Для Забавы эти девять дней стали мученьем. Красава непрестанно ворчала, требуя, чтобы ее все время растирали и разминали. По ночам на драккаре девушек караулили уже двое чужан, ни на шаг не отходивших от чулана.
И ни разу не повернувшихся спиной к занавескам.
С каждым днем Красава становилась все злей, так что на ногах у Забавы не осталось места для новых синяков. Руки и губы покрывались трещинками, которые потом переходили в незаживающие ранки — то ли от соленых брызг, залетавших за занавески вместе с ветром, то ли от гниловатой, с душком, воды, которую она пила из меха, выданного чужанами.
Для Красавы в чуланчик занесли бочонок с водой, куда чужане что-то добавили — и сестра, отпивая из чаши, расписывала ее медвяный вкус. Но Забаве, наполнявшей чашу, казалось, что от воды тянуло чем-то кислым, терпким, но перечить Красаве она не посмела — годы жизни в семье у тетки Насты отучили ее от этого.
Драккар быстро шел вдоль берега, все дальше унося сестер от Ладоги. Ночи стали холодными, для Красавы в чулан занесли охапку мехов. Забава в единственном платье спала на голых досках — и каждую ночь долго не могла уснуть, дрожа и все туже сжимаясь в комок.
Бессонными ночами, прижимая к груди скрещенные руки, она думала об одном и том же. Быть рабыней на чужой стороне — это даже хуже, чем жить в прислужницах у тетки Насты и дядьки Кимряты. Как ни жестоко относилась к ней ее родня, но все, что Забава от них видела, это ругань и побои.
Со временем дядька Кимрята мог даже выдать ее замуж за одного из дружинников. И она ушла бы от тетки Насты…
А в чужанском рабстве ее ждали только смерть и позор.
Сбегу, думала Забава, слушая храп сестры. Огляжусь, осмотрюсь, разузнаю про дорогу — и сбегу. Дай только срок.
ГЛАВА 10. Северные земли Нартвегра, имение Хааленсваге
На десятый день, с раннего утра, в чулан за занавесками снова пришел тот чужанин, что знал славянскую речь. Вместо рубахи красно-синего шелка на нем была одета толстая шерстяная рубаха, с меховой безрукавкой. Пригибаясь, чтобы не задеть головой низкий дощатый навес, единственную крышу чулана, чужанин буркнул:
— Мы на место. Встать, мыться, быть красивой.
Он швырнул прямо в протянутые руки Красавы какой-то сверток и вышел. Явившийся следом чужанин принес маленькую лохань и ведро с ледяной водой.
— Ох и богатая же одежа… — Восхищенно протянула Красава, успевшая развернуть сверток.
На коленях у нее лежало платье из тяжелой, ворсистой ткани. Бархат, вспомнила Забава название чудного, словно бы мехового плетения. Ткань была цвета осеннего упавшего листа — густо-желтая, отливающая золотом в скудном свете, падавшем из щели между занавесками. Еще в свертке оказалась сорочица из тонкого шелка, цвета сливочного масла. И гребень.
— Живо чеши меня. — Приказала Красава. Глянула на лохань и ведро, скривилась. — И с этим мыться? На холоде?
Забава молча пожала плечами. Она сама с радостью помылась бы и в этом, но вода, скорей всего, предназначалась главным образом для Красавы.
— Ладно… — Сестра шумно подышала, потом отложила в сторону платье, привстала и задрала подол. — Поможешь мне. И старой рубахой разотрешь, как только закончу.
Даккар уже подплыл к устью фьорда, который соседи назвали Хааленсваге — по имени поместья, стоявшего на дальнем конце узкого залива.
Впервые за все время пути отдохнувшие викинги сели на весла, и драккар полетел по мелким волнам вспугнутой птицей, разгоняемый мощными гребками.
Свальд стоял на носу, вглядываясь в приближающийся берег. Сзади подошел Сигурд, сказал радостно:
— Как ты думаешь, ярл, твой брат устроит для нас пир? Тогда, на берегу, он был очень щедр…
Взгляд Свальда скользнул вдоль темной стены скал, возвышавшихся на дальнем конце фьорда. Над ложбиной сверху поднимались высокие двухскатные крыши. И каждую, ярл это знал, венчали головы драконов, вырезанные из драгоценного мореного дуба.
Сейчас над крышами поднимались темные дымные струйки, отсюда казавшиеся тонкими нитками. Сразу четыре.
— Он уже готовит для нас пир, Сигурд. Видишь эти дымы? С того места, где стоит дом моего брата, устье фьорда видно, как на ладони. Готов поспорить, что туши уже на вертелах, и рабы распечатывают бочонки с крепким зимним элем и медом…
— Он что, каждый драккар так встречает? — С недоумением пробормотал викинг.
Свальд пожал плечами.
— Не каждый. Но я уверен, что брат узнал мой драккар раньше, чем мы прошли середину фьорда. Глаз у него зоркий…
— А когда ты преподнесешь ему рабынь? — С любопытством спросил Сигурд.
Ярл Огерсон несколько мгновений молчал, обдумывая. Сказал уверенно:
— Там четыре дыма. Значит, пир затевается роскошный. И на него придут все воины из хирда брата — и те, что живут в его поместье, и те, у которых есть дома поблизости. А еще их жены, родичи… пожалуй, лучше я преподнесу рабынь прямо на пиру. Пусть все видят, что семья поддерживает Харальда. И понимает, что в жизни берсерка бывают определенные трудности…
— Это достойно воина. — Растроганно согласился Сигурд.
Свальд метнул на помощника косой взгляд. Уж не издевается ли он над ним? Но на лице у Сигурда было лишь воодушевление — и смотрел он, не отрываясь, на струйки густого дыма, встававшие над крышами Хааленсваге. Похоже, что растроганность на его лице относилась не к решению ярла, а к грядущему пиру…
— Рабынь приведешь ты. — Объявил Свальд своему помощнику. — Думаю, когда мы поднимемся к поместью, столы уже начнут накрывать. Как причалим, ты останешься тут, на драккаре. Подождешь ровно столько, сколько нужно, чтобы я и остальные дошли до поместья и расселись за столами. А потом выведешь девок. И поведешь по лестницам, но только осторожно, чтобы не свалились вниз. Иди не спеша, возьми себе еще одного человека в помощь.
— Да я и один справлюсь. — Сигурд пожал плечами. — С двумя-то бабами? Или боишься, ярл, что они опять сбегут? Здесь им бежать некуда.
— Возьми. — Резко бросил Свальд.
Сигурд кивнул.
— Как скажешь, ярл. На драккаре охрану оставить?
Огерсон задумался. Пристань под скалами, у которой стоял уже различимый отсюда драккар Харальда, наверняка охраняется. И сам фьорд сверху виден как на ладони. А ночью покой поместья лучше любого оружия охраняет слава берсерка Харальда…
— Не надо. Пусть все сойдут на берег, порадуются угощенью.
Корабль куда-то причалил, потому что качка стала едва заметной. Чужане тут же забегали по кораблю, перебрасываясь незнакомыми словами. Вскоре по доскам настила загремели тяжелые шаги — и гомон голосов чужан начал отдаляться.
Забава выглянула из-за занавеси, отодвинув тяжелый, пропитанный солью край. В трех шагах от чулана стояло двое чужан — один, стоявший вполоборота к занавесям, тут же кинул на нее злой взгляд. И страшно нахмурился, оскалив зубы. Забава, вздрогнув, торопливо подалась назад. Со стороны чужан послышался довольный гогот.
— Отойди оттуда. — Сердито сказала Красава. — Опять меня под беду подвести хочешь? Сядь вон в углу, беспутная. Скоро за мной придут. И князь, что меня украл, поведет к своему брату. Тот, понятно, тоже княжеского рода…
Голос сестры на последних словах смягчился, стал грудным, ласкающим.
Да какой чужанин князь, горько подумала Забава. Один корабль да десятка три воинов — невелика дружина, такую и простой купец набрать может. Просто хочется Красаве приукрасить свой позор. Берут-то ее не в честные жены, а в постельные рабыни. Вот и чванится, что станет усладой-утехой не простому чужанину, а вроде как князю…
Но вслух Забава ничего не сказала, наученная давним горьким опытом. Сестра сейчас была даже злее, чем в Ладоге — там-то за нее все больше тетка Наста Забаву охаживала, где кулаком, а где скалкой. А здесь Красава сама старается, то пнет, то костяшками пальцев ткнет.
Чужанин меж тем сам отдал ее Красаве в услужение. Вдруг та и впрямь нажалуется, а чужанин ее своим воям бросит…
— Руки мне разотри. — Заморенным голосом приказала Красава. — Ох, боюсь, сомлею, как предстану перед тем князем, которому назначена. Хорошо ли на мне платье сидит?
Забава, присев на корточки и растирая руки Красавы — белые, мягкие, без единой мозоли — кивнула.
— Как на тебя сшито.
— Оно и есть на меня. — Сердито проворчала сестра. — Неношеное, сразу видно.
Забава промолчала. Помогая сестре одеться, под рукавами, в подмышках, она заметила потертости. Красива бархатная ткань, да многое выдает.
Что сталось с женщиной, носившей это платье до Красавы? И как оно у чужанина оказалось? Ответов Забава не знала, но сердцем чуяла, что нерадостные они…
За Красавой и впрямь вскоре пришли — те самые два чужанина, что остались на корабле. Один подхватил под локоть сестру, другой — ее, Забаву. Их потащили наружу, не отпуская…
Выглянув в щель между занавесками до этого, Забава мало что увидела. Так, дощатый борт корабля, мачту с собранным парусом, да какие-то скалы вдалеке. Теперь же, выбравшись наружу, разглядела все.
Место вокруг было мрачное, несмотря на ярко светившее солнце. По одну сторону от корабля стелилась серо-синяя гладь воды, стиснутая по бокам темными скалами. По другую сторону шли мостки, с еще одним кораблем. А над всем этим стеной поднималась вверх все та же скала. Лепилась от одного горного уступа к другому лестница — где из камней, вбитых в расщелины, а где из бревен и досок…
По лестнице чужане вели полонянок с осторожностью, поставив поближе к скале. Ограды не было, и от пропасти их отделяли лишь сами чужане. Потом лестница кончилась, оборвавшись в широкой расселине.
Прямо от края скалы тут поднималась вверх дорога, неширокая, но, что Забаву удивило, выложенная камнем. А дальше, по обе стороны ее, поднимались громадные, но чудные дома. Двухскатные крыши почти без стен, громадными шалашами уходящие в небо прямо от земли, темные головы незнакомых Забаве зверей на коньках.
Передние стены у всех домов сложены из больших глыб камня, сами крыши выложены дерном. И на каждом скате волнуется под порывами ветра, налетавшего со стороны воды, ярко-зеленая трава…