— Эй, ведьмак, с тобой все хорошо? — перед собой я увидел озабоченное лицо Данральда, его голос был приглушен, как будто он шептал.
Я же смог только кивнуть, потихоньку приходя в себя после столь замечательного кина. В котором я был Рингольдом, настоящим Рингольдом, видел его воспоминания и ощущал его эмоции. Да после такого долг перед братцем перестал быть фиктивным. И перешел в разряд взыскать по полной. Это стало полноценно моим делом и моей местью.
Усевшись поудобней, я прикрыл глаза и просидел пару минут под какой-то треп Данральда, я даже не обращал внимания на то, что он говорит.
— Все хорошо, уймись уже, — я полез в сумку и, найдя меха с вином, приложился от души, а после протянул и друиду.
Он, конечно, не отказался и спустя пару хороших глотков вернул мне.
— Так, что это было-то, ведьмак? Ты спокойно стоял, а потом вдруг рухнул, я к тебе наклонился, а у тебя лицо бешеное, я аж испугался, думал, бросишься на меня. И часто у тебя такие приступы?
— Все хорошо, все хорошо, прекрасная маркиза. Не приступ это был, вспомнил кое-что, то, что давно забыл и не хотел вспоминать.
— Ну ты того, — он заткнул руку за пояс, — предупреждай, что ли, — я подальше отойду, а то вдруг в следующий раз бросишься, а я парень того, беззащитный, птичек люблю.
— Как скажешь, мой дорогой зверолюб, — поднявшись, я попытался отряхнуться от земли, вышло не особо успешно, и руки оставались грязными.
— Так, что с тобой случилось-то? Что за воспоминания? — лицо Данральда так и лучилось любопытством.
— Я же говорю, воспоминания, тяжёлое детство ведьмака, вместо игрушек меч и зуботычины, вместо сказок на ночь рассказы о чудовищах, что живут во тьме, так что потом с неделю уснуть не можешь. Тебе могу рассказать, очень познавательно, особенно в темноте, — лицу я попытался придаться злобное выражение.
— Нет уж, спасибо, я как-нибудь без этого проживу.
С холма спускались в тишине. В голове мелькали мысли на счет произошедшего, но рассуждать здраво было невозможно. Быстрей бы прийти в себя.
А еще ужасно раздражали грязные руки, сам не знаю почему. Хотелось смыть с них землю и умыться.
— Э, ведьмак, я, кажется, немного ошибся, — разглядывая развилку дорог, пробормотал друид.
— И в чем же?
— Ну-у, — он протянул и указал рукой налево, — мы не там пристали к берегу, отсюда ближе к твоему дому.
— Вот это ты молодец, вот это ты красавец зверолюб, к вечеру-то дойдем хоть?
Взглянув на небо и прищурив глаза, он задумался.
— Наверно, — просто пожал плечами.
— Пойдем тогда, раз наверно, — и, повернув на левую дорогу, я потянул за собой Данральда.
— И, ведьмак, не называй меня зверолюбом, мне это не особенно приятно.
— Ты это погоди, ты же друид, растения там травки и любовь к природе и животным большая, значит, ты звероюб, что начинаешь-то?
— А ты знаешь тогда кто, — Данральд аж зашипел, — монстролюб ты, вот ты кто, самый настоящий монстролюб.
— Ага он самый, — я даже поднял указательный палец вверх, — мы будем убивать баб и трахать чудовищ, мой друг, — и хлопнул его по плечу.
Данральд замялся и все-таки выдал:
— Может, все-таки наоборот надо?
Попытавшись придать лицу как можно более беспечное выражение, хотя самого тянуло рассмеяться, я протянул:
— Может быть, может быть.
В тишине мы продолжили путь, Данральд, походу, сильно задумался над последним и украдкой кидал на меня взгляды. Да и мне было где соображалачку раскинуть.
В том, что эти кусочки воспоминаний оставил многоуважаемый предок, сомнений не было. Да и зачем он это сделал, в принципе, тоже понятно. Вот только вызвало сомнения то, что он рассчитывал, что я, воспылав праведной яростью, побегу мстить. Хотя по факту я иду мстить и прекрасно понимаю, что душевного диалога с братцем у меня не выйдет. Значит, в мою голову он мог вложить еще что-то. Не, ну так, если рассудить, если бы я увидел эти воспоминания в том же Каэр Морхене, вряд ли бы все бросил и ринулся на Скеллег, дабы устраивать семейные разборки. А вот уже находясь здесь, как бы и смысла нету сопротивляться таким желаниям. Да и зачем, здесь же рядышком. Нет, сделано-то красиво, тут, бесспорно, интерес вызывает, через какое количество времени меня бы сюда потянуло, и как бы это было, тоска по «родным краям», любопытство или еще какое чувство, с другой стороны, это неважно меня бы сюда тянуло или не сюда, а к родной крови, предавшей Рингольда. А потом — бах! — воспоминания, и все, у меня выбора по факту нет.
Ведь мстить-то я пойду за себя, а не за Рингольда, который был до этого. Увидев его воспоминания, я не просто их видел, я им был и даже сейчас это чувство не прошло. Какой хитрый дедушка, однако, комбинатор хренов. Изящно и прелестно, ничего не скажешь. Повесил долг. Да и хер с ним.
Спустя минут сорок тишины, прекрасной тишины, как раз хоть успел разобраться немного в отношении к этому.
— Слушай, ведьмак, а ты не думал, вот придем мы сейчас к твоему дядьке, и что ты скажешь? А если он тебя не примет?
— Думал, конечно, не примет, да и хрен с ним, к братику зайду, пообщаюсь там по-родственному, обнимемся, всплакну на его могучей груди и, взглянув ему в глаза, спрошу как посмел он, злоебучка эдакая, так себя нехорошо вести, ремешком по жопке его пройдусь и все, там на корабль и в Цинтру или куда еще — повернувшись, я посмотрел на друида, который шагал рядом со мной, сгорбившись и ковыряясь в ухе.
— Шутишь ведь, — друид вздохнул.
— Шучу, убью его и все.
— И даже не попытаешься поговорить, выяснить, зачем он так поступил?
— А что здесь выяснять, ярлом захотел стать, править на острове и всем владеть, — я пожал плечами, — здесь все просто, или почти все просто. Мысли скакнули к одному из виденных мной воспоминаний.
— Данральд, я вот слышал, что есть обычай такой, сам-то я уже и не помню, что вроде как бывает, что жену вместе с мужем хоронят.
— А то, в основном такое короля касается, да и ярлов, и не все так однозначно, супруга почившего может возлечь рядом с мужем. В жизни и в смерти едины. Обычных людей такой обычай не трогает, хоть и не возбраняется. Хотя могут и сами люди жену умершего положить рядом, не спрашивая ее мнения, тут по-разному, — он хмыкнул. — В основном, как я и сказал, это касается семей ярлов да короля, остальным до этого нет дела.
— Ясно.
— Ведьмак, когда брата убьешь, ты же братоубийцем станешь, — вот моралист зеленый, а сначала таким хорошим парнем казался. Лезет и лезет в душу, не прекращая.
— То есть, когда ты решил предложить мне свою помощь, тебя это не смущало?
Немного замявшись, Данральд ответил:
— Я об этом не думал.
— Не думал он. Понимаешь, ведь Олаф убил меня, я умер, теперь я уже не тот Рингольд, каким был, — эмоции начали проявляться, не нравился мне этот разговор. Немного помедлив добавил: — И смерть моя была нелегкой, так что да, стану, и мне на это плевать, раз он так поступил. И на его руках моя кровь, да и смерть мамы вызывает много вопросов.
— Но, если ты умер, как ты можешь жить? — как мне показалось, друид от моих слов находился то ли в недоумении, то ли в шоке.
— Повезло, Данральд, очень сильно повезло, что я вернулся.
Наткнувшись по дороге на ручей, я наконец-то смог смыть грязь с рук.
Дальнейший путь прошел почти в тишине, Данральд о чем-то сильно задумался и отвечал уже невпопад.
Когда впереди замаячил дом моего дяди, он уже нормально смог рассказать о том, что сумел выяснить у своего друга об этом острове и моей семье.
Глава 26.2
Подходя к дому или, можно сказать, к поместью моего дяди Арне, я наблюдал самую настоящую сельскую пастораль.
В паре километров виднелась пара домиков, маленькая деревенька, окруженная убранными пшеничными полями, черные квадраты земли сильно выделялись, где-то виднелись оставшиеся снопы. Да и животных вокруг хватало. Свиньи, которые расположились в луже и похрюкивали от удовольствия, стая гусей, спокойно сидящая на одном из лугов, а на другом мирно пасущиеся козы.
Кстати, у имени моего дяди, как выяснилось из слов Данральда, даже есть значение, а именно Орел. У моего имени тоже: Рингольд — значит сильный советчик. Мне подходит, я всегда и с большим удовольствием могу дать совет, куда кому и в какую даль пойти.
Поместье окружал частокол, невысокий, метра в три, небольшая, но все же защита, ворота были распахнуты, сквозь них виднелись дома и другие постройки, а что больше меня удивило, крыши их покрывала зеленая трава. Это так их утепляют дерном, что ли?
— Вот и к дядюшке пришли, родственничков навестить.
Не успели мы зайти в ворота, как оттуда вынырнул бородатый мужик, держащий в руках копье, нацеленное на нас.
— Вы кто такие, чего надо? — он оглядел пространство за нами, и его взгляд вновь впился в нас.
— К Арне пришли, позови его, поговорить хотелось бы.
Еще раз с подозрением глянув на нас, он бросил:
— Ждите. Скрывшись спустя пару секунд, мы услышали молодой голос.
— Дядька Гуди, что ты разбегался-то?
— Да там чужаки какие-то отца твоего зовут.
— А понятно, так я и сам разберусь тогда, что отца беспокоить.
Спустя пару минут из ворот вышел молодой рыжий парень лет семнадцати, в простой серой рубахе и таких же штанах, подпоясанный черным кожаными ремнем, бляха же была выполненная в виде головы медведя из металла желтого цвета, а на ногах красовались коричневые кожаные сапожки. В руках он держал боевой топор и щит, но тяжело дышал и от него несло потом. Видимо, упражнялся. На лице его была поросль, что заменяла усы и бороду, которые когда-то, еще в той жизни, называли усиками девственника.
Глянул он на нас весьма хмуро, как ему казалось, мне же захотелось от этого вида взять его за щечку и погладить со словами: «Какой серьезный малыш».
— Вы кто такие, и что вам надо от отца? — А это я уже где-то слышал.
— Поговорить с Арне хотели бы.