Он сидит по правую руку от полковника, и тот режет ему мясо, показывает, где сок, масло, хлеб и все остальное, хотя Антуан и так видит — угощение прямо перед ним. Полковник же — само благородство, его такт выше всяких похвал, он отказывается от вина, ест мало, лучшие куски оставляет домочадцам, намазывает детям масло на хлеб, не угощается десертом. Но после ужина — погодите, что же это такое? Он выпивает огромную — втрое больше, чем у остальных, — чашку кофе, притом без сахара, пристально глядя на Антуана.
Потом Бигуа ведет Антуана в гостиную, сделав знак жене, чтобы та вышла, и, выждав паузу (кажется, что сердце полковника, трепеща от волнения, побледнело у него в груди), говорит:
— Если хотите, Антуан, я прямо сейчас отвезу вас домой.
Мальчик молчит, чувствуя, что не ему это решать и такие вещи его не касаются, это дело взрослых.
— Или вы хотите остаться у нас?
Антуан молчит и теперь, шлифуя этим молчанием свою тишину после предыдущего вопроса.
— Ну ладно, ступай к ребятам, но как только захочешь вернуться домой, скажи мне, я тут же отвезу тебя обратно.
Антуан идет в детскую к своим новым товарищам. Те сразу подбегают к нему.
— Тебя где украли?
Честно и прямо, без всякого удивления Антуан отвечает:
— Возле Галереи Лафайет.
— Мы здесь все краденые.
При слове «краденые» Антуан чуть не рассердился, но потом уловил, что для ребят оно означает то же, что «благородство» для благородных особ или «коллега» для членов Академии.
— А меня вот украли в Лондоне, — говорит Фред. — Ну и туманище был в тот день.
— Меня тоже в Лондоне, — сообщает другой мальчуган, — мы ведь с тобой братья.
Антуан замечает, что они близнецы и у них легкий английский акцент.
— А меня прямо из кровати, — рассказывает самый старший.
— Ну же, не бездельничайте, — журит их Деспозория, входя в комнату. — Порезвитесь еще немного, а потом спать.
— Хорошо, мам, — отвечают три голоска, с явно фальшивой интонацией.
Дети принимаются бесцельно бегать возле Деспозории, так что Антуан не успел узнать, как их украли.
Спать его укладывают полковник с женой — в тот вечер они хотят сделать это сами, не поручая Антуана няне. Бигуа достает из кармана сантиметровую ленту, сосредоточенно снимает с него мерки и диктует их Деспозории.
Бережно, но с тревогой, полковник ощупывает мальчика, проверяя, нет ли у того грыжи, ушибов или чего-то подобного. Аккуратно отворачивает ему веко и, изучив красную сеточку сосудов, убеждается, что Антуан здоров. Почти неуловимо кивает жене, давая понять, что мальчик в полном порядке. Антуану непривычно видеть эти два незнакомых лица, склонившиеся над ним, уже сонным; полковник берет его за руку, Деспозория нежно целует и говорит что-то прекрасное на странном нездешнем языке.
Полковник выходит, следом жена, она любопытствует о чем-то, но Бигуа не хочет отвечать и говорит из-под плотного занавеса таинственности:
— О нет, друг мой, не сегодня. Мне нужно побыть одному.
Потом добавляет:
— Не обижайся. — И целует жену в лоб, как старшую дочь.
Деспозория тихо уходит, плавная и неспешная, и лицо ее так светло.
Полковник идет в отдельную комнату. Ему нужен простор, чтобы вытянуть свои длинные ноги и руки, и нужен простор для мыслей, которым не сидится на месте.
Устроившись в кресле, он размышляет.
«О ребенке совсем не заботились, он был брошенным в этой жарко натопленной квартире, царстве зеркал...»
Антуану кажется, что между ним и этими двумя лицами, внезапно возникшими в его жизни, — длинный тоннель. Вдыхая свежие простыни, мальчик засыпает, однако его душе не до сна. Она присела на краешек кровати. И через час будит его, ведь ей страшно сидеть вот так одной. Правда, Антуан не понимает, кто потревожил его сон и где он находится. Он пытается нащупать руками знакомую стену, почувствовать пальцами выпуклый рисунок на обоях — и чуть не падает с кровати в пустоту. Тихим голоском душа спрашивает:
— Почему ты согласился идти с этим незнакомцем? Что ты делаешь тут, среди людей, которых еще сегодня утром не было в твоей жизни? Правильно ли ты поступил, Антуан Шарнеле?
В комнату входит мама. Она смотрит на Антуана, как никогда не смотрела раньше, пристально и горячо — таким взглядом вцепляются в пострадавшего, чьи раны еще кровоточат. Мама садится на кровать, и на ее лице изумление. Она молчит, словно разучилась говорить. Глаза у нее бездонно-голубые, таких глаз не бывает у живых людей, разве что у чистейших существ загробного мира. В маминых мягких чертах — серьезность, она будто бы смотрит на сына, но веки опущены. Это его новая мама, вылепленная умелыми и заботливыми руками, — она само материнство. На ней чудесное, свободное серое платье, и между складок иногда прокатывается отблеск падающей звезды.
Сомкнув ладони, мама опускает руки на колени, как в комнате больного, когда больше нечего друг другу сказать и нужно только просто сидеть у постели.
Мама ничуть не удивлена, видя Антуана в этом незнакомом доме. Она вглядывается в его лицо, смотрит на руки, на нежные щеки, пижаму, на шнурки его ботинок, и этот ее взгляд сильнее слов и глубже любых разъяснений. В тон волшебному лучистому платью — шляпка с темной вуалью, спадающей до плеч. Вот мама встает, берет корзинку, которой до тех пор Антуан не замечал, и начинает доставать оттуда разные предметы, обернутые сиянием — бесполезные, кажется, вещицы, — и принимается играть с ними. Мама целиком поглощена игрой и серьезна, сосредоточенно хмурит брови, словно занята делом, которым зарабатывает себе на хлеб. А потом поворачивается к Антуану, и на ее щеках недвижно блестят шесть слезинок, чистых-чистых. Зачем все это? Зачем мама здесь — мама, к которой его влечет все сильнее и чья притягательность каждый миг, незаметно для него самого, раскрывается по-новому, словно в быстром беге воды через звонкое русло лесной речки?
Антуан не осмеливается произнести ни слова. Фразы рвутся из его сердца, но застревают в горле и оседают.
Мама исчезает.
На Антуана глядит только ночь, ночь над сквером Лаборд и теснота комнаты. В распахнутом окне звезды. Сердце колотится в груди, мальчику хочется вскочить с кровати и одеться, спешить к маме, спросить, действительно ли он так важен для нее, как это сейчас показалось.
Проходят секунды, Антуан представляет себе, как мама и Роза ждут его дома. Мама смотрит в окно, оглядывая улицу, няня плачет, и каждое такси, что проезжает мимо, они провожают долгим взглядом — пока вдалеке не растворяются его номер и свет фар.
Как же спешит мальчик одеться и со всех ног мчаться домой! Ясно же, что этот высокий полковник — лишь короткий эпизод в жизни Антуана Шарнеле. Он еле втискивает ноги в ботинки и чувствует под пяткой морщинки носков. Как завязывают шнурки? Но тут набежали сомнения, Антуан думает о полковнике. Почему этот незнакомец выбрал именно его и чего хотел?
Антуан старательно застегивает курточку, рубашка под ней топорщится. Куда подевалась шляпа? Вот же она, на вешалке. Но ему не дотянуться. Может, пододвинуть кресло и, забравшись, достать шляпу? Хотя тогда от шума все проснутся; да шляпа и не нужна совсем. Он идет к двери детской, дальше — комната няни. Сквозь сон няня бормочет что-то по-английски, Антуан между тем уже в прихожей. Кругом темно, и наверняка он вот-вот наступит на свои шнурки и упадет.
Мальчик спускается по лестнице, приседая на каждую ступеньку, скользя вниз, в черноту ночи.
А на сердце радостно. Вот семилетний Антуан в новых штанишках, которые нужно беречь и ненароком не запачкать, стоит у высокой застекленной двери, а за ней — сквер. Дверь забрана темными перекладинами, похожими на те, какие у Антуана дома. Сквозь стекло пробивается свет степенных уличных фонарей — с этим тусклым светом шутки плохи.
— Дверь, откройся, ну пожалуйста.
Он выходит. Скорее домой. Антуан сбивчиво растолковывает своим ногам, что делать и куда нужно попасть, пытаясь выведать у них тайну, которая приведет его обратно к дому. Как дойти до парка Монсо? Он спрашивает дорогу у господина, который шагает осторожно и нерешительно, водя перед собой тростью.
— Обратитесь-ка лучше к кому-нибудь другому, друг мой, я ведь слепой.
Антуан подходит к продавцу газет, и тот объясняет, как дойти. Мальчик бежит что есть сил, словно до дома осталась лишь сотня метров. Но потом у него возникает ощущение, что придется так бежать до самой старости.
И он словно бы слышит, как перешептываются дома, когда он проходит мимо. Слышит их недоуменное бормотание, глухой удивленный ропот — до чего же странно видеть ребенка в этот час одного на улице.
Наконец он на месте. Знакомый пятиэтажный дом. Но в окнах третьего этажа — ни огонька. Неужели мама спит? Антуан растерян, не застав ее ни на балконе, ни внизу в дверях. Розы тоже не видно. Значит, они совсем забыли про него, сегодня-то ночью! Арка, ведущая во двор, молча и хмуро уставилась на Антуана и будто понятия не имеет, что произошло. Смотрит на него своим глазом, как на чужого, словно мальчик изменился до неузнаваемости.
Антуан потупился и разглядывает тротуар под ногами, пытаясь понять, что делать дальше. И вдруг замечает на тротуаре черепаху, ту самую, маленькую черепаху, которую когда-то завел себе дома. Неужели умерла? Он поднимает черепаху с земли — живая; шевелит лапами, вертит головой. Наверное, упала с балкона, где он устроил ей домик. Решила отправиться на поиски Антуана? Цела и невредима.
Он стоит с черепахой в руках. Надо непременно показать ее ребятам. Медленно, а потом шагая все быстрее, он возвращается к скверу Лаборд. Не повстречав по дороге никого, кроме уличных деревьев?*** здесь, как и во всех городах, они покорно склонили головы и смиренно принимают все, что ни назначит им Вселенная.
В теле тяжело перекатывается сонное оцепенение. Но ведь у Антуана нет ключа, как же он попадет обратно в дом к похитителю? Мальчик нажимает на кнопку возле двери подъезда — и вот уже поднимается по лестнице. Выждав немного, садится под дверью квартиры. И чувствует спиной, как дверь приоткрывается, стоило только погаснуть лампе на лестничной площадке.