Живешь ли, Томас? Да. Но где? У Бога в небесах.
Ты умер ли? Да, умер. Здесь мой прах.
Я жил, готовясь к смерти, а потом
Я умер, чтобы вечно жить с Христом.
На кафедру снова вышел священник. Слова произносимой им молитвы прерывались душераздирающим кашлем; он умолял, чтобы грехи усопшего были прощены и он удостоился Божьей благодати и покровительства.
По крайней мере, три живых свидетельства отцовских грехов сидят сейчас в трех шагах от него, подумал Эдмунд. Он украдкой взглянул на вторую семью покойника. Лицо женщины было бесстрастно; дети, в подражание матери, тоже решительно смотрели перед собой. Джулия и Сара устроились у самой загородки таким образом, чтобы можно было коситься вбок незаметно для окружающих. Их мать, Алиса, по-прежнему съежившись, сидела у стены.
Молитвы произносились под аккомпанемент падающих с потолка капель — этот звук тоже напоминал о гибели и разрушении, словно не только тело покойного, но и все его земные владения потихоньку начинали загнивать и распадаться.
Священник не стал читать проповедь — он не придумал, что сказать в таких обстоятельствах.
Наконец, в двадцать минут двенадцатого, обряд прощания завершился.
— Благодать Господа Бога нашего Иисуса Христа, и любовь Божия, и милость Святого Духа да пребудут с вами во веки веков. Аминь.
Не успело затихнуть эхо последнего слова, как франтовато одетый юноша, сидевший рядом с адвокатом Смитсоном, откинул щеколду, распахнул дверцу, отделявшую их скамью от центрального прохода, и вывел французскую семью из церкви с максимальной скоростью, какую только позволяли приличия. Джулия с Сарой лишь мельком увидели своих единокровных брата с сестрой, с которыми даже не были знакомы. Пока паства соображала, в чем дело, французов и след простыл.
Снова послышался колокольный звон. Смитсон коротко переговорил с Эдмундом и его матерью у ворот церкви: они задержались там, глядя на просторные поля, которые раньше принадлежали им, но теперь могли быть у них отняты.
— В особняк они заходить не намерены, — сказал он, пытаясь приободрить вдову. — Решили сразу вернуться в гостиницу.
Смитсон сделал паузу. Он понимал, что слушать завещание в присутствии любовницы и незаконных детей покойного — тяжкое испытание, и опасался, что Алиса Декурси может его не выдержать.
— Молодого человека, который увел их, зовут Маккенна, Ричард Маккенна. Он из банка Финча. Там Маккенна ознакомит их с деталями завещания, прежде чем они отправятся обратно во Францию.
Интересно, подумал Эдмунд, сколько времени занимает дорога с юга Франции в отдаленный уголок Норфолка? И все это ради посещения службы, которая длилась не больше получаса… Возможно, они пустились в это долгое путешествие и пришли сюда, в церковь Святого Петра, не побоявшись ветра и дождя, вовсе не из-за благочестия, а из-за неопределенности своего финансового будущего, которую должно разрешить завещание старшего Декурси. Еле заметная на длинной аллее, ведущей к основной дороге, карета с французами удалялась на хорошей скорости, словно те, кто в ней ехал, стремились сбежать отсюда как можно быстрее.
— Я думал, — извиняющимся тоном продолжал Смитсон, — что перед оглашением последней воли покойного вам захочется отдохнуть. Мистер Маккенна и я готовы явиться к вам нынче в три часа дня. Как вы полагаете, в библиотеке нам будет удобно?
— Конечно, — заверил его Эдмунд и повел мать через поля обратно в Декурси-Холл. Собравшиеся стали понемногу расходиться. Священник уже в который раз задал себе вопрос, хватит ли у него денег на новые ботинки. Звон огромного колокола разносился по сельским просторам — возможно, его было слышно даже на берегу моря. Сегодня после обеда все наконец выяснится. Сегодня они узнают, какое будущее их ждет.
— «Я, Чарлз Эдвард Уиндем Фицморис Декурси, прежде обитавший в Декурси-Холле в графстве Норфолк, а ныне проживающий по адресу: замок де Фонкод, Грасс, Приморские Альпы, Франция, сим упраздняю, отменяю и аннулирую все предыдущие распоряжения на случай моей смерти».
Мистер Смитсон, адвокат из Фейкенема, надел очки. Библиотека находилась на втором этаже Декурси-Холла; высокие дубовые шкафы с книгами занимали все стены до самого потолка. Многие из этих книг были приобретены прежними Декурси в Риме и Женеве, Неаполе и Венеции, куда они ездили в туристических целях — вряд ли кто-нибудь из них провел в Европе целых пятнадцать лет, как автор завещания. Посреди комнаты стоял гигантский стол красного дерева. Смитсон со своим партнером из банка сидели во главе стола, родственники — по обе его стороны. Снаружи до сих пор лило. Ветер ломился в окна, и даже пылающий камин не спасал от холода.
При слове «замок» Джулия вздрогнула. Ей представился гигантский дворец, набитый гобеленами и хранящий память о множестве волнительных любовных историй с похищениями. Эдмунд подумал о том, в какую сумму обходится содержание замка, пусть и небольшого.
В завещании было еще немало вводных формальностей. Смитсон постарался прочесть их как можно быстрее. Затем сделал паузу. Ричард Маккенна разглядывал одну из книг — кажется, первое издание словаря доктора Джонсона.[1] Оно было покрыто таким толстым слоем пыли, будто за все сто сорок лет, минувших со дня его выхода в свет, никто ни разу не поинтересовался значением хотя бы одного слова.
— «Теперь я перехожу к своим последним распоряжениям. — Смитсон кинул взгляд на семью покойного. Алиса была бледна, лица девушек выражали любопытство, лицо Эдмунда — опасение. — Декурси-Холл вместе с мебелью, картинами, украшениями и всем остальным, что в нем находится, я завещаю моему сыну Эдмунду Джорджу Уиндему Декурси».
Девушки вздохнули с облегчением. Всю жизнь они провели здесь. Теперь им ничто не грозит. Прежде чем продолжать чтение, Смитсон откашлялся; он выглядел слегка смущенным.
— «Свои земельные угодья, фермы, леса, лошадей, скот, овец и прочих домашних животных, — далее следовало подробное описание всей усадьбы, — я оставляю во владение мадам Иветте де Кастельно из Грасса и передаю право безраздельного пользования всем вышепоименованным достоянием ей и ее детям, Франсуа и Мари-Клер».
Чарлз Декурси совершил немыслимый поступок. Он нарушил одно из древнейших правил, которыми руководствовались представители английского дворянства при составлении завещания, — а именно разбил свое имущество на две части. Желая угодить обеим семьям, он отделил дом от земель, которые обеспечивали его существование. Похоже, никто из женщин так и не понял, что это значит. Наверное, их загипнотизировал сухой, официальный язык документа, посредством которого мертвые навязывают живым свою последнюю волю.
Но Эдмунд понял все. Он еще не в силах был оценить страшные последствия происшедшего в полной мере, однако понимал, что они означают катастрофу как для него самого, так и для его матери и сестер.
— «Подписано в присутствии свидетелей, Альбера Клемана, нотариуса из Грасса, и Жан-Жака Рива, банкира из Ниццы, двадцатого октября 1895 года».
Смитсон вытер лоб. Потом виновато покашлял. Женщины сидели неподвижно, словно оцепенев. Эдмунд уперся взглядом в стоящие напротив тома в кожаных переплетах, прикидывая, сколько они могут стоить.
— Боюсь, что я должен довести до вашего сведения еще кое-что, — произнес Смитсон, покосившись на своего компаньона. — Мистер Маккенна представляет интересы банка Финча, ведущего финансовые дела семьи. К сожалению, вам необходимо его выслушать.
Господи Боже, подумала Алиса Декурси, неужели их ждут еще и другие неприятности? Какой ужасный день! Одного присутствия этой женщины и ее детей на похоронах и то было довольно. А оторвать дом от окружающих его угодий — это, подозревала она, может означать нечто гораздо худшее.
Ричард Маккенна вынул из портфеля какие-то документы и положил их на стол. Потом заговорил очень мягко и вежливо:
— Финансовая ситуация неблагоприятна. Позвольте мне начать с дома. Под закладную на Декурси Холл, в котором мы сейчас находимся, получены два займа, срок погашения которых уже миновал. Вместе они составляют сорок тысяч фунтов. В настоящее время проценты по этим займам достигают примерно полутора тысяч в год. — Цифры падали в комнату, точно капли дождя во время утренней службы в церкви: холодные, тяжелые, неотвратимые. — Земельные владения также заложены, — продолжал Маккенна. Эдмунду почудились в его голосе интонации врача, сообщающего своему пациенту о том, что его болезнь неизлечима. Пожалуй, это соответствовало действительности. Норфолк поразил финансовый рак, долговая чума, порожденная непосильными обязательствами, взятыми на себя усопшим хозяином. — Под закладную на них взято шестьдесят тысяч фунтов. Проценты, которые причитаются с этой суммы банку Финча, составляют две тысячи двести пятьдесят фунтов ежегодно. — Маккенна остановился. Затем последовал главный удар. — Арендные выплаты по владениям семьи в последнее время снижаются. Я вынужден констатировать, что собственность находится уже не в таком хорошем состоянии, как в былые времена. — Его взгляд скользнул по трещинам на потолке, по разбитым оконным стеклам, по залысинам на ковре. — На данный момент общий доход исчисляется лишь четырьмя тысячами фунтов в год — этого едва хватает, чтобы погашать проценты.
Он оглядел оставшихся в живых членов семейства Декурси. Алиса, побледнев еще сильнее, уставилась в пол. Джулия с Сарой в ужасе глядели на выросшего перед ними вестника несчастья.
— Я полностью отдаю себе отчет в том, что это может оказаться для вас потрясением. — Мурлыканье Маккенны было таким же ровным, как прежде, словно он совершал этот меланхолический ритуал уже в девятый или десятый раз. Впрочем, так оно и было. — Да, настоящим потрясением. Однако наш банк уже многократно сталкивался с подобными проблемами и умеет их решать. Мы согласны продлить вам кредит на какой-либо разумный срок, но нам вместе необходимо составить план спасения, который поможет вам выпутаться из этого временного финансового тупика.