— Я — Лазарь Трендафилов, — твердил Лазарь. — Очнись, дед! На! Укуси меня!
Он снова и снова совал деду в усы свою окровавленную руку, но дед не шевелился, век не размыкал и кусаться больше не хотел. Чужая и собственная кровь на руках Лазаря, подсыхая, образовывала плотную корку. Корка трескалась, осыпаясь бурой пылью на бриджи. Очень хотелось есть и пить. До подворья старика не более полутора километров, но как оставить раненого, даже если он уже мёртв? Лазарь думал-подумал и решился. Он кое-как дотащил Ивана до остановки. Уложил так, чтобы его не было видно с дороги.
— Проклятая остановка, — прошептал Лазарь. — А я-то олух! Как я не признал парня? Виной всему британский паспорт!
Небо становилось всё темнее, стало холодать. Что бы ни произошло на подворье Чавдарова, там Лазарю не будет так страшно, как в ночном лесу рядом с мертвецом. И Лазарь пошел. Сначала медленно, ведь голова всё ещё кружилась. Но постепенно шаг его ускорялся, чему немало способствовали голод, холод и щиплющий за ягодицы страх. Скоро над вершинами невысоких дерев засветилось желтоватое облачко вечернего тумана — это на подворье Чавдарова горел ночной фонарь. Кто-то же его зажёг. Значит, в доме не пусто. Но куда подевались София и Надя, если старик лежит мёртвый на остановке? Почему внучка не ищет деда? Лазарь остановился, задумался. Тишина обступила его со всех сторон. Странно пустынно было вокруг. Лишь негромкий дробный топот слышался в отдалении. Лазарь окончательно успокоился, решив для себя, что это боец «Группы бдительности» патрулирует округу. Может быть, София и Надя ищут деда в лесу, а фонарь на крыше дома просто разгоняет ночную темень, как это принято у Чавдаровых? Но почему девушки не позвали подмогу? Почему не попросили помощи у того же Теодора и его «Группы бдительности»? Между тем, топот приближался. Так и есть! Это конные бойцы «Группы»! Лазарь выскочил на середину дороги:
— Эй! Люди! Я друг Момчила и Тео Цонова! Эй!
Он не успел испугаться. Большие блестящие глаза, белое пятно на морде, звонкая уздечка — вот и всё, что он успел увидеть. Крупная лошадь налетела на него и сшибла на обочину.
— Ааа! — завопил он, скатываясь в колючие кусты. — Тодооор! Помогиии!!!
Оглохнув от собственного вопля, он не сразу обрёл способность различать звуки внешнего мира.
— Тук-тук! Тук-тук! — заполошно стучал пульс.
— Ты кто? Ты кто? — спрашивал чужой голос.
— Так-так! Так-так! — глухо стучали чьи-то шаги, но поздний прохожий на лесном шоссе не подходил и не уходил. Он просто топтался за спиной у Лазаря, снова и снова спрашивая:
— Ты кто? Стоять, Красотка!
Лазарь с трудом приподнялся и сел, стараясь избегать колючих веток. Эх, фонарик бы сейчас! Тогда можно рассмотреть царапины и ссадины. Впрочем, без толку и рассматривать, если обработать всё равно нечем. В ответ на его мысли неизвестный всадник зажёг фонарик. Холодный свет облил Лазаря с головы до пят. Он обернулся и снова узрел огромные блестящие очи, опушенные шикарными ресницами, и большое белое пятно на лбу. Лошадь обнажила огромные желтоватые зубы и совершила стремительное движение, пытаясь укусить его за плечо. Лазарь снова завалился на спину, в колючие кусты. Теперь он зашиб руку о железную трубу. Вопить не хватало сил. В глазах плясали цветные искры.
— Красотка! Дий! Дий! — кричал знакомый голос. — Лазарь! Вылезай из кустов, скотина! Как же я рада тебя видеть!
Она соскочила на землю, бросилась к нему. Её вовсе не пугали колючки и шипы. Она трясла Лазаря и целовала его, и приговаривала с неслыханной ранее нежностью:
— Скотина! Сволочь! Нашелся! Осталось найти деда!
Ах, София! Несмотря на голод, жажду и сильный испуг Лазарь старался прикидываться равнодушным к ласкам недоступной ранее девы. Лошадь и мерин бок о бок стояли за её спиной. Лазарь слышал их шумное дыхание. Огромные глаза лошадей вбирали в себя лучи всех источников, светившихся в округе: и свет прожектора на крыше Ивана Чавдарова, и блеск каждой, даже едва видимой звёздочки, и свет фонарика мобильного устройства в руке Софии.
— София, я сижу на железной трубе, которая только что чуть не убила меня.
Он шарил под собой в поисках убийственной трубы. София направила луч фонарика в траву.
— Быстрее! — командовала она. — Мне удалось умыкнуть телефон. Аккумулятор скоро сядет, а нам ещё надо сообщить о несчастье.
— Да! — всхлипнул Лазарь. — Уж несчастье так несчастье! Бедный Иван!
— Что? — София дрогнула и выронила телефон.
Красотка захрапела и ударила в дорожное полотно тяжёлым копытом. Сипка замахал головой, сделал два шага вперед и оскалил зубы. Лазарь отшатнулся, едва снова не упал, опёрся на правую руку и тут же продолговатый гладкий предмет оказался в его ладони. Мобильник валялся тут же, неподалёку. На этот раз свет фонаря упал под правильным углом, отобрав у темноты блестящий, черный, длинный предмет.
— Моё ружьё! — воскликнула София.
Красотка согласно закивала, звеня уздечкой. Лазарь снова укатился в колючую траву — наверное, София слишком сильно толкнула его.
— Никогда больше не стану носить бриджи! — стенал он, выбираясь на дорогу. — В Болгарии не окашивают обочин! Дикая страна!
— Что ты там бормотал про моего деда? — София тискала и ощупывала приклад и казённик. — Дьявол! Только один патрон!
Лазарь вышел на дорожное полотно, сторонясь лошадей.
— Ууу, кусачие твари! А ваш хозяин больше никого не укусит.
Лазарь всхлипнул. Он потихоньку пятился в сторону Средеца, подальше от любопытной Красотки, которая шаг в шаг следовала за ним.
— Послушай! Твоя лошадь ещё пакостливей, чем пёс моей кузины. Прикажи ей отстать от меня. Пошла! Фу! Брысь!
— Дий! Дий! — проговорила София.
Красотка остановилась. Изогнув шею, лошадь уставилась на свою хозяйку.
— Держи телефон, Лазарь. В списке контактов есть всё. В том числе номер Спаса. Звони. Зови людей на помощь. Скажи: нас взяли в заложники. Бандитов двое и у них только холодное оружие.
— Как же так? Брать заложников не имея оружия?
— Мой дед унёс ружье и спрятал. Где он? Ты его видел?
Что ей ответить? Она никак не хочет понять: всё очень и весьма ужасно! Тем более, Красотка снова повернулась к нему. Бог весть, что на уме у этого животного.
— Иван лежит на остановке. Он больше не кусается, София. Зато вот эта вот лошадь…
— Мне не до шуток, — София ловко вскочила на спину Коробку и повернула его мордой к турецкой границе.
Лазарь разинул рот. Невзирая на голод и жажду, он мог бы часами смотреть, как она садится на мерина и спешивается, как движется под тканью рубашки её грудь…
— Очнись, Лазарь! Звони Спасу. Я должна вернуться к Наде. Если ты прозеваешь и аккумулятор сядет — нам конец. И ещё…
— Что?
— Ружьё я спрячу возле ворот. Помнишь, там отцветший куст шпорника?
— Не помню.
— Не важно. Я спрячу ружьё в шпорнике у ворот.
— Твоя подружка бросила тебя, — сказал Шурали. — София? Где она?
— Убежала на лошади, — вздох его был преисполнен неподдельной горечью. — Ты хочешь пить? — Да…
Он поднёс к её губам чашку, дал напиться. Вода показалась Наде удивительно вкусной, а его руки были чисты и красивы, и почему-то пахли землёй. Надя пила медленно. Ей нравилось пить. Нравилось вдыхать его запах. Нравилось рассматривать его лицо, которое было теперь совсем близко. Так близко, что можно поцеловать. Осмелиться или повременить? Вот чашка опустела. Сейчас он отнимет руку и уйдет. Надя изловчилась, но поцелуй получился неловким. Она ткнулась носом в его шершавую щеку. Он отшатнулся. — Ты не хочешь… — Целуешь связавшего тебя?.. — Так развяжи. Действительно! Руки затекли. Мне больно. — Терпи. Скоро твоя мать придёт за тобой. — Тогда ты отпустишь меня? — Да. Она отдаст мне Семя Вавилона. Я отдам ей тебя. — А София?.. — София сбежала. Но мать придёт. Ты верь.
Он поднялся и вышел из чулана. Надя осталась одна. Руки действительно болели. Она старалась принять правильную позу, чтобы облегчить участь своих запястий. Привязанная ко вбитому в стену крюку, она сидела в неудобной позе, почти висела на руках. Но он не мог ведь привязать её иначе. Если бы он мог поступать по-другому! Но загнанный в угол зверь живёт по собственным, неприемлемым для простых людей законам, и потому она должна помогать ему смирением. Он необычный человек. Он столько выстрадал. Мотивы его поступков темны. Только оказавшись связанной в чулане, Надя опознала в Шурали опекуна золотоволосого мальчишки-приёмыша. Шурали, конечно, жесток. Но и с ним поступали жестоко. Вот оно, воздаяние!
Когда-нибудь они, Шурали и Надя, будут вместе. Не важно где. Не важно как. Важно, что вместе.
— Тот, кто много страдал, сеет вокруг страдание, — бормотала Надя. — Тот, кого любили, сеет вокруг любовь.
Потом пришёл Арьян и её почему-то не повели на двор, а затолкали в крошечную уборную. Ей не разрешили даже прикрыть дверь. Арьян лишь скривился, но повернулся спиной, чтобы не смотреть как она мочится. Пить больше не хотелось, но Арьян заставил её сделать пару глотков из пластиковой бутылки, после чего её снова привязали к крюку. Странно, но боли в запястьях она больше не чувствовала. Крепко уснула, несмотря на боль в затёкших мышцах, а проснувшись обнаружила рядом Софию.
— Ты?!! — удивилась Надюша.
— Я, — мрачно ответила София. — А ты больше не пей ничего. Слышишь? Не принимай из их рук ни еды, ни воды. Поняла?
— Нет!
— Я больше не стану разговаривать с тобой…
— Почему?
— Потому! Но ты потерпи. Скоро всё кончится.
— Шурали сказал — ты сбежала.
— Как видишь!
— Но…
— Молчи!
— Мне плохо. Я хочу, чтобы Шурали забрал меня отсюда.
София молча, изучающе уставилась на неё.
— Он сказал, что совсем скоро, когда мама отдаст ему какое-то семя, он заберет нас и мы уедем.
— Куда? — сурово спросила София.
— В Лондон.