– Она не страдает эпилептическими припадками?
– Нет, такой вариант мы сразу же рассмотрели. Должен сказать, что Уинны – люди весьма разумные. Это происшествие их очень расстроило, однако они не стали раздувать из него трагедию, не хотели, чтобы девочка стала предметом нездорового интереса или жалости. Они отнеслись ко всему с похвальной сдержанностью.
– Осталось еще мне отнестись к этому с достойной всяческих похвал сдержанностью, – сказала Марион Шарп.
– Поймите меня, мисс Шарп. Девочка описала не только дом, где ее якобы заперли, но и обитательниц дома, причем очень точно. «Худощавая пожилая женщина с мягкими седыми волосами, без шляпки, в черном; и женщина намного моложе, худая и высокая, смуглая, как цыганка, без шляпки, с ярким шелковым платком на шее».
– Да-да. Не знаю, чем это можно объяснить, но ваше положение я могу понять. Что ж, думаю, пора пригласить девочку, и перед этим мне хотелось бы сказать…
Дверь бесшумно отворилась, и на пороге возникла старая миссис Шарп. Короткие седые волосы торчали во все стороны, от чего она еще больше напоминала колдунью.
Закрыв дверь, она оглядела собравшихся с каким-то злорадным интересом.
– Ха! – проговорила она голосом, похожим на кудахтанье курицы. – Трое незнакомых мужчин!
– Позволь мне их представить, мама, – сказала Марион, когда все трое встали. – Это мистер Блэр из фирмы «Блэр, Хэйуорд и Беннет». Это та фирма, у которой такой красивый дом в начале Хай-стрит.
Роберт поклонился. Старуха уставилась на него глазами, похожими на глаза чайки.
– Там бы крышу переложить, – заметила она.
Верно, следовало бы, но он ожидал не такого приветствия.
Роберта отчасти утешило, что Гранта она приветствовала еще более странным образом. Присутствие Скотленд-Ярда в ее гостиной этим весенним вечером ничуть не удивило и не обеспокоило ее; она лишь сухо сказала:
– Вам не следует сидеть на этом стуле, вы для него слишком много весите.
Когда дочь представила ей местного инспектора, она бросила на него косой взгляд, слегка наклонила голову и явно тут же забыла о нем. Судя по выражению лица Хэллама, подобный прием сразил его наповал.
Грант вопросительно взглянул на мисс Шарп.
– Я ей расскажу, – сказала она. – Мама, инспектор хочет, чтобы мы повидали девочку, которая сейчас ждет в машине у ворот. Она целый месяц не появлялась у себя дома в Эйлсбери, а когда наконец вернулась – в плачевном состоянии, – то рассказала, что ее держали у себя люди, которые хотели сделать из нее прислугу. Когда она отказалась, ее заперли, морили голодом и били. Она в подробностях описала и дом, и людей, и получилось, что мы с тобой полностью совпадаем с этим описанием, равно как и наш дом. Она говорит, мы заперли ее на чердаке с круглым окошком.
– Чрезвычайно интересно, – проговорила старая дама, задумчиво усаживаясь на диван в стиле ампир. – Чем же мы ее били?
– Хлыстом для собаки, насколько я поняла.
– У нас есть хлыст для собаки?
– Кажется, есть что-то вроде поводка. Если понадобится, его можно использовать как хлыст. Но дело в том, что инспектор хочет, чтобы мы встретились с девочкой и чтобы она подтвердила, те ли мы женщины, которые похитили ее.
– Вы не возражаете, миссис Шарп? – спросил Грант.
– Напротив, инспектор! С нетерпением жду этой встречи. Смею вас заверить, я не каждый день ложусь спать скучной старой женщиной, а просыпаюсь потенциальным чудовищем.
– Тогда прошу меня простить, я сейчас приведу…
Хэллам привстал, предлагая себя на роль провожатого, но Грант покачал головой. Очевидно, он хотел воочию увидеть реакцию девочки на то, что было за оградой.
Когда инспектор вышел, Марион Шарп объяснила матери, зачем здесь Блэр.
– С его стороны было очень любезно приехать так быстро, – прибавила она.
Роберт вновь ощутил на себе взгляд бледных старческих глаз. Он был готов поклясться, что старая миссис Шарп вполне способна в любой день недели избить семерых в перерыве между завтраком и обедом.
– Я вам сочувствую, мистер Блэр, – сказала она без малейших ноток сочувствия в голосе.
– Почему, миссис Шарп?
– Вряд ли вы в своей работе имеете дело с Бродмуром [2].
– С Бродмуром?
– С умалишенными уголовниками.
– На мой взгляд, все это весьма любопытно, – сказал Роберт, отказываясь идти у нее на поводу.
На лице старухи мелькнула тень улыбки, как будто она оценила его замечание. Роберту почему-то показалось, что она ему благоволит, хотя вслух она ничего такого не сказала. Сухой голос язвительно произнес:
– Да, думаю, развлечений у нас в Милфорде немного. Моя дочь, например, гоняет кусок гуттаперчи по полю для гольфа…
– Теперь уже не гуттаперчу, мама, – вставила дочь.
– Но для людей моего возраста в Милфорде нет даже таких развлечений. Приходится мне заливать сорняки пестицидами – это законная форма садизма наравне с тем, чтобы топить блох. Вы топите блох, мистер Блэр?
– Нет, я их давлю. Но моя сестра раньше охотилась на них с куском мыла.
– Мыла? – искренне заинтересовалась миссис Шарп.
– По-моему, она била их влажной стороной, и они прилипали.
– Как интересно! Никогда не слышала о таком способе. В следующий раз надо будет попробовать.
Роберт ненароком услышал, как Марион участливо беседует с отвергнутым инспектором.
– Вы превосходно играете в гольф, инспектор, – говорила она.
Его посетило то чувство, которое бывает в конце сна, когда вот-вот проснешься, и потому уже не важно, что за чепуха творится вокруг, так как совсем скоро вернешься в реальный мир.
Впрочем, это чувство было обманчивым: реальный мир сам вошел в дверь, когда вернулся инспектор Грант, вошедший первым, чтобы видеть выражения лиц присутствующих, и придержал дверь для служащей полиции и девочки.
Марион Шарп медленно встала, будто желая достойно встретить то, что ей предстоит, но ее мать осталась сидеть на диване, держа спину прямо, как делала это в детстве, пришедшемся на Викторианскую эпоху, сдержанно сложив на коленях руки с таким видом, будто давала аудиенцию. Даже невзирая на растрепанные волосы, создавалось впечатление, что она хозяйка положения.
Девочка была одета в школьную форменную куртку и неуклюжие детские школьные туфли на низком каблуке. Из-за этого она выглядела младше, чем предполагал Блэр. Невысокая, и хорошенькой ее не назовешь. Но было в ней – как бы точнее выразиться – нечто притягательное. Темно-голубые глаза были широко расставлены на лице того типа, который в народе называют сердцевидным. Волосы мышиного цвета, зато линия роста надо лбом аккуратная. Под скулами по маленькой нежной ямочке, что придавало ее лицу очарование и трогательность. Нижняя губа полная, однако рот очень маленький. И уши тоже. Очень маленькие и очень плотно прижаты к голове.
В общем, самая обыкновенная девочка. В толпе на такую не обратишь внимания. Ни капли не похожа на героиню скандальной истории. Роберту стало интересно, как бы она выглядела в другом костюме.
Взгляд девочки сначала остановился на старухе, затем перекинулся на Марион. В нем не было ни удивления, ни триумфа, ни даже особенного интереса.
– Да, это те женщины, – сказала она.
– Вне всякого сомнения? – спросил Грант и добавил: – Знаете, это ведь очень серьезное обвинение.
– У меня нет сомнений. Разве они могут быть?
– Значит, эти две дамы – те самые женщины, которые заперли вас, отобрали одежду, заставляли вас штопать белье и били хлыстом?
– Да, это они.
– Потрясающая лгунья, – сказала старая миссис Шарп таким тоном, каким обычно говорят: «Потрясающее сходство».
– Вы говорили, что мы отвели вас на кухню и дали выпить кофе, – сказала Марион.
– Да, так и было.
– Можете описать кухню?
– Я ее не рассматривала. Она была большая – кажется, с каменным полом и рядом колокольчиков.
– А плита какая?
– Я не обратила внимания на плиту, но кастрюля, в которой старушка грела кофе, была светло-голубая, эмалированная, с темно-синей каймой и покрытым сколами дном.
– Вряд ли в Англии найдется хоть одна кухня, где не было бы точно такой кастрюли, – сказала Марион. – У нас их три.
– Она девственница? – спросила миссис Шарп тем вежливо-заинтересованным тоном, каким спрашивают: «Это Шанель?»
Воцарилось изумленное молчание. Роберт обратил внимание на ошеломленное лицо Хэллама и раскрасневшуюся девочку, а также на то, что со стороны Марион не последовало возгласа «Мама!», которого он подсознательно, но уверенно ожидал. Возможно, ее молчание означало своего рода одобрение, или Марион, всю жизнь прожившую с матерью, невозможно было шокировать.
Грант с холодным упреком сказал, что это не важно.
– Вы так думаете? – спросила старая дама. – Если бы я месяц не появлялась дома, моя мать первым делом задала бы именно этот вопрос. Итак, теперь, когда девочка нас опознала, как вы намерены поступить? Арестовать нас?
– О нет. До этого еще далеко. Я хочу отвести мисс Кейн на кухню и на чердак, чтобы проверить, соответствуют ли они ее описанию. Если соответствуют, доложу начальнику, и он сам решит, что делать.
– Понятно. Ваша осторожность достойна восхищения, инспектор. – Она медленно встала. – Что ж, с вашего позволения я намерена возобновить прерванный отдых.
– Но разве вы не хотите присутствовать при том, как мисс Кейн осматривает… услышать… – выпалил Грант, в кои-то веки утративший самообладание, очевидно, от удивления.
– Боже мой, еще не хватало! – Слегка нахмурив брови, она разгладила черный халат. – Люди научились расщеплять невидимые атомы, – проворчала она, – а вот материал, который не мнется, до сих пор изобрести не смогли. Я ничуть не сомневаюсь, – добавила она, – что мисс Кейн узнает чердак. По правде говоря, я была бы безмерно удивлена, если бы она его не узнала.
Старуха двинулась к двери, а значит, и к девочке, и в глазах последней вдруг вспыхнуло странное выражение. На лице мелькнула тревога. Служащая полиции шагнула вперед. Миссис Шарп спокойно продолжала путь, но остановилась не более чем в ярде от девочки, лицом к лицу с нею. Целых пять секунд она молча и с интересом разглядывала лицо девочки.