Капабланка давно привык к всеобщему вниманию и спокойно рассматривал сидящих за соседними столиками. Бурлящий зал, разделенный невысокими перегородками, напоминал огромные пчелиные соты с квадратными ячейками; монотонный беспрерывный разговор еще более увеличивал сходство ресторана с пчелиным ульем.
— Добрый вечер, дон Хосе, — услышал кубинец голос Кончиты. Задумавшись, Хосе Рауль не заметил, как она подошла.
— Здравствуйте, дорогая, — поднялся с места Капабланка. — Что с вами? Что произошло?
— Ничего особенного. Опять закапризничал Росинант, — и она показала на свои запачканные маленькие руки.
Приход Кончиты вызвал всеобщее внимание посетителей. Как порыв ветра взмывает все флаги в одну сторону, так появление актрисы привело в одно и то же положение все шляпки и прически. Знакомые раскланивались с известной актрисой, мужчины открыто любовались ее пышной красотой. Женщин больше всего интересовал наряд Кончиты: они, не стесняясь, рассматривали ее изящный костюм из дорогого темно-желтого материала, широкополую шляпу, большие серьги и кольца с крупными камнями, блиставшими на длинных тонких пальцах.
— Боже, как я голодна! — театрально воскликнула Кончита. — Дон Хосе, дорогой, закажите мне лягушачьи лапки и седло дикой козочки. Я сейчас приду, — и она ушла приводить себя в порядок. — А все-таки хорош наш «Трампесон»! — сказала она, возвратясь через несколько минут. — Лучший ресторан в Буэнос-Айресе. Особенно для нас, артистов. Да и для вас, дон Хосе, — добавила она, очаровательно улыбнувшись.
Кубинцу тоже нравился этот простой и удобный ресторан на улице Кожао. Пусть здесь нет хрустальных люстр, ослепительной белизны скатертей, поющего хрусталя. «Трампесон» ценят за простоту и удобство, а главное, за то, что он открыт круглые сутки.
Официант принес заказ.
— Что вы делали днем, Хосе? — спросила Кончита.
— Играл в бридж, немного в домино.
— А теннис опять пропустили. Вам же вредно все время сидеть за столом, — укоряла Кончита.
— Мало ли что мы делаем вредное. А потом выясняется, что это вредное-то и есть самое полезное.
— А как ваше настроение после вчерашней победы? Лучше, чем две недели назад? — актриса лукаво улыбнулась, напомнив, как расстроен и подавлен был ее друг после первого поражения. — А вы заметили, дон Хосе, что я приношу вам счастье? — продолжала Кончита, не дождавшись ответа Капабланки.
— О да!
— Я имею в виду ваш матч с Алехиным.
— Конечно, моя дорогая! Вы же мой ангел-хранитель!
— Нет, серьезно, дон Хосе. Разве не я говорила вам после первой партии, что все будет в порядке, что скоро вы победите, исправите печальное недоразумение. Разве получилось не так?
— Именно так, дорогая. Вы принесли мне удачу. Теперь, когда счет матча уже в мою пользу, мне ничего не страшно.
— Я это знаю: вы же гений, мой единственный, неповторимый гений! — Кончита нежно дотронулась до руки возлюбленного. — Разве может кто обыграть моего дон Хосе? Я всегда предсказывала, что именно вы всех победите, а я ведь счастливая.
При этих словах Кончита незаметно подавила тяжелый вздох, ибо жизнь ее вряд ли можно было назвать счастливой. Путь к театральной славе был трудным для Кончиты, хотя она и выступала теперь в лучшем театре страны.
— Быть женщиной — это специальность! — любила повторять Кончита и всем своим поведением оправдывала этот афоризм.
Встретив Капабланку чемпионом мира, Кончита сразу подметила в нем новые черты характера. Никогда не покидавшая его самоуверенность переросла теперь в безграничную самовлюбленность. Как все люди, которым путь к славе и успехам не стоил большого труда, кто достигал всего лишь за счет без меры отпущенного природой таланта, Капабланка слепо верил в свою судьбу, предопределение, в свое неизменное счастье.
Кончита сумела быстро приспособиться к новым качествам своего знаменитого друга: в удачную минуту называла его непобедимым, чемпионом всех времен, гением; вовремя высказывала уверенность в его будущих победах и вызывала в сердце кубинца приятное чувство удовлетворения. Лесть возмещала теперь недостающее влияние былой красоты и обаяние молодости.
Кончита сумела уверить своего друга, что именно она является путеводной звездой к его славе и успехам, что она неизменно приносит ему счастье в матче. Всегда готовый верить в подобные утверждения, Капабланка поверил и в это. Вспоминая теперь перипетии первых семи партий матча, он все больше убеждал себя, что только влияние Кончиты, ее внимание и заботливость помогли ему добиться успеха.
— Сегодня я слышала разговор в театре, — продолжала Кончита после некоторой паузы. — Аргентинцы восхищены вашей вчерашней игрой.
— Да, я играл неплохо, — заметил дон Хосе. — Но мне помог мой противник. Он допустил несколько ошибок в дебюте.
— Кто же не ошибается, играя против Капабланки? Даже я и то веду себя с вами не безошибочно.
— Уже сожалеете, дорогая?
— О что вы! Я согласна всю жизнь делать такие ошибки!
— В отличие от Алехина ваше поражение является самой крупной вашей победой.
— Вот как! А если я вдруг захочу отказаться от побед? Я же не чемпион мира, мне не нужна слава.
Последовало молчание.
— Что еще говорят о матче? — переменил тему Капабланка после небольшой паузы.
— Говорят, что Алехин долго не продержится. Еще бы — проиграть две партии, да еще в таком стиле! А знаете, дон Хосе, я не хочу, чтобы вы быстро выигрывали матч. Тогда вы скорее покинете меня, вернетесь в Гавану… А еще через тринадцать лет я буду совсем старуха.
— Для меня вы всегда будете молодой, — пристально поглядев в глаза любимой, произнес Капабланка. — А насчет окончания матча: не хотите же вы, чтобы я нарочно отказывался от выигрышей?
— Что вы, что вы, мой любимый дон Хосе! Выигрывайте, и чем скорее, тем лучше. Пусть это даже будет хуже для меня. Я согласна…
— Все! Партия проиграна. Как его разделал Капабланка! Три победы в первых девяти партиях. Чемпионом захотел быть! Не так-то просто обыграть нашего Хосе!
Надежда Семеновна с ужасом слушала эти разговоры. И без них, по одному лишь поведению публики, она догадывалась, что дела Саши плохи. Еще одно поражение! Три проигрыша — это конец, ничего исправить нельзя, слишком много упущено! Надежде Семеновне уже рисовалась самоуверенная фигура Капабланки, принимающего поздравления. Ей представлялось, как кругом все ликуют, а они с Сашей, уничтоженные и убитые, возвращаются в Европу.
Тщетно пыталась Надежда Семеновна по демонстрационной доске разобраться в том, что происходит наверху. Как ей понять, что уготовила судьба, запрятанная в загадочной расстановке маленьких картонных фигурок? Блеснет ли радостный свет победы в голубых глазах Александра, или муж спустится к ней внешне спокойный, но взбешенный до предела обидным поражением?
Фигурки на доске не хотели выдавать шахматной тайны. Они жили своей особой жизнью, безразличные к ее умоляющим взорам, равнодушные к ее страданиям. Гордые кони, передвигаемые демонстратором, игриво взмахивали пышными гривами; красавцы ферзи кокетливо несли резные венчики; лихие слоны-офицеры только и ждали случая показать быстроту своего бега. А черный король, когда их взоры встретились, вдруг кивнул Надежде Семеновне укоризненно: «Как же это так — в шахматы не умеешь? А еще жена маэстро!»
Вот когда Надежда Семеновна пожалела, что не изучила как следует шахматы. Уже скоро пять лет она живет рядом с человеком, чьи помыслы, чья каждая минута времени отданы шахматам, но ей так и не удалось освоить ни премудрости шахматных комбинаций, ни тонкости стратегических замыслов. Сколько раз она говорила себе, что неудобно оставаться невеждой в той области, где царствует любимый ею человек, сколько раз давала себе слово заняться изучением теории; но дальше элементарного освоения ходов дело так и не пошло.
Впрочем, нет! Однажды она твердо решила хотя бы научиться читать книги по шахматам, узнать элементы теории игры. Тайком от Александра она разобрала сто лучших его партий, но и этот самоотверженный труд ненамного увеличил ее познания. Существенных же результатов в понимании игры это не дало и лишь убедило в горестном сознании того, что, видимо, она просто не создана для шахмат.
Но и не зная тонкостей этого искусства, Надежда Семеновна за последние годы научилась безошибочно угадывать ход борьбы в партиях Александра. По незаметным, на первый взгляд неуловимым внешним признакам, по малейшим изменениям лица Саши, увидеть которые могла только любящая женщина, она безошибочно узнавала, в чью сторону склоняется чаша весов. Она определяла, как идут дела по тому, как он сидит за доской, как часто встает из-за столика, по выражению его глаз, по взглядам, которые он бросает по сторонам. Много мелких примет, изученных за годы совместной жизни, помогали ей во время игры следить за борьбой и точно определить шансы сторон в этом молчаливом, спокойном на вид, но, как она вскоре поняла, очень жестоком сражении.
Вначале она уставала пять часов подряд следить за шахматной партией, но вскоре привыкла и много времени проводила в турнирном зале устроившись недалеко от столика Саши. Как зачарованная глядела она на шахматные фигурки, молчаливо ждущие приказания играющих, на партнера — в эти минуты заклятого врага не только Саши, но и самой Надежды Семеновны. Ей казалось, что она сама участвует в игре, вдохновляет Сашу, помогает ему в трудные минуты, отдает ему часть своих сил. Беззвучно шептала Надежда Семеновна молитвы в самые острые моменты борьбы, охраняя Александра от ударов злой судьбы.
Когда партия кончалась победой Алехина, Надежду Семеновну охватывала безудержная радость; она считала тогда, что и ее доля участия есть в этой победе; в те редкие, слава богу, дни, когда Саша терпел поражение, она безутешно горевала, жестоко упрекая себя за то, что не смогла уберечь его от несчастья, мало молилась за успех сражения. Постепенно Надежда Семеновна стала неизменным гостем любого турнира, да и сам Алехин привык видеть рядом с собой преданного, верного друга: в него вселяло уверенность уже одно сознание того, что всегда, где-то рядом с ним, совсем близко, обязательно находится его Надежда.