлекаясь, она неизменно забывала об осанке. Вот и теперь она скрючилась на скользкой, кожаной поверхности заднего сидения «Мерседеса» так, что смуглые колени оказались на уровне глаз. Стороннему наблюдателю, которым в данном случае мог быть и водитель, её поза могла бы, теоретически, показаться сексуально привлекательной. Патриция гордилась своими ногами: стройные как колонны дорического ордера, кожа смуглая, глянцевая, идеально гладкая. Патриция считала ноги наиболее привлекательной частью своего тела и всегда выставляла их напоказ, а интеллект, наоборот, приучилась не демонстрировать. Теперь она водила пальцами по дисплею телефона, просматривая корреспонденцию в почтовом ящике, и не спешила заводить разговор с новым работником Джерома. Среди прочего она перечитала и записку, полученную вчера. В электронном послании Джером сообщал ей о приобретении автомобиля представительского класса и новом водителе-афганце, который хоть с виду и диковат, но чрезвычайно услужлив и прекрасно владеет, помимо итальянского, ещё и английским языком. Джером нанял его ещё в Лондоне, но уговорил на время переехать в Рим. Патриция подняла голову. Водитель рассматривал её в зеркало заднего вида. Седая борода, весёленькая шапочка прикрывает коротко стриженую макушку, глаза удивительного холодного синего оттенка — в целом вполне приличный пуштун. Вероятно, давненько живёт в Европе и вполне адаптировался. Конечно, Рим это совсем не Лондон. Здесь больше привержены традиционному христианству. В Италии слишком много католиков и совсем мало атеистов. Неужели этому человеку удаётся сохранить традиционный, присущий культуре его предков, быт? Неужели его жена носит чадру или хиджаб? Да и одна ли у него жена? Надо о чём-нибудь его спросить. Продемонстрировать участие. На каком же языке к нему обращаться?
— You’ve recently been in Rome? How did you get settled? Is the family satisfied with the new conditions of life? You have a big family? Children? Wife… or Wives?[31]
Он заговорил с ней по-итальянски. Добросовестно и толково ответил на каждый её вопрос.
— Большая ли у меня семья? У моего деда был брат. Их было двое в целом мире. Теперь нас 190 человек.
— Ооо! — Патриция вытянула губы трубочкой. — Вы действительно хорошо говорите по-итальянски. Лучше, чем сеньор Джером.
— Сеньор Джером? — широкие плечи водителя затряслись.
Он смеялся. Передний парктроник пищал. Перед поворотом с Лунготевере Марцио на Виа Томачелли образовалась пробка. Патриция опустила стекло.
— Что там? — спросила она у водителя скутера — молодого импиегато[32] в блестящем костюме-двойке.
— Скутер врезался в «Фиат». Карабинеры перекрыли движение, — ответил импиегато.
— Что за хрень? — поддержал его коренастый мужик в цветной майке с логотипом известного бренда. Этот оседлал шикарный байк. Алая его макушка была обрамлена волнистыми рыжими лохмами. Нижнюю часть лица, шею и грудь закрывала борода, из которой на приборную панель байка выплескивалась забористая русская брань.
Патриция высунула в окно руку с зажатым в ней телефоном.
— Эй! Дорогушья! Повторитэ! Я включаю диктофон!
— Да пошла ты, шалава! — отозвался байкер в майке и сплюнул на горячий асфальт Лунготевере Марцио.
— My brother was killed by Russians. It was 30 years ago. But I love Russia. One of my brothers lives in Moscow now[33], — проговорил водитель.
— What? Do you understand Russian?[34] — спохватилась Патриция. Она плюхнулась на прохладную кожу сидения и подняла стекло. — Я изучаю русский мат как социальное явление. Это помимо работы на сеньора Джерома. But this is very difficult work, if it is deprived of communication with the Russians![35]
Волнуясь, Патриция начинала путаться в известных ей языках.
— I’m an American myself. In Italy I study art and linguistics. Russian mate is just a hobby. For the soul[36]. — лепетала она. — Там всего пять корней! Но какое разнообразие идей и смыслов! Вы простите, что я то на итальянском, то на английском… Вы ведь понимаете меня?
— Russians were led in Afghanistan by stupid idea. Americans are led by evil idea. I don’t like Americans. Nobody likes them[37].
— Но я…
— У вас красивые колени! Вы показали мне их, сеньора. Я — заметил и оценил.
Он обернулся, демонстрируя ей широчайшую из улыбок, но во взгляде его не было дружелюбия.
— Я — американка, — на всякий случай повторила Патриция. — Но вам, как я понимаю, больше нравятся русские.
Движение на Лунготевере Марцио возобновилось и водителю пришлось сосредоточиться на вождении. Некоторое время Патриция рассматривала узоры на вышитой разноцветными шелками шапочке нового сотрудника Джерома. На Виа Томачелли «Мерседес» разогнался до двадцати миль в час.
— Вы расскажете мне про русских? — поспешно спросила Патриция.
Теперь она спрятала колени и прижалась грудью к спинке водительского сидения.
— Русские солдаты с почтением относились к нашим традициям. Они никогда не заходили на женскую половину дома, — ответил водитель.
Патриция отпрянула.
— Ну же! — водитель улыбнулся ей в зеркало заднего вида. — О чём ещё попросил вас вызнать сеньор Джером?
— Ни о чём. Я сама… просто хочу побольше узнать о русских.
— О да! Я кое-что помню о русских!
— Например?
— К геям русские плохо относятся, потому что у них женщины очень красивые! Один мой брат вторую жену из Киева привёз. Говорит, русские очень заботливые и верные.
— А к американцам?
— О, да! Вы — американка! — водитель снова оскалился. — Один американец, очень хороший человек, объяснил мне, что Америка должна воевать всё время — иначе её оружие не будет продаваться.
— Вы не любите американцев?
— Если бы кто-нибудь — Россия, Китай, Иран — помог нам оружием, мы бы выкинули американцев за один день.
— Мне кажется, вы очень любите свою родину.
— Я не был дома шестнадцать лет, — вздохнул водитель. — Меня зовут Арьян.
«Мерседес» остановился.
— Виа дель Корсо четыреста три, — сказал Арьян.
Патриция выскочила на липкий асфальт.
В сумрачных апартаментах Джерома было намного прохладней, чем на улице, но всё равно очень душно. Патриция пережила в Риме две зимы, две весны и вот теперь наступило второе лето её жизни в Вечном городе. Но в апартаменты Джерома даже ветреная Римская осень не приносила прохлады. Здесь пахло старыми холстами, тяжелым мужским парфюмом, мебельным клеем и старой бумагой. Сквозь плотные гобеленовые портьеры могло пробиться послеполуденное солнце, но шуму Виа дель Корсо сюда не удавалось проникнуть.
— Бум-бум, — маятник огромных, антикварных часов двигался по своей обычно траектории. — Бум-бум!
Патриция прислушивалась к тишине апартаментов. Очень уж не хотелось искать хозяина в пустынных комнатах. Она отчаянно надеялась застать Джерома одного, без гостей. Семьи-то у него не было. Никого, кроме неё. Просто он слишком поглощён работой и не слышал, как стукнула входная дверь. Прислуга — немолодая и очень некрасивая римлянка — покидала апартаменты Джерома не позже четверти четвертого пополудни. Она-то и впустила Патрицию в квартиру. Значит, Джером должен был услышать, как входная дверь хлопнула дважды. Почему же он не выходит к ней? Потолки в апартаментах были очень высоки. Вероятно, именно это обстоятельство делало гостиную сеньора Джерома такой огромной. Мебели совсем мало: часы, рояль, ломберный столик, этажерка, пара диванов, в простенке между окнами — старинное огромное венецианское зеркало в тяжёлой раме. На стенах там и сям висели полотна в золочёных рамах — мутноватые пейзажи малоизвестных голландцев, портреты бледных дам и кавалеров в буклях. Пожалуй, всё. Из комнаты ведут три двери. В одну из них Патриция вошла. Можно попытаться поискать Джерома за любой из оставшихся двух. Патриция глянула на часы. Она ожидает Джерома уже двадцать минут. Патриция достала из карманчика телефон. Несколько движений большого пальца. Вызов пошел. Рингтон мобильного гаджета заиграл совсем рядом — Джером оставил телефон на фортепьяно. Досада вышибла из пор последнюю влагу.