бра, перед тем как побежать на берег? Оставь и ты свои яйца и сбегай поглазей, а то вдруг тебя в старости паралич разобьет и ты будешь горевать о том, что упустила в юности? А, ладно! Кому нужны мои нравоучения? Надо бы найти хромого вроде меня и читать проповеди ему. Не священник я, чай, чтобы меня все слушали.
Старик осторожно отставил корзины в сторону, ни на мгновение не прекращая болтовню, обращенную большей частью к себе самому. Затем, вздохнув пару раз, он взял себя в руки и, напевая под нос, вернулся к унылой работе.
К тому времени Молли и Сильвия уже бежали по причалу. Они неслись со всех ног, не обращая внимания на колотье в боку, – мчались вдоль берега реки, туда, где собирались люди. До гавани от Масляного креста было недалеко, и через пять минут запыхавшиеся девушки уже стояли в месте, откуда можно было видеть море, не углубляясь в толпу; впрочем, толпа продолжала увеличиваться, и вскоре вновь прибывшие окружили и их. Все взгляды были устремлены на корабль, покачивавшийся на якоре прямо у отмели, менее чем в четверти мили от причала. Акцизный чиновник только что поднялся на борт, чтобы получить у капитана отчет о грузе и осмотреть его. Люди, отвезшие его туда на лодке, уже гребли обратно к берегу с новостями; лодка причалила чуть поодаль от толпы, и собравшиеся все как один ринулись к ней, желая услышать рассказ. Вцепившись в руку более взрослой и опытной Молли, Сильвия с открытым ртом слушала ответы, которые ее подруге давал угрюмый старый моряк, оказавшийся рядом с ними.
– «Решимость», монксхэйвенский корабль! – отозвался он с таким возмущением, словно ответ был очевиден даже гусю.
– Славная «Решимость»! Воистину благословенный корабль! – раздалось у локтя Мэри щебетание какой-то старушки. – Она привезла домой моего единственного сыночка – он велел молодому лодочнику сообщить мне, что с ним все в порядке. «Передай Пегги Кристисон, – сказал он (меня зовут Маргарет[5] Кристисон). – Передай Пегги Кристисон, что ее сын Езекия жив и здоров». Слава тебе, Господи! А я-то, вдова, уж и не чаяла вновь увидеть своего мальчика!
Казалось, в тот полный радости час все разделяли чувства друг друга.
– Прошу прощеньица, но, если бы вы чуток подвинулись, я бы подняла своего малыша, чтобы он увидел папкин корабль, а мой господин, быть может, увидел его. В прошлый вторник нашему сыну исполнилось четыре месяца, а отец еще ни разу его не видал. У малыша уже и первый зубик прорезался, и второй вот-вот появится, благослови его Боже!
Перед Молли и Сильвией стояли двое богатых монксхэйвенцев, и когда они по просьбе молодой матери подвинулись, девушкам удалось услышать кое-что из произнесенного ими: эти судовладельцы обсуждали сказанное лодочниками.
– Хейнс говорит, что они отправят на берег судовой манифест минут через двадцать, как только Фишберн осмотрит бочки. Говорит, что только восемь китов.
– Пока не увидим манифест, точно сказать нельзя, – ответил другой.
– Боюсь, он прав. А вот со «Счастливого случая» новости хорошие. Он сейчас у мыса Сент-Эббс-Хед[6] и везет пятнадцать китов.
– Узнаем, сколько в этом правды, когда он приплывет.
– Приплывет он к завтрашнему приливу.
– Это корабль моего кузена, – сказала Молли Сильвии. – Он – главный гарпунер на «Счастливом случае».
Какой-то старик коснулся ее плеча.
– Покорно прошу простить мои манеры, миссис, но я слеп как крот; мой паренек на борту того судна у отмели, а моя старуха не встает с постели. Как думаете, долго ли им еще плыть до гавани? Если недолго, я схожу домой и сообщу обо всем своей женушке, а то как бы она чего не подумала, зная, что он так близко. Могу ли я вас спросить, виднеется ли еще из-под воды Сгорбленный Негр?
Встав на цыпочки, Молли стала высматривать носивший это имя черный риф, но Сильвия, наклонившись и глядя сквозь движущуюся толпу, заметила его первым и сообщила об этом слепому старику.
– Кто у котелка стоит, у того он не кипит, – произнес тот. – Сегодня этот камень все никак не хотел уходить под воду. Как бы там ни было, а я успею сходить домой и побранить свою женушку за то, что она волновалась, ведь уверен, что так и было, хоть я и говорил ей не тревожиться, успокоиться и расслабиться.
– Нам тоже пора, – сказала Молли, когда толпа расступилась, чтобы пропустить шедшего наощупь старика. – Нам все еще нужно продать яйца и масло и купить плащ.
– Да уж, пора! – произнесла Сильвия с заметным сожалением в голосе.
Всю дорогу до Монксхэйвена ее мысли занимала покупка плаща, однако у этой девушки была впечатлительная душа, быстро проникающаяся общим настроем, и теперь, пусть Сильвия и не знала никого из команды «Решимости», ей хотелось увидеть корабль входящим в гавань так же сильно, как и тем из собравшихся, у кого на борту этого судна были близкие. Развернувшись, девушка с неохотой последовала за рассудительной Молли, зашагавшей по причалу к Масляному кресту.
В городе было очень красиво, но все слишком привыкли к этой картине, чтобы ее замечать. Солнце опустилось уже достаточно низко, превратив туман, клубившийся вдалеке над рекой, в золотую дымку. С обеих сторон Ди один за другим тянулись поросшие вереском холмы; те, что поближе, были красновато-коричневыми с бледно-зелеными вкраплениями; более отдаленные казались серыми и тусклыми на фоне яркого осеннего неба. Дома с крышами из волнистой красной черепицы в беспорядке сгрудились на одном берегу, в то время как новый пригород, выстроенный в более упорядоченной, но менее живописной манере, стоял на другом. Вода в реке продолжала прибывать из-за начавшегося прилива, и вскоре она уже начала окатывать причал у самых ног собравшейся толпы; огромные морские волны становились все ближе. Пристань была устлана придававшей ей неопрятный вид блестящей рыбьей чешуей, поскольку улов чистили прямо под открытым небом, а правил, касавшихся уборки отходов, в городе не существовало.
Свежий соленый бриз продолжал гнать приливные волны по синему морю, расстилавшемуся за отмелью. За спинами уходивших с причала девушек на воде покачивался корабль с белыми парусами; казалось, он был живым существом, которому всей душой хотелось сняться с якоря.
Можно себе представить, с каким нетерпением в тот миг бились сердца членов его команды и сколь невыносимой была задержка для ждавших на берегу, если вспомнить, что моряки шесть долгих месяцев летнего сезона не получали ни единой весточки от тех, кого любили, ведь от жадных взглядов возлюбленных, друзей, жен и матерей их отделяли опасные и мрачные арктические моря. Никто не знал, что могло произойти. Толпа на берегу погрузилась в торжественное молчание, охваченная страхом перед возможными вестями о смерти, страхом, который, принесенный волнами прилива, тяжким грузом лег на сердца этих людей. К берегам Гренландии китобойные суда отправлялись с сильными, полными надежды людьми; однако их команды никогда не возвращались в том же составе, в каком вышли в море. На суше среди двух-трех сотен человек каждые полгода кто-нибудь да умирал. Чьи же кости остались чернеть на жутких серых айсбергах? Кто будет лежать неподвижно, пока море не отдаст мертвецов? Кто уже никогда – никогда – не вернется в Монксхэйвен?
При виде первого китобойного судна, вернувшегося из плавания и ставшего у отмели, многие сердца исполнились необузданным, невыразимым ужасом.
Вот какое настроение царило в молчаливой, замершей толпе, когда Молли и Сильвия ее покинули. Однако, пройдя по причалу пятьдесят ярдов, подруги увидели с полдюжины раскрасневшихся растрепанных девчонок: те взобрались на штабель древесины, заготовленной для сезона кораблестроения, и оттуда, словно с лестницы, обозревали гавань. Порывисто, развязно жестикулируя, они держались за руки и, покачиваясь и отбивая такт ногами, напевали:
Омут судно обойдет, обойдет, обойдет,
Омут судно обойдет, что любимого несет!
– Вы куда это собрались? – крикнули они двум подружкам. – Китобоец причалит минут через десять!
Не дожидаясь ответа, который, впрочем, так и не прозвучал, девчонки продолжили пение.
Старые моряки стояли маленькими группками, слишком гордые, чтобы продемонстрировать интерес к приключениям, участниками которых они больше не могли быть, однако совершенно неспособные притворяться, будто говорят о чем-то другом.
Городок казался очень тихим и пустынным, когда Молли и Сильвия вышли на неровную Бридж-стрит. Рынок был все таким же безлюдным, а вот корзины и трехногие табуреты исчезли.
– Рынок на сегодня закрыт, – произнесла Молли Корни с удивлением и разочарованием. – Нам нужно поспешить и продать все лавочникам. Придется поторговаться, но не думаю, что матушка рассердится.
Они с Сильвией отправились в магазин на углу, чтобы забрать свои корзины. Увидев девушек, хозяин пошутил по поводу их задержки.
– Ай-яй-яй! Стоит девицам завидеть ухажеров, как цена на масло и яйца тотчас же перестает их волновать! Рискну предположить, что на том кораблике есть кто-то, кто дал бы целый шиллинг за фунт этого масла, знай он, кто его взбивал!
Слова эти были обращены к Сильвии, ведь именно ей старик вручил корзину.
Девушка, у которой и в мыслях ничего такого не было, надулась и, вздернув подбородок, едва удостоила хромого старика благодарностью за его любезность; она была в том возрасте, когда обижаются на любые шутки подобного рода. А вот Молли сказанное ничуть не задело. Напротив, ей понравились безосновательные подозрения, что у нее может быть ухажер, и мысль о том, что его на самом деле не было, удивила даже ее саму. Если бы ей, как Сильвии, представилась возможность купить новый плащ, вдруг у нее появился бы шанс! Но увы. Молли осталось лишь рассмеяться, покраснеть, притворившись, будто предположение о том, что у нее есть возлюбленный, недалеко от истины, и ответить хромому торговцу в том же духе:
– Ему понадобится больше денег, чтобы умаслить меня стать его женой!