Рано утром третьего дня мы снова вышли на тропу. Она шла к началу ущелья, затем поворачивала на запад и поднималась к широкой седловине между двумя высокими горами. Солнце садилось, когда мы достигли ее верха и увидели другой склон, до самого горизонта поросший темно-зеленым лесом, в котором кое-где торчали небольшие серые скалы. На нас, жителей прерии, этот пейзаж произвел столь тяжелое впечатление, что мы с Питамаканом, оба болтуны, смолкли.
Ворон вообще мог не произнести ни одного слова за целый день, если не считать отдаваемых им распоряжений или объяснений, но я видел, что и он находится в подавленном состоянии, и уловил некоторые слова его короткой молитвы, он бормотал: «O Верхние Люди! И ты, Солнце, и ты, его жена, Ночной Свет! И Ты. Утренняя Звезда, их сильный сын! Сохраните нас от злого духа этого темного леса. Спасите нас от народов этой страны и от всех опасностей пути. Помогите нам сделать то, что мы собирались сделать, и вернуться к нашим равнинам, где пасутся бизоны.»
– Kай! Ночь наступает!, – сказал Ворон после паузы и стал первым спускаться по склону.
Милей ниже мы свернули с тропы в темное ущелье, перекусили лосятиной, запили ее водой их ручейка, текущего к Тихому океану, и легли. Скоро мы поняли, что находимся среди огромного стада лосей. Вокруг нас самцы свистели, с шумом пробирались через заросли и с грохотом сталкивались рогами в ожесточенных схватках. Чуть ниже нас стая волков напала на лосей. Мы услышали шум, который произвело стадо лосей, бросившихся во все стороны прочь через лес. В течение нескольких мгновений один из лосей жалобно блеял, а волки рычали и визжали, пока не перегрызли ему горло. После этого Питамакан стал тихо напевать песню волка, которая, как полагали, приносила удачу охотникам и военным отрядам, шедшим в страну врага. Лесные звери так шумели, что мы, даже будучи очень усталыми, не сразу смогли заснуть.
На рассвете Ворон прошел недалеко по ущелью и подстрелил из лука жирного белохвостого оленя. Половину утра мы провели, жаря мясо в дорогу; мы шли в страну врагов и нам не следовало лишний раз разводить костер.
В середине дня мы начали спуск. Затем поднялись на склон маленькой горной цепи и с ее вершины увидели отблески водной поверхности озера Плоскоголовых. На ночь мы остановились на вершине и, пока мы ужинали холодным жареным мясом, Ворон обдумал план на следующий день.
Он сказал, что Плоскоголовые несомненно встали лагерем у нижней части озера или где-то рядом и, хотя черноногие прошлым летом склонили их к дружбе, надеяться на них все же нельзя и следует их избегать. Для этого нужно, не доходя до конца хребта, сойти с тропы и двигаться параллельно ей, и, если увидим лагерь, остановиться и обойти его ночью. Мы еще не знали, что в действительности произойдет!
В середине следующего дня мы вышли из густого леса и оказались на краю широкой и красивой равнины, покрытой тут и там маленькими рощицами из сосны хлопковых деревьев. До ближайших из них была миля, и некоторое время Ворон был в нерешительности – идти туда или подождать до ночи. Питамакан был настроен идти, и наконец он настоял на своем.
Но прежде, чем мы прошли четверть расстояния, из леса, справа от того места, откуда мы вышли, выехал отряд всадников в сорок или пятьдесят человек, которые гнали тяжело нагруженных лошадей, и четверо-пятеро всадников сразу подъехали к нам. Увидев, что мы им незнакомы, они сделали знак мира.
– Это Плоскоголовые, – сказал Питамакан. – Я знаю их в лицо. Все хорошо.
Признание было взаимным. Плоскоголовые знали моих компаньонов, и, спешившись, обняли их. На языке черноногих никто из них не говорил, но знаками их предводитель сказал нам, что недалеко находится большой лагерь его людей и мы должны отправиться туда, чтобы отдохнуть и попировать. Он однозначно дал нам понять, что все люди будут нам рады и хорошо к нам отнесутся.
Мы приняли приглашение – не нанеся обиды, ничего другого мы сделать не могли. Отряд ходил охотиться на лосей и возвращался, нагруженный мясом и шкурами, под весом которых сгибались лошади. Уже в сумерках мы приехали в большой лагерь в нижней части озера и, как было положено, предводитель отряда проводил нас к вигваму главного вождя, который стоял у дверного проема, и мы поприветствовали его. Огонь в вигваме уже потух, и мы с трудом нашли предложенные нам места в правой части вигвама. Напротив нас сидело несколько человек. Вождь дал указание женщине, и она подбросила дров в огонь. Пламя вспыхнуло и стало светло как днем.
Мы с Питамаканом подскочили, словно от выстрела. Через огонь на нас угрожающе уставились двое кутенаи, которых мы узнали – они принадлежали к отряду, который прошлой зимой нас ограбил в Скалистых горах. У одного их них на правой руке была повязка; он злобно посмотрел на Ворона и что-то шепнул своему приятелю, и они оба злорадно улыбнулись. Вождь Плоскоголовых заметил это и смутился. Он заговорил, но в это время портьера откинулась и в вигвам вошли еще четверо кутенаи. Похоже, что в этом лагере был весь отряд, от которого мы убежали, и мы находились в отчаянном положении.
ГЛАВА IV
Вновь прибывшие разместились около своих двух товарищей. Вождь Плоскоголовых раскурил трубку и передал ее Ворону; тот сделал несколько затяжек и вернул ее. Тогда вождь предложил трубку ближайшему к нему кутенаи, со сломанной рукой, но тот с возмущенным видом отказался от нее и начал что-то говорить взволнованным голосом, указывая на Ворона, свою руку, потом на меня и Питамакана.
Языка мы не понимали, но было ясно, что он рассказывал о столкновении с нами по ту сторону гор. Мы не могли понять слово языка, но было просто, что он сказал о конфликте между нами с другой стороны гор. Когда он закончил, начал говорить другой кутенаи, бросая на нас такие же яростные взгляды.
Вождь Плоскоголовых не отвечал, он слушал, наклонив голову и машинально протирая длинный гладкий чубук трубки. Когда последний из них закончил говорить, вождь сказал несколько слов одной из женщин, и та вышла из вигвама. Вскоре она вернулась в сопровождении красивого молодого человека, которого мои товарищи приветствовали на языке черноногих. Он сел слева от меня. Питамакан наклонился и шепнул мне:
– Это Молодая Выдра, полукровка; его мать из племени черноногих.
Вождь Плоскоголовых переговорил с Молодой Выдрой, который затем повернулся к нам и сказал:
– Эти кутенаи обвиняют вас в том, что в долине Солнечной реки вы напали на них, убили одного из них и ранили воина, который там сидит.
– Они говорят правду, – ответил Ворон. – Я сломал ему руку.
– Когда я выстрелил, – гордо сказал Питамакан, – человек упал с утеса и разбился на дне большого каньона.
Молодая Выдра перевел эти ответы, и немедленно все кутенаи пришли в возбуждение и стали в чем-то убеждать вождя. Он терпеливо слушал их, и, когда они закончили, переводчик сказал, что они требуют наши жизни как плату за их потери.
– Переведи это вашему вождю, – спокойно ответил Ворон. – Другая сторона хребта мира – страна черноногих. Они вторглись в нее, чтобы украсть наших лошадей. Мы сделали лишь то, что были обязаны сделать.
Пока Молодая Выдра переводил, Питамакан прошептал мне:
– Кутенаи и Плоскоголовые всегда были друзьями и союзниками; держи свое ружье наготове. Если они настоят на своем, мы убьем здесь трех, что рядом с вождем, и еще столько, сколько сможем, пока не убьют нас.
Потом он повернулся к Ворону и повторил это ему. Ворон кивнул. Перспектива для нас казалась действительно мрачной. Должно быть, это отразилось на моем лице, потому что Молодая Выдра подтолкнул меня и прошептал: «И-ка-ки-мат! (Не бойся!)»
Затаив дыхание я ждал решения старого вождя. Время от времени то один, то другой кутенаи обращался к нему с нескольким словами, но он не поднимал головы и продолжал так же гладить чубук трубки длинными тонкими пальцами. Я не могу описать напряжение этих минут, но знаю теперь, что чувствует невиновный человек, обвиненный в убийстве, когда ожидает, какое решения о его судьбе вынесет суд.
Кутенаи становились все более назойливыми, пока снова не заговорили все сразу. При этом старик поднял руку, призывая к тишине, и обратился к ним на их собственном языке.
Молодая Выдра перевел нам:
– Прошлым летом, в месяц зрелых вишен, мы, Плоскоголовые, выкурили трубку и заключили мир с черноногими. Из-за войн, которые были с ними в прошлом, мы уменьшились в числе. Со своей стороны мы сделаем все, чтобы сохранить этот мир. Я не могу отдать этого белого юношу и двух индейцев вам в руки. Вы не должны причинять им вред, пока они находятся в моем лагере. Что будет с ними после того, как они его покинут – не моя забота. Я верю, что они пришли к нам с миром. Они могут оставаться здесь, сколько захотят, и могут уйти, когда захотят.
Кутенаи начали убеждать старого вождя прежде, чем он закончил говорить. Это рассердило его, он выпрямился, указал на них пальцем на них и закричал, как нам потом сказали:
– Закройте свои рты! Я сказал! Так будет!
Лица кутенаи окаменели, взгляды стали злобными и на них стало противно смотреть. Снаружи собралась большая толпа людей, чтобы услышать то, о чем говорилось в вигваме, и когда вождь отказался от требования кутенаи, большинство, как можно было понять по тону их голосов, это решение одобрило.
Затем заговорил Молодая Выдра. Наклонясь вперед и устремив свой взгляд на кутеная, он сказал им:
– Мой отец – военный вождь этого племени. Поскольку он теперь далеко, мои слова – его слова. Может быть, вы собираетесь застрелить наших гостей, когда они ходят по лагерю или вечером сидят у костра в наших вигвамах. Подумайте хорошенько – за каждого убитого вами мне придется, хотя я этого совсем не хочу, взять жизнь кутенаи. Я сказал.
Наши враги ничего на это не ответили. Тогда Молодая Выдра поговорил вождем и получил его одобрение, после чего молодой человек пригласил нас быть его гостями. Мы с удовольствием прошли вместе с ним к прекрасному, большому вигваму с другой стороны лагеря, где его мать приняла нас так, как будто мы были ее собственными сыновьями.