отел на тех, кому они не нравятся», давая таким образом понять, что, когда у тебя достаточно мышечной массы, тебе может нравиться все что угодно и ты никому ничего не должен объяснять. Ведь только одним ударом кулака полицейский агент мог бы вогнать Стуки в землю сантиметров на двадцать. Но нет! Вместо этого Сперелли пытался рассуждать о не-местах.
Антимама! Безусловно, в том, чтобы именовать торговые центры в честь художников или давать им названия цветов, должна быть некая доля садизма. Видимо, для привлечения мотыльков-покупателей. Или, может быть, потребители думают, что мастера живописи на том свете радуются, видя себя в окружении моющих средств и томатного соуса?
Впрочем, подумал Стуки, эти рассуждения совершенно бесполезны. Кому какое дело до названия супермаркета?
— Инспектор, заедем на автомойку? Машина вся в грязи.
— Подожди-ка, который сейчас час?
— Почти три.
— Я сам этим займусь, Сперелли. Возвращаемся на базу.
— Микеланджело, во сколько мы должны были встретиться?
— В три.
— И сколько сейчас на твоих часах?
— А у меня их нет.
— На моих уже пятнадцать минут четвертого.
— Может быть.
— Послушай, парень, давай поступим следующим образом. Ты сохранишь у себя в мобильнике мой номер телефона и в те дни, когда мы должны встречаться, будешь звонить мне ровно в семь тридцать утра и повторять: я должен быть сегодня в полицейском участке в такое-то время. Договорились?
— Если вы настаиваете.
— Давай быстро, я тебя жду. Сегодня мы будет мыть полицейские машины. Это чрезвычайно важная работа.
— Чистить коповозки? — обрадовался Микеланджело. — Я мигом!
Стуки думал насолить этим мальчишке, но получилось наоборот: поручение явно пришлось ему по вкусу.
Инспектор Стуки спросил агента Пасетти, не сможет ли он присмотреть за подростком. К примеру, они с Микеланджело могли бы вместе провести тест-драйв автомобиля, который полицейские оставили на автомойке для проверки. Агент Пасетти считался в округе величайшим механиком всех времен. Кончики его пальцев были чувствительнее, чем у ювелира, а машины, к которым он прикасался, превращались в настоящие сокровища. «С Пасетти ты летаешь», — так говорили между собой полицейские. Само собой, не слишком быстро, зато безопасно.
Стуки проводил Микеланджело на автомойку, которая обслуживала полицейские машины. Механики поначалу были против: не положено. Стуки им ответил, что они совершенно правы, но, может быть, только на этот раз у них найдется какая-нибудь машина, которая нуждается в воде и мыле.
Микеланджело оказался довольно прилежным. Он тщательно надраил полицейский автомобиль и, будто этого не достаточно, дотошно описал Стуки все дефекты машины, многое повидавшей на своем веку и изрядно изношенной, со множеством царапин, указывающих на невнимательность или усталость, и каких-то насекомых в зазорах радиатора, которые напоминали о патрулированиях за городом.
Инспектор Стуки помрачнел: у мальчишки обнаружился неожиданный потенциал.
— Хорошо, Микеланджело, на сегодня все. Увидимся в среду, ровно в восемь часов.
— Почему не завтра?
— Завтра мы заняты.
— Чем?
— Исполнением своего профессионального долга.
— Какого?
— Арестовывать преступников, составлять рапорты, не бросать на ветер деньги граждан и вызывать в них чувство защищенности.
— И все это в каком порядке?
Невыносимо!
Стуки счел себя обязанным рассказать сестрам из переулка Дотти о своем первом дне с Микеланджело. Инспектор решил сделать ответное приглашение на ужин и, что было бы неплохо, приготовить какое-нибудь блюдо иранской кухни. Конечно, не без помощи дяди Сайруса, которого Стуки попросил освежить его память в плане рецепта. Он пошел в ковровую лавку дяди Сайруса и нашел старика, как и всегда, сидящим на кипе ковров. Дядя был одет в праздничные одежды.
— Если мне суждено умереть сегодня, — сказал старый иранец, — я хочу, чтобы смерть застала меня в одежде моей родины. Любой другой наряд был бы неуместен.
— Но, дядя, тебе ведь не обязательно умирать именно сегодня и именно здесь.
— Я предпочел бы умереть в моей лавке.
— Почему?
— Здесь я счастлив. А умереть счастливым — это большое дело.
— Без сомнения. Кстати, дядя, мне нужен рецепт одного иранского блюда. Такого, чтобы произвело впечатление.
Сайрус предложил племяннику приготовить горме-сабзи из риса, говядины, фасоли и огромного количества трав, которые дяде присылали из Ирана. Стуки мысленно рассчитал необходимое на это время: часа два, а может быть, и три. Ничего не поделаешь: приготовление блюд иранской кухни требует много времени. Сложно, но он должен успеть. Между тем дядя Сайрус рассказывал Стуки, как в Иране готовят горме-сабзи: рис промывают, чтобы удалить часть крахмала, и медленно доводят до готовности в кастрюле, на дне которой выложены ломтики картофеля, которые не позволяют рису прилипать ко дну посуды и в процессе приготовления становятся золотистыми и хрустящими. Отдельно на слабом огне тушится мясо с фасолью и с измельченной пассерованной зеленью.
Стуки вспомнил, как его мама Парванех готовила это блюдо. Оно издавало восхитительный пряный аромат, «запах высоких нагорий», как называла его мама, вдыхая который маленький Стуки начинал воображать восточный город, которого никогда не видел, с такими узкими улочками, что по ним можно было двигаться только гуськом…
Дядя Сайрус вручил племяннику бумажные пакетики с травами и специями, которые бережно насыпал из емкостей, хранившихся у него в морозилке. Внезапно о чем-то вспомнив, старый иранец вернулся в кладовку. Как оказалось, дядя пошел на поиски стеклянной банки, внутри которой лежало множество каких-то темных шариков. Инспектор не сразу догадался, что это такое.
— Сушеные лимоны, — ответил на его вопросительный взгляд дядя Сайрус.
— Естественно, как же без них, — улыбнулся Стуки.
Лимоны пустыни, высушенные на солнце и превратившиеся в маленькие комочки неправильной формы.
— Их нужно варить вместе с мясом, — пояснил дядя Сайрус.
Сушеные лимоны придавали блюду тот необычный кисловатый вкус, который так нравился инспектору. Истинное наслаждение для вкусовых рецепторов!
Сандра и Вероника оценили ужин довольно сдержанно: фасоль не входила в число их любимых блюд. Зато им очень понравилась картофельная корочка со дна кастрюли.
Иранская еда оказалась легкой и питательной.
— Будто мы ничего и не ели, — сказали гостьи, прихлебывая коньяк, предложенный им Стуки.
— Как вы думаете, инспектор, мы сможем помочь мальчику? — сменила тему разговора Сандра.
— В чем? — спросил инспектор.
— Обрести спокойствие и без потерь пережить переходный возраст.
— Не сомневайтесь, — уверил женщину Стуки.
— Когда вы снова с ним встречаетесь? — поинтересовалась Вероника.
— В среду.
— Так поздно? — ахнули сестры. — Может, вы решили его бросить, инспектор? Кстати, что вы вообще думаете о Микеланджело?
— На первый взгляд — мальчишка сырой, как недопеченное тесто.
— А на второй?
— По-моему, в нем что-то есть.
Стуки посмотрел на Арго, дремавшего на ковре. Наверное, сестры навевали на пса скуку. «Это потому, что ты их плохо знаешь», — подумал инспектор, мысленно обращаясь к своему четвероногому другу.
— Нет, Ландрулли, я не смотрел вечерние новости, — ответил на входящий звонок инспектор Стуки.
— Вода поднимается! — возбужденно сообщил подчиненный.
— И что с того?
— Разве вы забыли, инспектор?
— Что я должен помнить?
— Статья в газете, я вам читал. Ясновидящая, которая предсказала наводнение.
— А, гадалка! Что ж, в МЧС она бы сделала карьеру.
— Это точно! — хмыкнул Ландрулли.
На самом деле, пока Стуки готовил горме-сабзи, он как раз смотрел телевизионный репортаж с места событий. Сцены разбушевавшейся водной стихии произвели на инспектора впечатление и рассердили его. Стуки находил невыносимыми всю эту болтовню о необходимости защиты территории, о связи со своей землей и декламирование поэм о реках. Пустые слова. В реальности же имелись захламленные водные артерии, новые ежегодные обещания и закатанные в асфальт благие намерения. Канавы засыпались так, будто там хоронили жертв чумы, а о реках забывали, словно о престарелых родственниках. И все потому, что те, кто занимаются организацией восстановительных работ, попросту заинтересованы в катастрофах. На людских проблемах растут карьеры, и это совсем не сложно, когда контроль поручен экспертам, анализ — бездушной аппаратуре, а интерпретация результатов утопает в вязких дебрях политики.
Даже пушистый комок по кличке Арго был рассержен до крайней степени. Он вцепился зубами в персидский ковер, нанеся ему непоправимый вред: ближе к центру образовалась дыра диаметром с дыню. Какая печальная судьба для великолепного ширазского ковра ручной работы. Дядя Сайрус умрет от горя, если узнает. Впрочем, он и так со дня на день собирался умереть. Старик переживал трудный период, погружаясь в воспоминания о былой любви и борясь со страхом смерти. Несколько вечеров назад Сайрус рассказал племяннику одну историю из своей жизни. Стуки казалось, будто он смотрит фильм прошлых лет в старом кинотеатре: черно-белое изображение и жесткий звук, напоминающий жужжание ткацких станков в Тегеране.
…Молодой Сайрус Мадани в седле своего скутера ждет на углу одной из улиц Тегерана. Из-за угла появляется прекрасная девушка. Глаза молодого человека сверкают, он выпячивает грудь с видом настоящего покорителя сердец. Лаская взглядом нежную волну девичьих волос, которая мягко колышется при каждом ее шаге и с ароматным шорохом падает на девичьи плечи, Сайрус ощущает, как сердце помимо его воли начинает биться сильнее.
— И тогда я приблизился к ней и спросил: могу ли я любить тебя?
Инспектор Стуки так и подпрыгнул на стуле, пораженный внезапным поворотом событий.
— Так и сказал? Но это же совсем не по-ирански.