– Ань, все же помимо координатора я была твоим психологом. И подругой, – она заглянула Смолиной в глаза. – Мне важно твое эмоциональное состояние.
Анна достала сигарету и чиркнула зажигалкой. Над столом повис туман.
– Давно закурила?
– С тех пор как ушел Андрей.
– Муж?
– Не успели расписаться… слава богу.
– Чего расстались?
– А кто выдержит такое депрессивное существо, как я? – горько усмехнулась Анна. – Правда, есть еще версия, что он козел.
– Как дела у Лены?
– Откуда про нее знаешь? – напряглась Анна. Лена появилась в жизни Смолиной четыре месяца назад. Последние три года она не общалась ни с кем из прошлой жизни. Из той, покрытой мокрыми желтыми листьями и осенней мглой.
– Я же психолог, – развела руками Света. – У меня есть знакомые в службе опеки.
– Наводила справки?
– Прости, мне нужно было знать, что с тобой все в порядке.
– А что, похоже, что я в порядке?
– Если честно – нет.
Анна отвернулась к окну. Обсуждать глубоко личное было не к месту и не ко времени. К тому же она понятия не имела, как дела у Лены. Все, что Смолина знала про приемную дочь, – что та была нелюдима и общению со сверстниками предпочитала компьютер, а все свободное время проводила в краеведческом музее или на заброшках. Анне это не нравилось, но Лене было чихать на ее мнение.
– Я как будто брожу в лабиринте… И куда бы я ни пошла – всюду натыкаюсь на одно и то же…
– Машенька?
Анна кивнула, пытаясь сдержать ком в горле.
– Тебе нужно найти своего внутреннего ребенка, – Света легко коснулась ее руки. – Дать ему кислород.
– Поздно, – покачала головой Смолина. – Мой внутренний ребенок давно мертв, завернут в полиэтилен и выброшен в лес.
Света понимающе кивнула.
– Угостить тебя кофе? Помню, в старые времена ты ведрами хлестала латте!
– Подозреваю, что он здесь со вкусом помоев.
– А ты сначала попробуй! Поесть не хочешь?
– Ты меня за этим позвала? – не выдержала Смолина. – Лагман есть и кофе пить?
Света помрачнела.
– Нет. Но не могу же я вот так, с ходу…
– Пластырь с раны лучше отрывать разом. Когда тянешь – больнее.
– Как скажешь, – вздохнула Света.
– Ну?
– Это случилось недалеко от Вилги. Наши выехали на вызов искать заблудившегося дедушку-грибника. А нашли ее.
– Когда?
– Два месяца назад.
– Кто нашел?
– Резнов.
– Уверены, что это она?
– Да. Тело пролежало в лесу три года, там уже скелет. Полиция проверила ДНК.
– Это же километров двадцать от Студеного ручья! Как она могла оказаться так далеко от годовалого малыша?
– Пока вопросов больше, чем ответов, но это еще не всё, – Света замялась.
– Говори.
– Тело было сожжено. У покойной выбиты все зубы.
Анна замолчала. Выбиты зубы…
– Три года… Значит, это не она… Машеньку?
– Не она, Ань.
– Хрень какая-то. Может, ее убили недавно?
– Точную дату назвать нельзя, но все сходятся во мнении, что обеих Лисинцевых убили примерно в одно время.
– И развезли по разным концам города?
Света пожала плечами.
– Что говорит милиция?
– Все как обычно – следствие идет, – сказала Света, а затем понизила голос: – Но знающие люди, связанные с органами, говорят, что дело скоро закроют за недостатком улик.
Анна задумчиво выпустила дым. Знающие люди – это, скорее всего, Резнов, тот, что нашел тело. Мутный тип, но зато имеющий кое-какие связи. Смолина помнила его по совместным поискам. Бывалый поисковик с темным прошлым – говорят, он был активным участником лихих девяностых. Но кем бы он ни был – такую находку врагу не пожелаешь. Анна знала это по себе. Она помимо своей воли представила осенний лес, голые деревья, высохшую траву… и где-то в ее зарослях обугленное тело с выбитыми зубами, которое пролежало там три года.
– Не желаете шашлык?
Анна вздрогнула и подняла голову. Над ними стоял официант.
– У нас лучший в городе!
От мысли о жареном мясе Смолину передернуло.
– Латте есть?
– Сделаем! Кушать что будете?
– Ничего.
Официант скорбно поджал губы и исчез за стойкой.
– Обожженное тело – это мало улик?
– Три года прошло, Ань. Следов не осталось. Они проверяют различные версии и зацепки, но шансов мало. Все-таки тело обгорело, да еще и без зубов.
– Как так можно с человеком?
– Знаешь про число Данбара?
– При чем тут число?
– Считается, что человек способен поддерживать ограниченное количество социальных связей. Антрополог Роберт Данбар выяснил, что в среднем это число равно ста пятидесяти. Те, кто выходит за этот круг, могут не восприниматься как реальные люди.
– И что теперь, всех, кто не входит в полторы сотни – вывозить в лес и сжигать?
Света вздохнула.
– После выпуска из института я работала клиническим психологом в отделе экстренного реагирования МЧС. Мы как-то ехали на вызов – попытка суицида. Ехали, как положено на экстренный, с мигалками, но один умник на джипе решил, что король этой дороги – он. И не пропустил нас на светофоре. Мы стояли с включенной сиреной, упершись ему почти в бампер, а он упрямо отказывался отъехать чуть в сторону, хотя мог. В итоге опоздали всего на пять минут – женщина покончила с собой, убив младенца. Всего пять минут, Ань, цена которых – человеческая жизнь.
– Люди – скоты, – в сердцах произнесла Смолина. – Ты не задумывалась об этом, когда спасала им жизни?
– А ты? Не все такие. Но это объясняет то, с какой легкостью тираны отправляли на казнь людей тысячами. Сталин, Гитлер, Пиночет…
– …а также убийцы, насильники и маньяки.
– Верно.
Они помолчали.
– Есть какие-то зацепки?
– На дереве, около которого найдено тело, был вырезан символ.
Света достала из сумочки небольшой лист бумаги и положила перед Анной. На нем была нарисована угловатая летучая мышь.
– Сначала этому не придали значения. Но такой же знак был найден в том месте, где ты нашла Машеньку.
– И что это значит?
– Понятия не имею. Но есть еще кое-что: у тела Лисинцевой найдены странные предметы – старинный гребешок для расчесывания, треснувшее зеркальце, моток пряжи…
Света выложила перед Анной еще одно фото – на нем были аккуратно разложены предметы.
– Ты же говорила, ее нашли в лесу?
– В этом и странность – зачем ей было тащить это с собой в лес? И почему это не сгорело?
– У тела Машеньки тоже были вещи – плюшевый мишка, деревянная пирамидка и бубенчик. Странный набор.
Официант поставил перед Анной фарфоровую кружку с кофе. По первому взгляду она сразу поняла – молока не долили, да и кофе вряд ли здесь был высшего сорта.
– Почему ты позвонила мне только сейчас?
– Сомневалась… стоит ли ворошить прошлое. Думала, милиция найдет убийцу и уже можно будет позвонить тебе по результатам, но… Похоже, его так и не найдут.
Анна выпустила в потолок густой дым.
– Зло всегда остается безнаказанным? Пропадают дети, умирают люди – и никто никого не находит…
– Ты не виновата в том, что случилось, – сказала Света.
– А кто виноват?
– Бывает так, что никто.
– Нет, Свет. Такого не бывает. Всегда кто-то виноват. Вопрос только в том – кто?
– Милиция ищет, – Света наклонилась к Анне и аккуратно дотронулась до левого запястья. – Главное, помни: ты не виновата.
Не виновата. Ей легко говорить. Ее не было в том лесу. Она не находила маленький грязный сверток…
– Без тебя в AnnaSearch стало пусто. Ты была нашим лучшим поисковиком. И моей подругой.
– Ты меня не знаешь, – покачала головой Анна.
– Ты сама себя не знаешь, – возразила Света и как бы между прочим спросила: – Как поживает Тим?
Анна вскинула на нее глаза и поплотнее запахнула кофту, под которой спрятался плюшевый заяц, словно боясь показать его Свете.
– С ним все хорошо.
– Новых шрамов не прибавилось?
Анна почувствовала, как из низа живота кверху поднимается что-то тяжелое и горячее, словно комок раскаленной ненависти. Она сделала глоток кофе, действительно оказавшегося дерьмовым, нервно затянулась сигаретой, пытаясь погасить порыв, но горячий комок гнева и боли все-таки дошел до горла.
– Какого черта ты это начала! – вырвалось у Смолиной. – К чему этот сеанс психотерапии?
– Нельзя носить в себе. В какой-то момент ты просто не выдержишь… Как тогда, в детстве.
Не зря говорят: не говори другу то, что не должен знать враг. Сейчас Света была для Смолиной и другом, и врагом одновременно. И самое страшное – она знала про Анну даже то, что никому не следовало знать.
– Света, мне тогда было тринадцать!
– Некоторые привычки растут вместе с нами.
– Эта выросла в желание причинить вред кому-то другому.
Повисла тишина.
– А по женской части… изменений нет? – аккуратно спросила Света. – Ты так и не вспомнила?
Смолина покачала головой.
– Я и не пыталась. Врачи причины так и не выяснили.
– Когда разблокируешь воспоминания – возможно, все пройдет само собой.
– Не верю я в это «само собой». Ни во что уже не верю.
– Если ты не готова – дальше не пойдем. Давай остановимся.
– Нет… – Анна покачала головой. – Если я остановлюсь – я сойду с ума. Теперь нужно дойти до конца, каким бы он ни был.
– Что будешь делать?
– Я хочу понять, что произошло той ночью.
В фарфоровой кружке медленно остывал кофе, за окном остывал город, а Анне казалось, что она внутри превратилась в глыбу льда – ни чувств, ни желаний. Хотелось запустить руки внутрь себя, подцепить эту глыбу, вытащить и разбить о стол этой забегаловки на мириады осколков, чтобы они таяли на полу, смешиваясь с осколками фарфора, разлитым дрянным кофе и слезами облегчения. Хотелось снова дышать, чувствовать, любить. Но этому мешал какой-то предмет, и, приглядевшись, Смолина вновь увидела грязный сверток.
– Три года назад, в ту ночь… кто заявил о пропаже Лисинцевой?
– Людмила Викторовна. Ее мать.