- Да, действительно, - сказал Дон Жуан язвительным, колким тоном.
Казалось, что настоящий Дон Жуан, тот бессердечный человек, попиравший ногами все святое и возвышенное, воспетый лордом Байроном, нечестивец, похититель монахинь и палач девственниц, передал ему вместе с платьем и свою проклятую Душу.
- Действительно, - продолжал он, - здесь можно совершать великие дела, и сам сатана, господин мой, не придумал бы ничего лучше меня. В этом, громадном городе человеку, имеющему время и золото, можно соблазнять женщин и покупать мужчин, собирать шайки мошенников и превращать живущие трудом чердаки в роскошные будуары лености… Вот как я понимаю то назначение, о котором вы говорите.
- Это бесчестно! - воскликнул шотландец.
- Полноте, милейший! Бесчестна только одна глупость. Впрочем, говоря таким образом, я только играю свою роль. Черт возьми! Разве я не Дон Жуан?
И, засмеявшись смехом, подобным смеху дьявола, Дон Жуан снял маску. Шотландец вскрикнул и отшатнулся.
- Андреа! - пробормотал он.
- Как! - вскричал виконт, это был он, - разве вы знаете меня?
- Может быть, - отвечал шотландец, к которому вернулось спокойствие.
- В таком случае долой маску, добродетельный человек! Я хочу знать, кому я излагал мои теории.
- Вам придется, милостивый государь, - холодно сказал шотландец, - подождать до ужина.
- Это почему?
- Я держал такое пари, - отвечал он отрывисто и, повернувшись, ушел в залу.
- Странно! - прошептал Андреа, -я как будто где-то слышал этот голос.
- За стол! За стол! - кричали со всех сторон.
Подали ужин. Часть гостей уже разъехалась; ночь подходила к концу и ужинать осталось человек тридцать.
Все весело уселись за стол и сбросили маски, кроме человека, одетого шотландским вельможей двора Марии Стюарт, стоявшего позади своего стула.
- Долой маску! - крикнул: веселый женский голос,
- Нет еще, если позволите, - отвечал он.
- Как, вы хотите ужинать в маске?
- Я не буду ужинать.
- Ну, так будете пить?
- И пить не буду.
- Боже мой! - прошептали за столом, - какой загробный голос!.
- Господа! - продолжал шотландец, - я держал пари.
- Какое пари?
- Я держал пари, что не сниму маски, пока не расскажу одну печальную историю таким веселым людям, как вы.
- Черт возьми! Печальная история… Это уже чересчур серьезно! - заметила одна хорошенькая водевильная актриса, одетая пажом.
- Любовную историю, сударыня.
- О! Если это любовная история, -вскричала какая-то графиня в фижмах, - тогда другое дело. Все любовные истории очень забавны.
В качестве женщины времен Людовика XV, графиня не считала любовь серьезным делом.
- Моя история, однако, очень печальная, сударыня.
- Рассказывайте! Рассказывайте! - кричали со всех сторон.
- Это моя собственная история, - начал рассказчик. - Некоторые люди могут любить многих женщин, я же Любил только одну, любил свято, горячо, не спрашивая, кто она и откуда.
- А! - прервал паж, - так это была незнакомка?
Я нашел ее однажды ночью в слезах на церковной паперти. Ее соблазнили и бросили. Соблазнитель ее был презренный негодяй, убийца и вор.
Голос рассказчика звучал гневом; виконт вздрогнул.
- Человек этот, от которого она с отвращением бежала, задумал отнять ее у меня. Он проник к ней в дом, как разбойник, и уже уносил ее, когда я. пришел… Ни у него, ни у меня не было другого оружия, кроме кинжала… Эта женщина должна была достаться победителю… Мы дрались подле нее, лежавшей в обмороке. Что произошло между нами? Сколько времени длилась эта ужасная борьба? Этого я не знаю… Мой противник победил. Спустя два часа меня нашли плавающим в луже крови. Враг мой скрылся, а с ним исчезла и любимая мною женщина.
Рассказчик остановился и посмотрел на виконта Филипонэ. Андреа был бледен; на лбу его выступили капли холодного пота.
- В течение трех месяцев я был между жизнью и смертью. Но молодость взяла свое: я выздоровел и принялся разыскивать любимую женщину и негодяя, ее похитителя… Я нашел ее одинокою, умирающей, снова брошенною злодеем, в дрянном трактире верхней Италии; и она умерла на моих руках, простив своему палачу…
Шотландец опять остановился и обвел взглядом присутствующих. Гости слушали в молчании и улыбка исчезла с их уст.
- И вот сегодня вечером, час тому назад, я нашел этого человека, этого убийцу и палача несчастной женщины… Я могу наконец отомстить ему!.. Я нашел этого подлеца здесь… между вами!
Шотландец указал рукой на виконта, прибавил:
- Вот он!
Андреа привскочил на стуле; шотландец снял свою маску.
- Скульптор Арман! - прошептали присутствующие.
- Андреа! - вскричал он громовым голосом, - Андреа, узнаешь ли ты меня?
Но в тот момент, когда гости сидели, точно окаменев, под впечатлением этой неожиданной и страшной развязки, в комнату вошел человек, одетый во все черное и, не обращая внимания на сидящих за столом, прямо подошел к Андреа и сказал ему:
- Господин виконт! Ваш больной отец, граф Филипонэ, находится при смерти и желает видеть вас перед своей смертью, чтобы иметь утешение, которого была лишена, умирая, ваша покойная мать.
Андреа встал и вышел, пользуясь замешательством, вызванным этим известием; но в ту же минуту у человека, сообщившего ему о болезни отца, при взгляде на Армана, бросившегося удержать виконта, вырвалось восклицание:
- Господи, да это живой портрет моего полковника
За час до этого в предместье С.-Онорэ происходила другая не менее потрясающая сцена.
В конце улицы Экюри д’Артуа находился большой, безмолвный и угрюмый дом, казавшийся необитаемым жилищем. В этом доме, в комнате первого этажа, меблированной в стиле империи, умирал одиноко, давно всеми покинутый старик. У изголовья кровати стоял другой, еще свежий и бодрый старик, приготовлявший лекарство больному.
- Бастиен, - прошептал слабым голосом умирающий, - я умираю!.. Доволен ли ты своим мщением? Вместо того, чтобы предать меня в руки палача, что ты легко мог сделать, ты предпочел быть постоянно около меня, как живой укор моей совести; ты сделался моим управляющим, и хотя называл меня господином графом, но я постоянно слышал в твоем голосе презрение и горькую иронию… Ах! Бастиен! Бастиен!.. Довольно ли я наказан?
- Нет еще, - отвечал гусар Бастиен, тайно мучивший в течение тридцати лет своего убийцу, ежеминутно повторяя ему,- негодяй, если бы ты не был женат на вдове моего полковника!..
- Чего же ты еще хочешь, Бастиен? Ты видишь, я умираю… Умираю одиноким.
- В этом-то и заключается мое мщение, Филипонэ, - сказал глухим голосом управляющий. - Ты должен умереть так же, как умерла твоя жертва, твоя жена… не простившись в последнюю минуту, со своим сыном.
- С моим сыном! - прошептал старик, приподнявшись с подушек, - с моим сыном!
- А! - усмехнулся Бастиен, - твой сын вышел весь в тебя. Такой же бессердечный эгоист, как ты, он соблазняет честных девушек, плутует в картах, поступает как убийца с людьми, с которыми дерется на дуэли, и весь Париж считает его образцом модного разврата… Но он все-таки твой сын!.. И тебе отрадно было бы видеть его у своего смертного одра! Не правда ли?
Сын мой! - повторил умирающий с порывом отцовской нежности.
- Так нет же, - сказал Бастиен, - ты не увидишь его… Твоего сына нет дома… Твой сын на балу, я один знаю, где он, но не поеду за ним…
- Бастиен!.. Бастиен!..- умолял, рыдая, Филипонэ, - Бастиен, неужели ты будешь так безжалостен?
- Послушай, Филипонэ, - серьезно отвечал отставной гусар, - ты убил моего полковника, его сына и жену… Разве этого много за три жизни?
Филипонэ застонал.
- Я убил Армана де Кергац, - прошептал он, - я замучил его вдову, сделавшуюся моей женой; но что касается его сына…
- Бесчестный! - воскликнул Бастиен, - неужели ты будешь отрицать, что бросил его в море?
- Нет, но он не умер…
Это признание вырвало у Бастиена крик изумления и радости.
- Как? Ребенок не умер?
- Нет, - прошептал Филипонэ. - Он был спасен рыбаками, отвезен в Англию и потом воспитан во Франции… Я узнал все это неделю тому назад.
- Но где же он, и как ты узнал это?
Голос больного становился шипящим, прерывистым - приближалась агония.
- Говори же, говори! - кричал повелительно Бастиен.
- В последний раз, когда я выезжал из дома, - продолжал Филипонэ, - скопление экипажей заставило мою карету остановиться. Смотря в окно на прохожих, я увидел мужчину лет тридцати, живой портрет Армана де Кергац.
- Дальше, дальше! - настойчиво требовал Бастиен.
- Дальше?.. Я велел кучеру следить за этим человеком… и узнал, что его зовут Арманом, что он художник, не знающий своих родителей; помнит только то, что его нашли рыбаки на море в ту минуту, как он тонул, и взяли к себе в лодку.. ' -
При последних словах Бастиен выпрямился во весь рост.
- Ну! - сказал он, - если ты хочешь видеть в последний раз своего сына и если не хочешь, чтобы я опозорил постыдным процессом твою память, ты должен вернуть украденное тобою богатство. Ты должен написать и подписать, что- оно украдено у человека, который еще жив, а я отыщу его во что бы то ни стало!
- Это бесполезно; я наследовал полковнику де Кергац только потому, что сын его считался умершим, но теперь ему стоит только появиться, и закон введет его во владение всем имением.
- Это правда, - прошептал Бастиен,- но каким образом доказать, что это действительно он?
Умирающий протянул руку к стоявшей на столе шкатулке.
- Как человек, терзаемый угрызениями совести, - сказал он, - я написал историю моих преступлений и присоединил ее к бумагам, по которым может быть признан мой пасынок.
Бастиен взял шкатулку и подал ее старику. Тот вынул оттуда связку бумаг, которые Бастиен быстро пробежал глазами.
- Хорошо, - сказал он, - теперь я найду ребенка…- и добавил растроганным голосом,- я прощаю тебя… Ты увидишь своего сына.