Прогулка по подъездной дорожке, казалось, заняла целую милю, все тело болело, как у восьмидесятилетнего старика.
Когда я потрогал ручку, дверь оказалась открыта. От холода кондиционера внутри кожу словно пронзило маленькими иголками, жаля плоть. Мне нужно было в душ, чтобы смыть с себя прилипчивую росу.
Я прошел через холл и остановился, заметив отца, сидевшего за барной стойкой на кухне. Обхватив голову руками, он смотрел на что-то, похожее на бумаги.
Почувствовав, что уже не один, отец посмотрел на меня сквозь ресницы.
Он нахмурился и прерывисто вздохнул.
– Выглядишь дерьмово. Где тебя черти носили? – отец поднял стакан, похоже, со свежевыжатым апельсиновым соком и сделал большой глоток.
При виде этого зрелища у меня слюнки потекли. Мне тоже нужно было попить.
– Я был снаружи.
Он стиснул зубы, на скулах заходили желваки от раздражения.
Положив руки на лежавшие перед ним бумаги, отец перекинул их через стойку по направлению ко мне.
– Твоя мать хочет развода.
Он выплюнул слово «развод» так, словно это было ругательством, ниже его достоинства.
– Смерть Робби разрушила нашу семью, – добавил отец.
Я задрожал, ощутив прошедший по спине озноб, будто касание призрачной руки, а внутри вспыхнул гнев, необузданный и жестокий.
– Или всему виной та сучка, за трахом с которой она тебя застала? – хмыкнул я. Отец разинул рот, но я отвернулся и стал подниматься по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Мне нужно было принять душ и валить отсюда.
Глава 6
Я положил пюре на тарелку и бросил взгляд на скучающего Бога, проверявшего что-то на телефоне, тем самым игнорируя обращавшегося к нему отца.
– Я приглашаю тебя на ужин раз в месяц, – усмехнулся мистер Богграт, он же Четвертый.
– Я ведь здесь, верно? – улыбнулся Бог поверх телефона.
Закатив глаза, Четвертый посмотрел на меня. В его взгляде было нечто такое, что заставило выпрямиться.
От него исходила власть, а голос громыхал, разносясь по комнате. Несмотря на то, что этот огромный ублюдок весил больше трехсот фунтов[3] и едва был способен двигаться, он обладал чем-то, что внушало уважение. Я считал, всему виной деньги.
– Скажи мне, Рэтт, как поживает твоя мать? – спросил Четвертый, прежде чем содрать зубами мясо с куриной кости. По его подбородку потек жир, и мне пришлось подавить дрожь.
Черт, я не ожидал, что он спросит меня об этом, потому вопрос сбил меня с толку.
Собравшись с мыслями, я отложил вилку и промокнул рот салфеткой.
– Мы давно не разговаривали, сэр. Но я надеюсь, что у нее все в порядке.
Его лоб прорезали морщины, когда он нахмурился и откинулся на спинку стула, протестующе заскрипевшего под его весом.
– Очень жаль это слышать. Я столкнулся с ней, когда уезжал в Нью-Йорк по делам. Кажется, она выглядела вполне нормально. Учитывая все, через что ей пришлось пройти.
Его слова будто отдались ударом в живот.
– Она упомянула колледж. Ты решил заняться юриспруденцией? – Четвертый глотнул виски из стакана и улыбнулся мне.
Мы с Богом дружили с детского сада, потому неудивительно, что наши родители заговорили о колледже. Это приглашение на ужин держало меня в напряжении. Хорошо, что расследование пожара было прекращено пару дней назад. «Несчастный случай». Бог действовал таинственными путями...
– А что думает твой отец насчет того, что ты хочешь стать юристом? – спросил Четвертый, не дожидаясь ответа на прошлый вопрос.
– Он решил использовать деньги за колледж, чтобы держать меня в узде. Отец разозлился, что я решил заняться юриспруденцией, а не финансами, как он, потому мое будущее висит на волоске.
Бог посмотрел на меня, а потом снова на отца.
Атмосфера накалялась.
– Я надеюсь попасть в «Элиту», – выпалил я.
Бог подавился своим напитком и забормотал что-то сквозь приступы кашля. Однако его отец остался невозмутим, никак не выразив свое удивление.
– Это какой-то клуб? – спросил Четвертый, глядя прямо на меня.
Его стального цвета глаза буравили мои, пока я не отвел взгляд.
– В некотором роде, – натянуто улыбнулся я.
– Верно. Я закончил, – объявил Бог, поднимаясь на ноги. – Идешь? – он обогнул стол и остановился рядом с моим стулом.
– Конечно.
– Рад был повидаться с тобой, Рэтт. Чувствуй себя здесь, как дома, – Четвертый прочистил горло и поднялся.
– Да, сэр.
Он протянул мне свою мясистую руку, на которую я несколько секунд смотрел с благоговением, а потом крепко обхватил и пожал.
– Думаю, ты станешь находкой для любого клуба.
Сердце гулко забилось, и я стиснул зубы, чтобы не поддаться эмоциям. Несмотря ни на что я уважал этого человека. И его слова пробудили во мне гордость.
– Благодарю, сэр.
Глава 7
Музыка. Алкоголь. Женщины.
Именно так заканчивалось большинство моих ночей, и прошлая не стала исключением.
Мне нужен был шум, чтобы заглушить кричавший на меня из подсознания голос.
Алкоголь, обжигавший горло, стал зависимостью. Он был необходим, чтобы прогнать лед в венах.
А благодаря женщинам, я чувствовал, что все еще жил. Дышал и не полностью занемел.
Вокруг меня обвивались простыни, приковывая к матрасу, на котором я отключился прошлой ночью.
Вспышки воспоминаний мигали в сознании, как кинолента.
Приоткрыв глаза, я проигнорировал жжение от яркого света, лившегося из открытого окна, и оглядел комнату, отмечая свои вещи повсюду.
«Слава богу».
Это хороший знак. Слишком уж часто я просыпался в чужой кровати, где витал дух греховной ночи.
Я ощупал себя. Абсолютно голый, за исключением презерватива, надетого на теперь уже обмякший член.
Вульгарно.
Но неизбежно.
Обычно я стягивал это дерьмо и спускал в туалет, наблюдая, как презерватив кружил в воде, пока не исчезал. Я не хотел появления маленького Рэтта. Одного было более чем достаточно.
Впрочем, в презервативах все равно не было спермы.
После потери Робби мой разум и тело постоянно сражались, но первый всегда побеждал. Я ни разу не позволил себе кончить.
Цыпочки этого не замечали. Черт, да им было плевать. Они спешили раструбить всем, что их трахнул Рэтт Мастерс, и им этого было достаточно.
Звучало глупо и поверхностно, но такова правда. И раньше я этим гордился...
Все школьные годы меня преследовала репутация машины по снятию трусиков, укротителя кисок и сердцееда.
Люди хотели либо стать мной, либо быть рядом. Все просто.
Деньги в придачу к спортивным способностям и хорошей внешности были равносильны власти.
Что я мог сказать... Люди – существа, живущие инстинктами. А я еще не был готов отказаться от созданной репутации.
Это все, что у меня осталось.
Стук в дверь спальни вызвал у меня стон, в черепе тут же словно замаршировал оркестр.
Во рту было так сухо, словно в него натолкали ватных шариков, а к горлу стала подступать желчь, грозя вытеснить вчерашний алкоголь.
– Проваливай, – рявкнул я, вздрогнув, когда дверь резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену, отчего задребезжало даже зеркало, прикрепленное к дальней стене. – Или заходи, – пробормотал я себе под нос.
Я едва выносил пребывание в этом доме, особенно, когда отец решал поиграть, исполняя свою роль, словно ему не плевать на меня.
«И тебе доброе утро, пап».
Он посмотрел на меня с ярко сиявшем в темно-карих глазах презрением. Если бы я мог сейчас полностью открыть свои, то отразил бы этот взгляд.
Я напоминал ему о матери. Отец не признавался, но ненавидел меня за это. Он все еще любил ее, а я был постоянным напоминанием о его потере. И не только об уходе мамы, но и о смерти любимого сына. Теперь у него остался только я, и мы терпеть друг друга не могли.
– Ты меня слушаешь? – заорал он, вырывая меня из объятий преследовавших меня призраков.
«Нет».
Телефон отца громко зазвенел у него в кармане, даря мне передышку от его гнева.
Обреченно вздохнув, он вылетел из комнаты, чтобы начать разговор с ранним собеседником каким-то невнятным шепотом.
Без сомнения, это одна из его шлюх. Теперь, когда он знал, что мне все известно, то даже не пытался скрыть свои похотливые замашки. Придурок.
Отец без зазрения совести трахал свою секретаршу, пытаясь винить в разводе смерть Робби. Меня от него тошнило.
Черт побери, секретарша, серьезно?
Она была на десять лет его моложе и тупа, как дерьмо, если решила, что дозволение совать старый член к ней в вагину продвинет ее по карьерной лестнице.
Клише, черт побери.
Люди говорили, что любовь сильна, это правда, но в большинстве случаев ее путали с похотью.
Похоть могущественна сама по себе. Она поглощала разум и тело, заставляя даже самых стойких встать на путь греха. Отец вот рискнул всем ради быстрого траха у себя на столе.
Он не подумал о том хаосе, какой может вызвать его поступок.
Похоть – очень сильное желание, разрушительное и неконтролируемое. Если позволите ей укорениться внутри, то станете ее пленником, а потом очнетесь на обломках своей жизни.
И хотя мама ушла из-за похоти отца, я все еще цеплялся за этот грех, ставя его в приоритет любви.
К черту любовь.
Она безвозвратно разрушала душу.
Потеря любимого человека хуже собственной смерти.
Боль была невыносимо жестокой, а печаль разрывала душу в клочья, накачивая сердце ядовитым газом.
Ни один старший брат не должен видеть смерть младшего. Как ни один родитель – переживать своего ребенка и хоронить его.
Горе – непостоянная шлюха. Оно накатывало волнами, напоминая обо всем каждый раз, когда я пытался забыть. Меня преследовало угрызение совести, и я не мог сбежать от него, каким бы безрассудным ни становился.
«Я не опоздаю. Обещаю».
Я и сам чертово клише.