к горлу черный комок поступил.
Гость
У ног твоих, белая птица!
Миры и пространства легли,
я чувствуя танец последний —
кончаются мир и пиры!
Ирод
Я чувствую странное зарево,
гроза ударяет мне в кровь.
У ног твоих, чеpная птица,
я брошу с кинжала свой рок.
Иродиада (ее слова таковы, как их слышит Ирод)
О, музыканты и гости седые,
забудьте на миг о судьбе.
Ах, сердце мое изнывает слезами.
Пускай моя дочь протанцует судьбу.
Саломея
Свою тайную мысль оставляю,
пронзенное сердце свое стерегу.
Кто миру из сердца прибавил забавы,
пусть будет моим на еврейском пиру.
Ирод
О, мои соплеменники крови,
тридцать лет проклинаю судьбу.
Я пошёл против иска по крови,
а жрецы разглашают молву.
Не желал я обмана истории,
не хотел я обидеть всевышних рабов,
пожелал умертвить я младенцев
за черное детство будущих снов;
только пахари неба больные
приготовили жалкий обман —
закрыли младенцев в безвестной пустыне.
Сегодня тридцать лет!
Тот, первый, говорят,
у узника крестился,
вторая – дочь жены моей.
Обмануты, история
и мать моих детей.
Выходит белый хор. Все в белом, все женщины. Все двигаются. «Белянки» выходят собирать невидимые цветы, смеются при этом неслышимым смехом, делают невидимые букеты и венки. Во время невидимого и неслышимого веселья они начинают вслух, вразнобой декламировать стихи. В разной тональности и ритме. Иногда хором прочитывают одну строфу, иногда больше. Иногда одна читает. Иногда несколько голосов ведут разные партии.
Хор (женский)
А бог, как балерина,
укрытый пелериной,
а конь идет из тени —
он зеленей растений,
и из ресницы
слеза сбегает птицей.
Река засуетилась
и воину взмолилась:
«Пойдешь, следы не пачкай,
которые в раскачку
живут две тыщи весен,
оставить их на осень
дед посулил внучатам —
двойняшкам-паучатам:
воспитывать коровам
отдал их, а не совам,
родились будто мыши,
а под великой крышей;
отец им – дух, и тени
и ласковых спасений
приносят, и сомнений».
Кто нужен, тот родится,
а лишний не годится.
Автор
Над башнями солнце садится,
белеет печальная кровь,
тяжелые плечи пустыни
и те потеряли любовь.
Ирод
Я в жертву тебе жизнь брата принес,
танцуй, Саломея и злая любовь.
Я знаю, ты ненависть держишь
в себе за отца своего.
Танцуй же великая Лесба,
прибавь к убиенным еще одного.
Хор
Оставаясь невидимым, поет мужской хор. Женский хор выходит танцевать.)
Еврейку злую милой
я окликал подчас,
ее ласкал и силой
владел ее тотчас.
Она нагая дама,
еврейская мадонна.
Когда-то мы лежали
и жили в дивном зале,
твои большие груди
стыдили чьи-то судьи,
желали безразличья
глаза косые птичьи.
Ночное безразличье
холодное плыло,
ты нега и двуличье,
ты красное дупло.
Спала ты где-то в белом,
под красным колпаком,
испачканное мелом,
лицо красно виском.
Проснулась ты одна
животная весна,
а волосы до дна
все выпила роса.
Иродиада
Я счастья хотела и мира,
я жажду не крови, а вин,
и мысль мою дочь и гетеры
танцуют во славу любви.
Раб
Руками уста мои рвет на куски,
зарницами глаз обнажает мне душу
и телом своим затмевает века.
Не женщина, деспот, сплетенный из змей.
О, ноги, держитесь за землю,
не дайте исчезнуть и вверх улететь.
Руками нащупаю я господина,
он жив, восседает с женой,
значит, и я не в постели
с обличием дьявола и сатаной.
Пахнут где-то миндалем
слова обращенные в кровь,
великое горе в темнице бушует,
мир грянет на землю,
вонзится осколками в плоть.
Мой господин, уже все коченеют,
мертвеют судорогой лиц,
вот-вот пустыми тушами
обрушатся в открытый Аваддон.
Я вижу тени бродят
на дне пустынном зла,
я вижу песнь заводит
прощальную Земля.
На небе ясный месяц,
Великий Город спит,
я слизью растекаюсь
под пятками ее.
Хор (женский)
С еврейкой в белом зале
опять затанцевали,
крутились и рычали,
плясать и петь устали,
разделись донага,
но снова как юла,
еврейка закрутилась,
к танцорам запросилась.
А рядом все седые,
служанки молодые
танцуют и ликуют,
да в зеркале пируют.
На лицах бледны маски,
да не желают ласки.
Земное не видали,
а тело потеряли.
Иоанн
Готовил жрец-провидец
фантомную судьбу
и воспитал как видел,
я это понял тут.
Креститель, я креститель,
простой солдатик, раб,
мой жрец, отец мой, мститель —
всевидящий Зураб.
Народ наш умер тайно
за горизонтом гор.
Я, странник из пустыни,
великий Ирод, Саломея. Вот —
последние народа имена.
В уединении мы жили.
За счет великих слов
народы нас кормили,
потом пришла любовь.
Меня растлили в храме,
раб странника смотрел,
брат Ирода убит жрецами,
я умираю как хотел.
Саломея
Скоро, скоро смерть, мой милый,
тебя люблю и совершаю грех,
но больший грех собой открою,
войду убийцею к всевышнему царю.
Мой будет жребий брошен
сегодня на пиру,
мой танец начат в рае,
а кончится в аду.
Ребенок светлоглазый,
морская колыбель,
я вижу рабства ложе,
но мне идти за ним.
Толпа
Мы верили небу,
нам дали еды,
наследник явился
и удалился в пустынь.
Ирод
Всевидящие мертвецы!
Ах, дочь, приемная девица,
плясала будто в судный час,
немного слез, немного львица.
Хор (женский)
Рассвет в воде колышит,
еврейка вся не дышит,
прошел и бог по следу,
забыл про плаксу-деву.
В сафьяновых сапожках,
не всадник, многоножка —
махнул мечом немножко,
разбил девицу-крошку,
по водам скачет милый,
а воды пахнут илом.
Саломея
Вот близок лучший час,
мой мальчик!
Там мы вместе построим по дому,
там полюбишь меня не любя,
там не будешь распят, как икона,
там распутник не знает креста.
Там распутница ходит седая,
взгляд кидает из смутных бровей,
и сонным именем древним пугая,
приготовит тоску из кровей.
Там ещё не боятся измены,
там не тронутый горный подъем,
там в молитвах сжигают за веру
и детей уважают за то.
Труп лежит на дороге, мешает,
гроб качает Илья на горе,
плачет, горе безумный играет,
меч достанет и вновь достает.
По излучине скатимся долу,
крылья снимем и перья сожжём,
имя вырвем из пасти надгробья,
поживём ещё вместе, а после умрем.
Хор (мужской)
Море плещет раздувшейся рыбой
и заломленный парус устал,
в лодке двое и волны под лодкой.
И Тетрарх на носу засыпал.
Я молиться заставлю их утром,
парафином покрою нагие тела,
сатану призову, расстреляю Тетрарха,
Землю глазом увижу ее.
Странник
В ногах моих зеленый берег,
Мария рядом на песке.
Я вижу старое лицо.
Я лучше стану человеком смертным,
Марию сотворю женой,
мать сделаю обратной Саломеей,
крест переплавлю в рыжую Луну.
Саломея
За смерть Иоанна жизнь Странника.
Я помогу ему грехами,
я собственное тело брошу под камнями,
а он из жалости ко мне
уйдет и от креста.
Он – гордый, нервный Иоанна обнимал
и тайный рок воспринимал.
И тут прошелестело.
Он – твоя награда!
Иоанн
Так получился странный не-обман,
больная птица в небо улетела,
но я еще хочу увидеть май,
но женщина взялась за дело.
Все верно, но ее кручина
не сможет головой моей переменить судьбу.
Умру я, выживет соратник неба.
Есть только месяц толстый
летом ранним,
есть только зелень за окном,
и кто-нибудь еще заставит
толпу бежать за правдою босой.
Хор (женский)
Еврейка золотая,
слегка в глаза косая;
ребенок рядом нежный,
безликий, безмятежный.
А мама-девушка,
еврейка-евушка
спала и почивала,
безбрежие алкала,
и ветер ей на ушко
пел красную ракушку.
Нагая, словно, солнце,
а верно ей в оконце
ребенок кинул шаль
массивную, как даль.
Странник
Нам захочется петь в синагогах старинных,
крест на горло и ночи о снах,