— И что выяснили? Что происходит?
— Понятия не имею. Но что-то очень важное. Как видите, эту территорию охраняют получше, чем атомные городки.
Я вздохнул.
— Верьте мне и держитесь рядом, — сказал Капитан. — Я ваш Вергилий в этом аду.
Итак, посреди города есть некий Объект. От него по неизвестной причине приходит чернота, которая накрывает все в радиусе сотни километров. Это место уже тринадцать лет изучают ученые и до сих пор не понимают, почему это происходит. В городе и в окрестных деревнях по-прежнему живут люди. Тут есть те, кто охраняет порядок, а еще эти, которые жрут вещество Кайдановского, или угольки… Ширлики, да.
Мы выехали к перекрестку.
Взревев мотором, из-за угла резко вырулил наперерез милицейский ЗИЛ с глухим кузовом и решетчатыми окнами, с визгом затормозил, встал посреди дороги.
Капитан вдавил тормоз. Меня качнуло вперед.
И только я успел подумать, что здесь что-то не так, как справа и слева из-за перекрестка выбежали люди в черных масках, в касках, бронежилетах и с автоматами Калашникова. Их было пятеро или шестеро — я не успел подсчитать, — а из открывшейся двери грузовика выскочили еще четверо, тоже в масках и с автоматами.
— Твою мать… — успел выругаться Капитан.
Окружили, наставили на машину автоматы, по двое подбежали к дверям, заорали наперебой, глухими голосами, с командной хрипотцой:
— Двери открой! Выходи из машины! Вышел, давай!
Я застыл на месте и не мог выговорить ни слова.
Капитан открыл дверь, осторожно вышел с поднятыми руками. Двое в бронежилетах, наставляя на него стволы автоматов, указали на асфальт:
— Ложись, руки за голову! Ложись, говорю! Быстро!
Капитан послушно улегся на дорогу. От ужаса я совершенно не понимал, что делать. Наверное, надо делать то же, что и Капитан, подумал я и начал отстегивать ремень.
— Что сидишь, быстро из машины, кому сказал, быстро, давай, пошел! — раздалось над самым ухом.
Я посмотрел в окно. На меня смотрело дуло автомата.
— Да-да…
Я не слышал даже самого себя.
Одеревеневшими от ужаса пальцами я открыл дверцу, вышел из машины, подняв руки.
— На землю, быстро, руки на голову положил!
Перед глазами все сливалось в туман — и вороненые стволы автоматов, и глаза в прорезях масок, и серо-голубой пятнистый камуфляж, бронежилеты, грузовик, и подъехавший к нам сзади милицейский уазик.
— На землю, кому сказал!
Я лег, положил руки на затылок. Очки перекосились на носу, и теперь я видел перед собой только асфальт и ноги в начищенных берцах.
Кто-то уселся сверху, схватил руки, завел их за спину, и на запястьях щелкнули наручники.
— Ребята, — раздался со стороны голос Капитана. — Вы же знаете меня, я…
— Пасть закрой, — сказал один из людей в камуфляже, его голос звучал тише, чем у остальных. — Ты меня достал уже, понимаешь? Ты, твоя ворованная форма, патлы твои и твои вечные непонятные друзья.
— Слушайте, нам надо в инсти…
— Пасть закрой. Ты! — он приблизился ко мне. — Ты убил сотрудника милиции.
У меня перехватило дыхание. Да, черт, да, тот самый мертвец в машине.
— Я все расскажу, — сдавленно пробормотал я.
— В машину его, — рявкнул голос. — Расскажешь, конечно, и про убийство, и про хату блатных, и что ты делаешь с уродами из «Прорыва».
— Да какой еще «Прорыв»… — сбивчиво заговорил я, когда чьи-то руки уже поднимали меня с асфальта.
— Он не имеет никакого отношения… — сказал Капитан.
— Я не с тобой разговариваю! — взревел голос. — Пусть не придуривается! А ты за свои шутки еще получишь. Его в другую машину!
Меня подтащили к открывшейся двери грузовика, один из людей в бронежилетах запрыгнул передо мной, подхватил меня за подмышки, сзади подтолкнули.
Усадили на скамью. Напротив уселись трое в масках и с автоматами. Дверь с лязгом захлопнулась.
РАСШИФРОВКА ОПРОСА НАСЕЛЕНИЯ № 97
Респондент: ПАНКРАТОВ АФАНАСИЙ МИХАЙЛОВИЧ, род. 12.09.1923, проживает в дер. Светлое, ЗАТО «Покров-17»
ВОПРОС: Афанасий Михайлович, почему вы не уехали в восемьдесят первом?
ОТВЕТ: А куда уехать-то? Я тут всю жизнь прожил и тут помру, мои тут все похоронены, я отсюда на войну ушел, сюда и вернулся… Сами потом отстраивали все, вот этими руками, а эти приходят и говорят: уехать надо. Куда уехать? Зачем? От черноты этой? Я ту черноту и так каждую ночь вижу, ты чего, родной?
ВОПРОС: Но это все-таки другая чернота.
ОТВЕТ: А и что? Не страшно, не болит ничего, темно и темно, что тут бояться?
ВОПРОС: Вы помните, когда это впервые произошло?
ОТВЕТ: Помню, помню, ага, в восемьдесят первом тогда и случилось. Мы с бабкой покойной утром на крыльцо вышли белье снять — тут и началось. Бабку чуть кондратий не хватил, упокой ее душу, начинает темнеть, а она охает: «Афоня, помираю!» Дура была, эх. А я что, я подумал, что, наверное, война началась… Бабку тогда еще за руку держал крепко-крепко, как сейчас помню, и она в мою руку вцепилась, не отпускала… Так и стояли. Не видно ни черта и не слышно было, жуть! Как ведро на голову надели. А как прошло, вся деревня собралась, все, конечно, перепуганы, никто ничего не понимает, а потом еще и телевизор выключился… Ну, думаем, все, и правда война.
ВОПРОС: А как сейчас? Привыкли? Как справляетесь во время эпизодов?
ОТВЕТ: Человек к любой дряни привыкает, так-то. Обвык, конечно, столько лет-то прошло! Как сирены воют, я сразу присяду куда могу — если в зале, то на диван, если во дворе, то на крыльцо или скамейку, ну или на землю, сяду и жду. Сердце иногда побаливает, но это не от черноты, а от старости уже…
ВОПРОС: А вас не донимают ширлики?
ОТВЕТ: Жаль, ружье давно продал! Перестрелял бы их всех к хренам, уроды доставучие! То колбасу стащат, то хлеб, то придут после черноты, угольков нажрутся и давай валяться по траве, хихикают, безобразничают, пердят что твой трактор… Я их метлой гоняю-гоняю, толку никакого, они же просто не понимают человеческого языка! Я, слышь, как чернота пройдет, лопатой из двора угольки выкидываю — и на дорогу. Чтоб хотя бы во двор не лезли. Так все равно лезут! Что с ними делать? Дустом травить? Еще и выглядят так, то ли плакать, то ли смеяться. Гады, одно слово гады.
ВОПРОС: Хорошо. Как с едой? Нормально снабжают?
ОТВЕТ: На что не жалуюсь, на то не жалуюсь. Регулярно, как в аптеке. Проезжают фуры, всей деревней собираемся, солдатики нам все отгружают, и гречку, и риса, и картошки, и хлеба, и колбасы, иногда мясо мороженое, консервы… С одеждой беда, конечно, одежду реже привозят, поэтому изловчился на старости лет иголкой орудовать. Вы передайте им, пусть хотя бы форму старую военную привезут, зимой иногда ходить не в чем.
ВОПРОС: На этот вопрос, сразу скажу, можете не отвечать. Вы видели тех, кого называют мертвыми святыми?
ОТВЕТ: За все это время два раза. Оба раза тут вот, по дороге шли. Окна завесил, сидел тише воды… Жуткие они. Да сами знаете. Откуда они вообще?
ВОПРОС: Не могу вам ответить. Последний вопрос будет, пожалуй, очень личным. Чего вы здесь больше всего боитесь?
ОТВЕТ (после долгой паузы): Боюсь, что меня некому будет хоронить.
— Зачем вы убили майора Денисова?
Полутемный кабинет с заколоченными фанерой окнами тускло освещался лампочкой без плафона. За столом напротив меня сидел грузный широкоплечий полковник с редкими седыми волосами, хмурым лицом и одутловатыми щеками. Глаза у него были голубые, мелкие, внимательные, а еще он постоянно слегка выпячивал нижнюю губу, будто все время обижался или сомневался.
За его спиной висел портрет Дзержинского, а рядом на канцелярских кнопках — глянцевый календарь за 1990 год с рыжеволосой голой женщиной.
Наручники так и не сняли. Сидеть так на стуле оказалось неудобно. Сзади стоял человек в маске и в камуфляже. От него можно было ожидать чего угодно.
— Не помню, — сказал я.
Полковник поднял брови, взглянул поверх меня, еле заметно кивнул головой.
— Серега, давай, — сказал он.
Сзади раздался быстрый шуршащий звук, и на мою голову опустился полиэтиленовый пакет. Сильные руки замотали пакет на шее, откинули назад голову.
Я начал инстинктивно вдыхать воздух, но воздуха не было, пакет прилипал к губам, в глазах темнело. Сердце с силой забилось, руки напряглись, перехватило дыхание. Я начал дергаться, пытаясь вырваться, но не мог. Спуталось сознание.
Я захрипел, затопал ногами.
Пакет сняли.
Я сипло дышал, жадно глотая ртом воздух. Очки опять съехали на нос.
— Я… Я действительно не помню, — заговорил я, как только удалось отдышаться. — Слушайте, я все расскажу, все, что знаю, правда, я не…
Полковник смотрел на меня, не отводя глаз, кривил губы и хмурился.
— Зачем вы убили майора Денисова? — повторил он.
— Это правда, абсолютная… — я закашлялся. — Я очнулся в своей машине. Но я не спал, я будто потерял память или что-то вроде того. Я помню, как выезжал из Калуги, как проехал Малоярославец, а дальше как будто все отшибло. И я прихожу в себя в машине на обочине, а рядом на сиденье труп. С ножом в груди.
— То есть вы утверждаете, что не помните?
— Да, да! Не спорю, возможно, это был я. Я никогда никого не убивал, я… Черт.
Я снова закашлялся.
— Может быть, это был я, может, не я. Я не знаю, потому что не помню.
Полковник вздохнул.
— На рукояти ножа ваши отпечатки. Рядом с телом следы от ваших шин. Это были вы. Зачем?
Мне захотелось заорать от бессилия.
— Не знаю! — я попытался закричать, но голос получился хриплым и сдавленным. — Действительно не знаю. Я говорю правду, ну как вам доказать?