– Котенок, да я клянусь тебе, ты богатырша! Тебя хрен подкосишь. Я хоть сейчас руку на отсечение дам, что ты проживешь сто лет и даже не кашлянешь.
Леся засмеялась и вытерла набежавшие на глаза слезы.
– Я все равно уже записалась к терапевту на шесть.
Отец вздохнул, присвистнул, но ничего не сказал.
Глава 2
Когда отец припарковался у пятиэтажного красивого дома, построенного еще в пятидесятых годах, Леся первая выскочила из машины, подошла к домофону и позвонила. Долго никто не открывал.
– А где бабушка?
– Да хрен знает, – отозвался подошедший отец и закурил. – С утками своими возится, наверно.
– Так ведь она их на дачу уже увезла.
– А там уже новые вылупились, она их привезла. Хоть бы раз запеченную утку мне приготовили. А то кормим, кормим их, а желудок пустой.
– Пап!
– Котенок, я тебе клянусь, мясо у них нежнейшее, особенно если взять уточку помоложе…
Леся засмеялась, глядя в веселые папины глаза, которые иногда заслонялись табачным дымом, как легкой ажурной занавеской.
– Пока твою бабку дождешься, сдохнуть можно. На вот, – отец достал из заднего кармана джинсов ключи, – заходи, я ща докурю и приду.
Снова со смехом Леся зашла в подъезд и поднялась на свой этаж. В квартире было на удивление тихо, и только в прихожей из угла в угол бродил желто-черный утенок.
Леся застыла на мгновение, потом начала раздеваться. Перед тем как поставить свою большую сумку с ноутбуком на пол, убедилась, что никакой птенец не пристроился у ее ног. Если хоть один утенок пострадает, бабушка будет причитать тысячу лет.
Хлопнула дверь, и в квартиру вошел папа.
– Осторожно, – сказала ему Леся, подходя к утенку. Тот с недовольным «кря» попытался убежать, но Леся успела его схватить.
– Сколько еще эти утки плодиться будут? – раздраженно бросил папа и, не дожидаясь ответа, ушел в свой кабинет.
Осторожно прижимая утенка к себе и внимательно глядя под ноги, Леся обошла квартиру. По пути она нашла еще двух утят. Один пытался пробраться в туалет, а второй разглядывал стену.
Бабушка отыскалась в гостиной. Она дремала на диване. Рядом с ней на полу лежала перевернутая коробка. Видимо, в ней утята и приехали с дачи в город в надежных бабушкиных руках. Теперь некоторые так и ютились в коробке, прижимаясь друг к другу, а некоторые, посмелее, отправились изучать местность.
Леся подняла коробку, посадила в нее всех утят, сделала несколько фотографий, отправила их Але, а затем поцеловала бабушку в щеку.
– Бабуль, бабуль… – шепотом позвала она.
Бабушка вздрогнула и испуганно, отходя ото сна, посмотрела на Лесю, а потом улыбнулась.
– Вернулась уже? Голодная?
– Бабушка, сколько утят было?
– А?
– Ну утят ты сколько привезла? Они по квартире разбежались. Надо убедиться, что я всех собрала.
Бабушка с оханьем вскочила и притянула к себе коробку, откуда послышалось недовольное кряканье.
– Как это так!.. Как они хоть смогли перевернуть? Так, один, два… Надо же, перевернули, значит! Один, два, три… Шевелятся, ничего не поймешь. Один, два, три… Тьфу ты! – Бабушка стала каждого утенка доставать из коробки и сажать на диван. Другой рукой она ограждала их от края дивана.
Всего утят в коробке оказалось семь.
– Вроде все.
В этот момент в кабинете вскрикнул отец, а потом выругался. Следом раздалось нежное кряканье. Леся услышала, как распахнулась дверь и топанье перепончатых утиных лапок стало слышно в коридоре.
– Забирайте! – рявкнул папа. – Пока я не напихал им в пасть яблок и не зажарил.
Последний утенок, видимо, оказался не из пугливых. Грозный человеческий голос не произвел на него никакого впечатления, и он неспешно вошел в гостиную.
– Вот теперь точно все, – сказала бабушка, усаживая всех утят в коробку.
Леся видела, что бабушка разобиделась на отца за его грозный крик и угрозу. Бабушка и Валерий Евгеньевич, Лесин отец, никак не могли поладить. И в этом не было для Леси ничего удивительного. Когда-то бабушка была директором столовой. Она привыкла отдавать приказы и управлять и, переехав к внучке и зятю, не изменила своим командирским привычкам.
Но и Валерий Евгеньевич был непростым человеком. В тридцать лет он унаследовал от своего отца маленький бизнес, связанный с грузоперевозками. В его распоряжении была только одна машина. Со временем он все больше увеличивал количество грузовиков, и в итоге превратил маленькую компанию в прибыльное дело. Иными словами, тоже любил и умел командовать, поэтому раздражался каждый раз, когда теща диктовала свои порядки.
До тех пор, пока отец и бабушка жили на разных территориях и пересекались только по праздникам, в отношениях их был штиль, но, когда Лесина бабушка постарела так сильно, что уже не могла долго быть одна и постоянно плакала от тоски, Лесин отец без лишних разговоров перевез ее к ним домой, вот тогда и началась борьба за власть. Чаще, помня о тещином сердце, возрасте и ранимости, Валерий Евгеньевич сдерживался и ничего не говорил, но иногда, когда чаша терпения переполнялась, он рявкал так, что тряслись стены. Леся знала, что отцу просто нужно было выпустить пар и уже через минуту он забывал о том, что его раздражало, но бабушка каждый раз страшно обижалась.
Вот и сейчас она сказала, накрыв лицо ладонями:
– Я вам мешаю.
– Да что ты, бабушка!
– Надо было у себя остаться. Зачем переезжала? Не нужна я никому.
Песня была старая, и Леся знала, что через пару фраз в доме снова воцарится мир и покой. Бабушка и отец будто разыгрывали давно изученные роли.
– Бабу-у-у-улечка, ну ты чего! Мы тебя очень любим.
– «Любим», ага. А Валера сердится на меня.
– Ну ты же его знаешь. Он просто вот такой по характеру, взрывается. Да он уже и забыл про все. Ну, бабуль, ну не расстраивайся. Мы тебя любим. Пойдем чай пить.
И Леся, обхватив бабушку за шею, три раза звонко поцеловала ее в правую сморщенную щеку.
Когда успокоенная бабушка унесла утят на кухню и занялась чаем, Леся вошла в кабинет отца и села в кресло напротив рабочего стола.
– Бабушка обиделась, – сказала Леся. – Ты действительно очень грубо выразился.
Валерий Евгеньевич саркастично хмыкнул и ничего не ответил.
– Ну, пап…
– Елки-палки, котенок, старуха сумасшедшая, но я, даже несмотря на это, ее люблю. Но как же она меня бесит, ты бы знала!
– Пойдешь с нами пить чай?
– Чтобы меня взглядом прокляли? Нет уж, давай-ка сама со своей бабкой общайся, мне работать надо.
Через десять минут Леся и ее бабушка устроились на кухне под нежное утиное кряканье из коробки, стоящей тут же, у обеденного стола. Леся с трудом глотала чай из-за тревоги, ей казалось, будто сильный кулак скрутил все органы в животе в тугой узел.
– М-да, – протянула бабушка, глядя перед собой. Леся посмотрела на нее. Бабушка все так же задумчиво продолжила: – Вот уже и тебе девятнадцать, а когда-то столько же было и мне. И твоей маме, – и бабушка, закрыв лицо руками, по-детски заплакала, тряся плечами.
Леся молчала, не зная, что сказать. Чем старее становилась бабушка, тем больше в ней появлялось обидчивости и ранимости. Каждый день – утром, днем или вечером – она вот так уходила в себя, вспоминала молодость, Лесину маму, Лесиного дедушку и плакала. Первое время Леся неслась ее успокаивать, а потом поняла, что бабушке нужны эти две минутки горевания и ее не нужно отвлекать. Только вот в этот раз бабушка долго не успокаивалась.
– И подружки были, – говорила бабушка, плечи ее тряслись от слез, – и на танцы ходили, а теперь я одна живая осталась из всех, с кем работала в столовой. Все хочу позвонить кому-нибудь, а некому. Я одна осталась, совсем одна. У меня даже фото есть, а на ней – все мертвецы. Одна я осталась, одна.
Тут уже Леся не могла молчать.
– Что значит «одна»? А мы с папой?!
Бабушка грустно улыбнулась.
– Вы… Да, вы у меня есть… Но вот видишь, Валере я мешаю.
– Ничего не мешаешь. Мы тебя оба любим.
Бабушка покачала головой, провела тряпочным носовым платком по лицу и отпила из кружки.
– Так, надо птенцов покормить, – сказала она как ни в чем не бывало.
Через полчаса Леся вошла в комнату, открыла шкаф, достала черное платье с открытыми плечами и приложила его к себе. В зеркале отразилась блондинка с испуганным, измученным взглядом. Леся сразу вспомнила о том, что у нее точно в этот раз рак, и прижала руку к уплотнению на шее. Она ощущала себя так, будто на плечи ей повесили тяжелую черную ткань и та давила, давила, заставляя ноги подкашиваться под этой невыносимой тяжестью. Смерть казалась неминуемой. Вмиг красивое черное платье показалось бессмысленным, как и необходимость завивать волосы и подкрашивать глаза. И вечеринка эта студенческая… Зачем? Все, что Лесе хотелось, – это свернуться на кровати и перестать сопротивляться дрожи, которая потихоньку овладевала телом.
Но деваться было некуда. Леся уже пообещала Але, что придет. Обманывать некрасиво. Нужно сдержать слово. И там будет Ярослав… Надо привести себя в порядок.
Как только Леся представила Ярослава, его пропитанный теплом взгляд, исходящую от него уверенность, она не выдержала, опустилась на пол около кровати и заплакала от чувств, которых сама не понимала. В этих слезах смешалось все: и страх смерти, и усталость от бесконечной ипохондрии, и большая любовь.
Через час, взяв себя в руки благодаря натренированной силе воли, Леся уже стояла в чистом и свежем холле районной поликлиники. Пока ждала своей очереди, заметила, что закрасили трещины под потолком. «Наконец-то, а то так некрасиво было», – подумала Леся.
Дверь кабинета открылась, вышла сгорбленная старушка с тросточкой, и Леся, радостно подскочив, вошла в кабинет.
Врач, пахнущая сладкими духами немолодая женщина с татуажем бровей и губ, хмуро посмотрела на Лесю. Но по мере узнавания черты лица врача смягчались.
– О, детеныш! Проходи, проходи! Светлана Викторовна, – крикнула врач медсестре, которая что-то делала в процедурной, – детеныш наш пришел!