6. У Маркса, как и в современной коммунистической мысли, физический труд неоправданно превозносится над умственным. Это сильно отпугивает многих умственных работников, которые иначе могли бы увидеть преимущества социализма, а без их помощи едва ли получится создать социалистическое государство. Разделение на классы у марксистов – больше даже на практике, чем в теории – происходит слишком рано на социальной шкале.
7. Проповедование классовой борьбы наверняка приведет к тому, что она разразится тогда, когда противоборствующие силы более-менее сравняются, или даже при превосходстве у капиталистов. При перевесе на стороне капиталистов столкновение выльется в наступление реакционной эры. Если же силы у обеих сторон будут примерно равны, результатом, с учетом современных методов ведения войны, может стать гибель цивилизации, которая положит конец как коммунизму, так и капитализму. На мой взгляд, там, где существует демократия, социалистам следует действовать убеждением и прибегать к силе только для отторжения незаконного применения силы своими противниками. Этими методами социалисты смогут добиться такого преимущества, что решающая война будет короткой и недостаточно серьезной, чтобы разрушить цивилизацию.
8. В учении Маркса, как и в коммунизме, столько ненависти, что в случае их победы я бы не рассчитывал на установление порядка, не приветствующего проявлений враждебности. Более того, поводов для подавления лишь прибавится, особенно если коммунисты придут к власти в результате жестокой и сомнительной войны. Вряд ли у победителей возникнет желание заняться созидательным восстановлением. Марксистам свойственно забывать, что у войны своя психология, порожденная страхом и не зависящая от сути изначальных разногласий.
Мнение о том, что коммунизм и фашизм – единственно возможный сейчас выбор, представляется мне неверным в отношении Америки, Англии, Франции и, пожалуй, даже Италии и Германии. Англия испытала фашизм при Кромвеле, Франция – при Наполеоне, однако это не помешало им впоследствии прийти к демократии. Политически незрелые нации – далеко не лучший ориентир в политическом развитии.
Мои возражения против фашизма гораздо проще возражений против коммунизма и в некотором смысле гораздо принципиальнее. С конечной целью коммунизма я в принципе согласен; мне претят скорее средства, чем цели. А в отношении фашизма я категорически не приемлю ни цели, ни средства.
Фашизм – явление сложное. Его германская и итальянская разновидности сильно различаются, а если он распространится на другие страны, то и там предположительно примет другие формы. И все же есть определенные фундаментальные положения, без которых он перестает быть фашизмом. К ним относятся: недемократичность, национализм, капитализм и привлекательность для тех прослоек среднего класса, которым и так плохо при нынешнем положении, а при социализме или коммунизме станет еще хуже. Коммунизм тоже антидемократичен, но только на первых порах, по крайней мере если их теоретические заявления найдут выражение в реальной политике. Кроме того, он представляет интересы всех работающих людей, которые составляют большинство населения в развитых странах и которые при коммунизме должны составить все население. Антидемократичность фашизма более фундаментальна. Он не признает великое счастье для как можно большего числа людей в качестве правовой основы государственного устройства, а выделяет определенные личности, национальности и классы как «лучшие» и единственно достойные внимания. Остальных нужно просто заставить служить интересам избранных.
Для достижения власти фашизму необходимо заручиться поддержкой значительной части населения. В Германии и в Италии он развился на основе социалистического движения, из программы которого были выброшены все антинационалистические идеи. Плановая экономика и усиление роли государства перешли из социализма, однако планирование, вместо преимуществ для целого мира, должно было приносить пользу высшему и среднему классам в отдельно взятой стране. И оберегать их интересы следовало не за счет увеличения продуктивности, а за счет большего угнетения как наемных работников, так и непопулярных групп в само`м среднем классе. Что касается классов, на которые благодать не распространяется, те могут в лучшем случае рассчитывать на успех, возможный в хорошо отлаженной тюрьме, – свыше этого им и желать нечего.
Принципиально неприемлемым для меня в фашизме является провозглашение некой части человечества как единственно значимой. Сильные мира сего, несомненно, практикуют подобный отбор со времен учреждения первого правительства. Однако в христианстве, хотя бы теоретически, всегда проповедовалась ценность каждой человеческой души сама по себе, а не как средство достижения славы для других. Христианская мораль придала современной демократии силу и во многом отвратила нынешние правительства от исключительной заботы об интересах богатых и влиятельных. В этом отношении фашизм является возвратом к наихудшим традициям древнего язычества.
Если фашизму суждено преуспеть, он ни в коей мере не исцелит зло капитализма, а напротив, сильно его усугубит. Вся ручная работа будет осуществляться принудительным трудом на уровне прожиточного минимума, у задействованных в нем людей не будет ни политических прав, ни свободы выбора жилья или места работы, а возможно, и нормальной семейной жизни; они, по сути, превратятся в рабов. Начало этого уже можно заметить в том, как Германия расправляется с безработицей. Похоже, рабство и в самом деле – неминуемое последствие капитализма, освобожденного от демократии, а судя по схожим условиям принудительного труда в России, неизбежный результат вообще любой диктатуры. Действительно, абсолютизм и в прошлом неизменно сопровождался той или иной формой рабства или крепостной зависимости.
Все это обязательно настанет в случае победы фашистов, однако маловероятно, что его успех будет долговечным, так как фашизм не решает проблемы экономического национализма. Главной мощью на стороне нацистов всегда была тяжелая промышленность, в особенности производство стали и химикатов. Тяжелая промышленность, консолидированная в масштабе нации, – величайшая сила, толкающая нынче к войне. Если подчинить правительства цивилизованных стран интересам тяжелой промышленности – что в некотором роде уже и происходит, – войны не миновать. Война приближается с каждой новой победой фашистов, а когда она все-таки разразится, скорее всего, фашизм будет сметен вместе со всем остальным, что существовало к ее началу.
Фашизм – не упорядоченный набор убеждений, в отличие от laisser-faire, социализма или коммунизма; это, по существу, эмоциональный протест, частично со стороны тех представителей среднего класса (таких как мелкие торговцы), которые пострадали от современного экономического развития, частично – анархично настроенных индустриальных магнатов, чья жажда власти переросла в мегаломанию. Фашизм иррационален в том смысле, что не способен достичь того, на что надеются его приверженцы; фашизму сопутствует не философия, а психоанализ. Результатом его успеха будет лишь распространившаяся повсюду обреченность; однако несостоятельность в плане решения проблемы войны не позволит этому успеху продлиться долго.
Я уверен, что ни в Англии, ни в Америке фашизм не победит – в обеих странах этому помешает устойчивая традиция представительного правления. Каждый гражданин привык чувствовать себя участником государственной политики и не захочет поступиться правом выражать свои политические мнения. Всеобщие и президентские выборы для них – нечто вроде спортивных событий, как дерби, и без них жить куда скучнее. В отношении французов уверенности меньше, хотя я бы очень сильно удивился приходу фашизма во Франции, разве что на короткий период во время войны.
И наконец, самые убедительные, на мой взгляд, возражения относятся в равной степени и к фашизму, и к коммунизму.
Оба режима являются попыткой небольшой группы людей насильно придать всему остальному населению некую предопределенную форму. Люди для них – то же самое, что подсобный материал для человека, производящего какое-то изделие: в процессе, согласно замыслу, а не под действием законов развития, заложенных в нем природой, материал претерпевает множество изменений. В случае любого живого существа, и в особенности человека, спонтанный рост, как правило, приводит лишь к достаточно определенным результатам, тогда как любые отклонения могут быть получены исключительно путем давления и деформации. Эмбриологи научились выводить животных с двумя головами или носами на ногах вместо пальцев, но удовольствия от жизни такие уродцы не получают. Схожим образом фашисты и коммунисты, имея в своем представлении определенный общественный порядок, деформируют личности, подгоняя их под некий шаблон; тех же, кто не поддается задуманной трансформации, убивают или сгоняют в концентрационные лагеря. Я не верю, что подход, совершенно не считающийся со спонтанными импульсами индивида, является этически оправданным или может надолго задержаться на политическом олимпе.
Как кусту можно придать форму петуха, так же насильственно можно перекроить и человека. Только куст не сопротивляется, а человек независимо от желаний диктатора продолжает активно действовать. Обкромсанный куст не сможет, как садовник, наброситься с секатором на другие кусты, тогда как искореженная личность всегда найдет более смирные души, на ком можно отыграться ножницами поменьше. Искусственно сформированные люди оказываются либо жестокими, либо апатичными, а то и теми и другими попеременно. Как бы то ни было, от населения с такими характеристиками ничего хорошего ожидать не приходится.
Еще одно соображение, которому ни коммунисты, ни фашисты не уделяют должного внимания, – это последствия нравственного компромисса для диктатора. Тот, кто изначально не испытывает симпатии к людям, сразу будет действовать безжалостно и на пути к своим целям не побрезгует никаким насилием. Если же изначально ему мучительно видеть страдания, которые теория обязывает его причинять, ему придется либо уступить место куда более толстокожему преемнику, либо подавить в себе человеческое начало. Тогда он, скорее всего, станет еще большим садистом, чем тот, кому не пришлось себя ломать. В любом случае управление страной окажется в руках безжалостного человека, использующего тот или иной режим для маскировки своего стремления к власти. По непреложной логике деспотизма какими бы благородными ни были изначальные цели диктатуры, они постепенно рассеются, и за ними все отчетливее начнет проступать истинная цель государственной машины – удержание диктаторской власти.