Речитатив выходил из ряда вон как плохо, хотя, очевидно, что протестующие честно старались. Революционный настрой постоянно портили разные бытовые мелочи: то шнурок у кого-то развяжется и хор тут же спотыкался из-за одного, а то и целые группки по несколько человек откалывались от строя в желании перекурить. Ко всему прочему накрапывающий дождь разбавлял шествие пустыми прорехами в строю и до места массовых митингов рисковали дойти не все.
Лев врезался в толпу, подминая левый фланг, и со всего размаху полетел на землю, увлекая за собой сразу пятерых. Пальто напитало влагу с лужи и в боку неприятно захолодило.
– Чорт! – выругался Лев и в ту же секунду получил смачный удар кулаком по скуле. – Що ж ти, паскудо, витворяєш? – рассвирепел он, схватившись рукой за лицо.
– Це, що ти ти, гнида, витворяєш? – Ударивший вскочил на ноги и больно пнул в бок Льва Робертовича.
– От мерзота! – поддержал другой. – Хлопці, це провокація!
Толпа взревела и сразу несколько человек принялись наотмашь бить лежащего на земле и корчащегося от боли Льва. Инстинктивно закрыв лицо руками, Лев Робертович думал о сумке. Он не мог видеть её и не знал, на месте ли она ещё. Но встать и дойти до неё уже решительно не было никакой возможности – озверевшая толпа, разглядев в спившемся букинисте провокатора, с оглушающей жестокостью добивала противника. Во рту стоял отвратительный металлический привкус крови, а голова сотрясалась от мощных ударов. Последнее, что запомнил Лев Робертович, это испачканные кровью и грязью отпечатанные на принтере листки, в беспорядке лежащие на асфальте перед ним. И строчки, отзывающиеся эхом в унисон ударам: "дякую", "будь ласка", "пробач".
Глава 3
– Чаю? – предложила Соня, ювелирных размеров брюнетка, с очаровательно-неряшливыми локонами, подстриженными под каре. В руках, облачённых в казинетовые митенки, она зажимала крошечную фарфоровую гайвань, из-под крышечки которой вырывались облачка пара.
– Можно, – на губах Кирилла заиграла улыбка. Он оторвался от мерцающего экрана ноутбука и с благодарностью принял напиток.
– Холодает, – пожаловалась она.
– Вечереет, – согласился он, прихлёбывая из чашки с замысловатыми китайскими иероглифами. – Валя обещал гуманитарку ближе к вечеру: сухие дождевики, запасные батарейки, бутерброды, чай…
– Чаем и бутербродами я обеспечу тебя без всяких там "валей"! – хмыкнула она.
Кирилл поправил сползшие на переносицу очки и улыбнулся, едва заметно, одними краями губ. На вид ему было едва больше тридцати, короткостриженый, с длинным вытянутым лицом и красным от холода носом. Шею обрамлял толстый вязаный шарф, надетый поверх дутой болоньевой куртки.
– Кстати, а что за чай?
– Те Гуань Инь, – тихо сказала Соня и пояснила:
– Это южнофуцзянский улун.
– Какой невообразимый словесный ералаш! – пожаловался Кирилл. – Как ты в нём разбираешься – ума не приложу!
– Так же, как и ты в своих топиках, тегах, блогах!
– парировала Соня. – Каждый человек мастер исклю чительно в своём ремесле!
– Выходит, Фейхтвангер заблуждался?
– Это ещё кто? – она вскинула кверху брови и нахмурилась.
– Да был один такой писатель начала прошлого века. Это он говорил: «Талантливый человек талантлив во всём».
– Дудки! – возразила Соня. – Вот уж дудки! Даже гений не может быть одновременно богом в мелиорации, хореографии и кинологии. Чего ты смеёшься? – она легонько стукнула его в плечо.
– Смешно! Кстати, Фейхтвангер еще говорил, что от великого до смешного один шаг…
– … но от смешного уже нет пути к великому! – вспомнила она известную цитату. – Намёк, что ли? – И она погрозила кулаком.
Густой в ранних ноябрьских сумерках воздух отдавал кутерьмой ароматов, смешанных тут же, в одном месте – на баррикадах площади Независимости. Пахло горелым железом – невдалеке сверкали зайчики электросварки – и костром; напитанными сыростью, испревающими на горячих телах одеждами; пахло валерьянкой и сердечными каплями; острыми приправами быстро-супов и щекочущими нос кофейными нотками. Сладковатые волны этого микса носились взад-вперёд, не находя выхода. Толпы митингующих, рассредоточенных по площади и далеко за её пределами, громко, казалось даже, нарочито громко чесали языками, гуторили друг с другом, о чём-то толковали, иногда перетекая броуновским движением из одного группки к другой. Пространство наполнялось звуками и самой разноголосой беседой. Ровный гул растревоженного улея царил над майданом.
Баррикады – сваленные в кучу парковые скамейки, сбитые шиферными гвоздями деревянные паллеты, строительные мешки с песком, местами дырявые; обломки старой мебели и даже рояль, массивный, белый, торжественный, взявшийся невесть откуда. В невообразимой какофонии вещей, в хаотическом и бессмысленном их нагромождении неизменно угадывалось сочетание жёлтого и синего – непременный диколор как символ украинского флага. Многие наносили незамысловатый двухцветный грим прямо на лицо, украшая щёки и шею звёздами Евросоюза.
Особенно громко гудела толпа ближе к центру, у стелы, увенчанной скульптурой девушки с венком. Здесь, на скамейке, снесённой из сквера, под тёмно-зелёным шатром, натянутым от дождя, сидели Соня и Кирилл.
– В тёплое время года тут много праздно шатающейся молодёжи, – вспомнил Кирилл, однажды уже бывавший в этих краях совсем по другому поводу. – У подножия стелы бьют фонтанчики, а на ступенях хорошо сидеть, окунув ноги в воду.
– И милиция не гоняет? – удивилась Соня.
– Раньше гоняли. Фонтан был запретной зоной, но позже у приезжих стало доброй традицией окунаться и, знаешь, блюстители порядка просто перестали замечать. Махнули рукой – у них, наверно, хватает других забот.
– Напишешь об этом в своём блоге?
– Уже написал! – похвастался Кирилл. – И фотку приложил. Теперь по этим ступенькам гремят сапоги военных.
История знакомства – не из ряда вон. И случай-то почти банальный – познакомились в очереди, давно, три года тому назад. Студентка Ростовской консерватории имени Рахманинова София Субботина и аспирант-филолог Кирилл Виноградов. Общались полгода. По-дружески. Но отношения выросли из рамок "друг по переписке". Когда чувства, разбуженные Кириллом, проснулись, Соня моментально закрылась от мира. Её кидало из крайности в крайность: от флирта к серьёзным отношениям и обратно. Словно на качелях. Но отчего-то с Кириллом пришла и ломка стереотипов – их приклеило друг к другу так крепко, что любые попытки третьих сторон из разлучить, оказались обречёнными на неуспех. А такие попытки предпринимались, словно кто-то или что-то оттачивал их иммунитет на злокозненность судьбы, готовившей за следующим зигзагом поворота новые и новые испытания.
Соня с треском вылетела из консерватории, провалив зимнюю сессию. Кирилл, окончив аспирантуру заочно, с весенним призывом ушёл в армию. Они оба колебались на грани зависимости друг от друга. Год прошёл в письмах и когда Кирилл вернулся, чувства захлестнули с новой силой – так любовь к одному человеку перерастает в любовь ко всему, чем он дышит. К его родителям, домашним животным, привычкам, увлечением, друзьям. В поиске себя Кирилл попытал удачи на ниве журналистики. Сонины интересы выплёснулись в любовные стихи и живопись, игру на виолончели и фортепиано. Всё это перемешалось с желанием, надеждой, ожиданием. Она верила в чудо и видела его каждое утро, подле себя – всклокоченным, расчерченным следами линий от подушки, мирно посапывающим рядом.
Очень скоро пришлось уйти из журналистики, чтобы писать блог – Кирилл бы очень удивился, узнай он, что это история про него. Часто упоминая в беседах о блогерах, он не скупился на выражения, называя их в самом мягком приближении бесчестными пиарщиками и охотниками за рейтингами. Помог здесь, впрочем, один случай, вернее, разговор, заставивший Кирилла на многие вещи смотреть иными глазами.
– Монологи в газетах давно перестали волновать умы пытливых читателей, – посетовал как-то выпускающий редактор. – Интернет стал как обычное СМИ, с той единственной разницей, что монолог автора он превратил в диалог, сделав читающего сопричастным процессу.
На откровения Теймураза, безусловно, потянула пара рюмок водки. Сама беседа проходила за одним из столиков ресторана "Persona grata" на корпоративе одного издательского дома, где Кирилл не так давно ходил в чинах штатного корректора.
– Газета берёт своей численностью, – настаивал, однако ж, не сильно упорствуя, Кирилл. – Наш козырь – постоянность аудитории. А ещё – ностальгия. Газета – это полученная информации, которую можно про смотреть любое количество раз, в любое удобное время, в любом месте и даже подчеркнуть в ней нужное или важное, если требуется. И если угодно, непременный атрибут утренней трапезы – снова она, и шуршащие страницы, и запах типографской краски…
– А-аа, – передразнил Теймураз, – ностальгия! Вот уж чушь! Речь о нас с тобой. Мы не потребители, мы создатели. От ностальгии не особо-то шуршит в кошельке, согласись! А рецепт популярного журналиста вовсе не в многотысячных тиражах, а в количестве комментариев, друзей и репостов.
Как подобает пьяным разговорам – в них зиждется словесная разруха. И речи от рюмки к рюмке не блещут умом и красотою. Но зерно сомнения было посеяно и через несколько месяцев, едва подвернулся подходящий случай, оно дало всходы. Этим самым случаем послужил резонансный эпизод из жизни одного ростовского чиновника. Так в сети появилась первая запись блогера Виноградова. Взрыв откликов, заметки в СМИ и даже цитата в одном из известных немецких таблоидов. Успех пришёл неожиданно, он помог уверовать в свои силы и скрепить усвоенный урок, как говорят в таких случаях, третьим семестром или пятой четвертью. Спецрепортажи из горячих точек стали визитной карточкой Кирилла. «Писать тогда получится честно, – размышлял он в своём интернет-дневнике, – когда эмпирическим путём сок событий окропит написанные мною строки, тогда и только тогда словесная вязь обретёт эгрегора, ту самую душу, порождаемую мыслями и эмоциями людей в тех строках описанными». Не было и тени сомнения, что массовые акции протеста в Киеве на сегодня сенсация номер один. «Типичный оккупай, – сказал знакомый Кирилла Володя Колышев. – Начался так неожиданно, и так правильно. Очевидно он отличается от первого "оранжевого" майдана. Этих так просто не разгонишь. Этим подавай конкретное решение. Шансов прогнуть власть до Вильнюсского саммита мало, но они есть. Интересная ситуация. Я бы поехал!» – И он посмотрел на Кирилла.