Еще не пришли те тяжкие будущие кошмары, когда каждый человек, вставая ни свет ни заря, наспех завтракал, запихивая в рот что попадется и запивал все это горячим чаем уже на ходу, выскакивал на улицу и, давясь в электробусе, мчался на опостылевшую службу. Ничего этого еще не было, еще не изобрели пенсию и такого понятия, как вредный стаж, и не стоило беспокоиться, что кто-то выругает тебя за опоздание. Правда, Александр бы не отказался от чашечки кофе поутру, но это была прихоть, ничем не вяжущаяся с действительностью, еще там, во время подготовки, его отучили от экзотических изобретений последних десятилетий технической культуры. Сегодня у племени еще было мясо, и вчера все наелись плотно, так что завтрак был обеспечен, а к ужину женщины должны были набрать достаточно кореньев – растительная пища покуда составляла изрядную долю рациона, хотя сельского хозяйства еще не сочинили. Никто здесь не планировал особо наперед, даже охота проводилась без особого плана. Дикие животные были еще тоже не совсем воспитаны, не выковали покуда из них живучих стальных бойцов тысячелетия луков и капканов, а уж о столетиях ружей и говорить нечего. В плане производственного процесса в этом мире была сущая идиллия: никто не выбивался из сил ежедневно, никто не гнался за показателями или в боязни отстать от конкурента, никто ни над кем не стоял с плетью, чем бы она ни выражалась, денежной премией или ударом по спине, эти передовые изобретения были далеко за горизонтом событий. Каждый работал в меру сил, но не выбиваясь из них, хотя иногда нужно было попотеть, выслеживая прыткого зверька или обтачивая наконечник копья. И большинство работ, в противовес грядущему техническому раю, делалось с любовью. Местные люди были не слишком умны, совсем не образованны, но они не научились покуда сачковать и паразитировать на шее других.
Александр несколько минут лежал, но это была не постель, и валяться на охладившейся за ночь земле особо не улыбалось. Он встал и побежал к ближнему «туалету» – группе кустов, отстоящей от становища на некотором расстоянии. Не мог он истребить в себе привычку прятаться при данном процессе от нечаянных взглядов, да и не хотел ее истреблять.
Прямоходящего он встретил примерно через час в центре поселения. Завидев Александра, тот выпрямился еще более и попер ему навстречу, желая загородить дорогу. Однако на этот раз Александр не свернул. Они столкнулись грудь в грудь и замерли, выжидая следующего хода друг друга. Прямоходящий начал издавать какие-то возгласы. Александр молчал, рассматривая его снизу. Вокруг стали собираться зрители, не то чтобы окружающие слишком любили драки, но в этом мире театра тоже еще не родилось. А затем Прямоходящий схватил Александра за горло. Борода несколько скомпенсировала нападение, но это был неожиданный ход, и у Александра потемнело в глазах. Однако его психика сработала механически, давние навыки не проходили даром даже в этом новом теле. Его руки взметнулись и, сцепившись в замок, нанесли удар сверху по сгибу локтей. От неожиданности Прямоходящий наклонился вперед, ослабил хватку, хотя, благодаря своей силе, все же не отпустил жертву, поэтому встречный удар сцепленных рук по носу он получил на сходящемся курсе. Хрустнули кости, это раздробилась широкая переносица. Эти люди жили пока еще в жарком климате, и неисчислимые поколения борцов с холодом не выработали еще изящные тоненькие носы будущих королев. Прямоходящий отпрянул, хватаясь за лицо, и тут на дальней дистанции его настигла распрямляющаяся в развороте жилистая нога. Александр замер в ожидании, но в его напоминающей боксерскую позе более не было необходимости – все кончилось. Огромный Прямоходящий лежал распластанный, с окровавленным ликом и совсем неподвижный. Александр еще некоторое время ждал, желая продления драки, поскольку его сознание так и не успело в ней поучаствовать, а адреналин продолжал вырабатываться, разжигая ненужную более агрессивность. Никто из окружающих не подавал возгласов и не аплодировал, до их медлительных мозгов очень туго доходило новое и непривычное. Зато Александр начал волноваться, он наклонился над поверженным, нащупывая пульс. Он никак не мог продраться пальцами через эту нечесаную бороду, а затем почувствовать чужой ритм, его собственное сердце все еще подпрыгивало в предельном режиме, хотя возбуждение было уже не нужно. Он так и не смог ощутить пульс и начал жалеть о случившемся. И попросить принести воды он не мог, не изобрели еще ведер. Тогда он подхватил неудачливого противника и поволок его грузное тело к естественной ванне на окраине поселения – большой нише в громадном камне, периодически наполняющейся водой при дождях. Тащить было тяжело, но приятно, это была физическая работа, требуемая собственным организмом.
Прямоходящий пришел в себя минут через двадцать, причем все племя смотрело на приведение его в чувство, открывши рот, они никогда не наблюдали искусственного дыхания, и Александр решил, что это знание будет не лишним. Когда Прямоходящий шумно задышал и распахнул веки под тяжелыми густыми бровями, Александр отправился по своим делам: довершать создание первого в мире лука. Толпа жителей поспешно расступилась перед ним, освобождая дорогу. Александр поморщился – не любил он всяческие повышенные знаки внимания к своей особе, тем более что находился здесь инкогнито.
Он даже не уловил момента, когда это началось. Вначале не вернулся в племя один из тех юношей-подростков, на которых он вовсе не обращал внимания, он даже не дал ему имя для памяти и, как ни напрягался, не сумел вспомнить, как он выглядел. Вот если бы пропала девочка, он бы сразу насторожился. Исчезновение заметили после захода солнца, и это омрачило надвигающееся веселье: охотники приволокли крупную лошадь, и около двух часов все племя вдыхало опьяняющий запах жарящегося мяса. Александр подобрался поближе, чтобы ее рассмотреть, но к моменту его прихода шкуру уже начали снимать. Лошадь была настоящая – хоть сейчас под седло. Он был поражен. Как-то он все не мог привыкнуть к этому временному сдвигу, знал ведь из теории, что предки коней появились гораздо раньше человека, и, следовательно, лошадь ранее достигла предела своего эволюционно-универсального совершенства. А вот специализации человек ей добавит, да так быстро, особенно с удаленной точки отсчета, просто умопомрачительно: скоро, ой скоро навыводят из нее и орловских и персидских скакунов, а уж рабочих кляч будет хоть отбавляй.
Незнакомый паренек сгинул, отправившись собирать орехи с расположенного за два километра дерева, это была одна из посильных задач в его возрасте. Какие-то женщины постарше начали причитать по этому поводу, мужчины отмалчивались. Никто не бросился искать – наступала ночь: добрые духи укладывались спать, а злые выходили на охоту, никто бы сейчас не смог сдвинуть с места этих смелых неутомимых охотников. Если человек не приходил к ночи, это был окончательный приговор. Нужно быть до невероятности везучим, чтобы в одиночку продержаться долгую темную часть суток. Там, во тьме, слышались рычание и вой, иногда совсем рядом: ночных хищников привлекал запах свежеразделанной лошадиной туши.
Александр лежал на спине, на полуоблезлой шкуре, когда-то давным-давно выданной ему Толстяком. Голова его покоилась на камне, и ему было удобно. Он не обращал внимания на обдувающий его голое тело прохладный ночной ветерок – он смотрел на звезды. Убейте его на месте, но если бы Курман не заставил его изучить созвездия досконально, он бы не увидел различий, по крайней мере сейчас, когда Луна отсутствовала и все небо застилала сияющая бесконечно удаленными точками пелена. Зрелище было неописуемое, любое существо, обладающее разумом и зачатком воображения, впадало при взгляде на это в подобие религиозного экстаза, независимо от вероисповедания или отсутствия такового. Масштабы разворачивающегося перед глазами действа поражали, тем более что он имел зачаточные познания в этой, предзарождающейся ныне в окружающих его головах, науки, но ведь эти зачатки явились из времени заатмосферных телескопов и первых фотографий пылинок-планет, вращающихся в других мирах. Он знал о благостном воздействии этого сияния на умы: множество поколений оно будет заставлять трепетать сердце и в конце концов породит математику, и начнет раскручиваться колесо прогресса, быстрее и быстрее, реализуя в бытии накопленный в душах всех предшественников потенциал.
Многие отправились спать в свои, не внушающие доверия прочности, громадные шалаши, слепленные с помощью крупных костей и колдовских заклинаний. Александр остался, не хотел он сегодня вдыхать запах этих потных насытившихся людей. Несколько мужчин дежурили у костра – это была ночная стража, они довольно урчали что-то друг другу, можно сказать, вели светский разговор. Язык их был малообразен и примитивен, для пояснения своих простых мыслей они более использовали жесты, чем речь, но все-таки это был язык – они понимали один одного, и это их радовало. Вдоволь наглядевшись в небо, Александр решил к ним присоединиться: нужно было крепить свое единство с этими предками. Он тихонько приблизился к костру и молча присел. Они посмотрели на него и ничего не сказали. Разговор на некоторое время смолк: чувствовали, ой чувствовали они, что он не их круга, а далекий чуждый пришелец, зашедший на огонек. «Да бог с вами, – думал Александр. – О чем нам говорить? Я могу вам рассказать о запуске одностороннего спутника-наблюдателя в сторону Сириуса, прибытие которого на место ожидают в 2220 году от рождества сына бога, о котором вы понятия не имеете, как и о всей остальной гипотезе сотворения мира по плану, понятному человеку. Этот запуск я наблюдал по информационному каналу, одному из двухсот, переданному с подвешенной на высоте тридцати шести тысяч километров станции. Но в вашем языке не хватит слов, а в головах образов-зацепок для понимания. Эта информация не нужна вам даже в качестве мечты, даже там, в бездне времени, я лицезрел племена, не верящие в „сказки“ о пребывании человека на Луне, хотя им демонстрировали фильм об этом событии, и люди, его показывающие, прилетели на вертолете, подшипники винтов которого имели полые шарики, изготовленные в космосе массовым поточным производством, внутри промышленного модуля, не ведающего присутствия людей. О чем нам говорить, ребята?»