Я задумчиво кивнул.
— Это шанс для Земли, — он все больше воодушевлялся. — Нам повезло, что мы оказались на векторе трассы. Это все понимают. Думаю, Координационный совет проголосует за перемещение абсолютным большинством. Это прыжок в будущее. Подаренные нам десятки и сотни лет. Понимаешь?
Я понимаю.
Через неделю мы встретились снова.
Бум восхищения подарками уже прошел. Совет действительно проголосовал «за». Нас сдвинули. Никто ничего не почувствовал, просто небеса слегка смазались, а потом стали другими.
— Твари, — сказал брат, хлопнув дверью.
— Кто? — не понял я.
— Чужие.
Он был весь на нервах. Сел в кресло, достал сигарету, закурил.
— Что они сказали?
Он стряхнул пепел прямо на ковер.
— Надо было пригласить оценщиков. Оказывается, есть такие типы — оценщики пространств. И мы имеем на них право. Да и сами могли отказаться. Но кто же знал, что нас сдвинут СЮДА? Теперь поздно: сделка состоялась, Мы получили обещанное. Какие претензии? Да и звездолетов у нас нет.
Он докурил сигарету. Встал.
— Нас выбросили, братишка, как мусор.
Я не ответил. Посмотрел в окно — на чистое, без единой звезды небо. Межгалактическое пространство. Астрономы утверждают, что в обычный любительский телескоп можно рассмотреть крохотную искорку — солнце наших соседей. В сорока парсеках от Земли. Таких же неудачников…
Мерси Шелли
Саламандра
Я лечу, я лечу, я лечу к нему, наконец-то! Столько времени копила кредиты, что чуть не передумала. Но дождалась ведь, не сдалась — и вот он, билетик на самый скоростной рейс. Такая невзрачная пластиковая карточка, а в ней — вся моя жизнь, все мое будущее. Даже не верится, что так скоро я обниму его — по-настоящему, по-настоящему! Он, конечно, опять посмеется и скажет, что разницы никакой, мы же каждый день встречаемся через Сеть, а эмпатрон создает полный эффект присутствия, можно даже почувствовать, как его ресницы щекочут мне щеку. Но я почему-то уверена, что по-настоящему должно быть лучше. Он ведь такой нежный, нужно только долететь, дотянуться… Его руки, я хочу его руки! Не могу успокоиться даже сейчас, хотя билетик уже в кармане. Ага, вот и кабинка эмпатрона. Ладно, всего на минутку, только скажу ему, когда прилетаю, — и все, и все!
Уууух… И как еще у мамы язык поворачивается называть сетевые браки всякими ужасными словами! «Суррогат»… Да знала бы она, как Андреас на меня действует, даже через самый простой общественный эмпатрон! Сегодня мы и любовью не занимались, я только его увидела — и сразу живот заболел. Сказала ему, он как всегда посмеялся — говорит, наверное, съела что-то но то, прими таблетку. Вечно он так, сразу все опускает на. Чем ню Типичный землянин! Но мне это даже нравится, мы так здорово дополняем друг друг; — он со своей ученостью, я со своим сумасбродством… Да, в общем, какая разница. Главное, что он меня встретит! Бегу обратно и космопорт. Прощай, дневничок.
Живот до сих пор болит. Может, это и правда из-за йогурта? До вылета два с половиной часа. Потом еще в полете… Нет, время в полете не считается, там же анабиоз! Так что всего два с половиной часа — и я уже на Земле! Как это здорово придумано, что тебя усыпляют на время полета! Андреас говорит, это из-за перегрузок, в анабиозе их легче переносить, в том и преимущество скоростного, а иначе пришлось бы лететь два года.
Ничего он не понимает, землянин! Анабиоз — это чтобы время в пути пролетело незаметно. Два часа с половиной — и я уже с ним. Здорово придумано!
Хотя насчет живота он, наверное, прав. Не надо было есть в этом молочном кафе. Интересно, где у них тут туалет?
Мама!!! Я не хочу, нет! Что ему надо, почему я?! Это какая-то ошибка, я ни в чем не виновата! А-а-а-а!
Надо успокоиться, надо успокоиться, надо успокоиться!!! Он больше ничего не делает, видишь, больше ничего не делает! Просто держит меня за горло, другой рукой приставил к голове что-то холодное и острое. Но пока ничего не делает, ничего страшного… Вот только эта ужасная вонь, дышит прямо мне в лицо горелой резиной. Не могу, меня сейчас стошнит!
Нет, даже стошнить не могу — только чуть согнулась, эта холодная штука еще больнее уперлась в голову за ухом. Ай! Он сорвал мои серьги и бросил в унитаз, теперь никакой связи. А я даже и не подумала, что можно через нейрофон кого-нибудь вызвать на помощь… Дура, дура!
Ну все, все, не реви. Он сказал, что не сделает мне ничего плохого. Уже два раза. Если я буду его слушаться. Надо его слушаться. Но у него такие страшные глаза! Наверное, он все равно меня убьет. Мама, мамочка, где ты?! Ты даже не знаешь, что тут со мной происходит! Только потом, может быть, прочитаешь мой ментодневник…
Дневник, вот что. Записывать все, что происходит. Чип останется в голове, даже если… нет, нет, не хочу, и думать об этом не хочу! Все, все, успокоиться и записывать. Может быть, кому-то это пригодится, даже если меня… нет-нет, все будет хорошо, это какая-то ошибка, хватит реветь!
Успокоилась оттого, что случайно поглядела в зеркало. Совсем на себя не похожа, словно кино какое-то. Если бы только не было других ощущений… У него противные, скользкие, но очень крепкие руки. Зеленая кожа и страшные выпученные глаза. Штука, которая мне за ухо упирается, похожа на пистолет. А может, и не пистолет, я их только в кино видела.
Ага, начала записывать более связно. Что еще? Может, про себя что-то? Если дневник будет читать кто-то чужой. Там вообще-то есть данные владельца… ну да, наполовину вымышленные, я же обычно сразу в Сеть транслирую.
Кто-то бегает за дверью в коридоре. Он им что-то кричит… Все, теперь ясно, что записать.
Меня зовут Сэлл, мне 21. Я живу с мамой в Айстауне, на Европе. Сектор 7, купол 11, блок 800–264. Сегодня я должна была сесть на скоростной рейс № 3517А по маршруту Юпитер — Европа — Земля. Вместо этого я… я захвачена в заложницы в туалете космопорта. Сейчас 13:20 по местному времени. Он обещает меня убить и требует представителей телевидения. Кажется, он сумасшедший.
Его зовут Шин. Он говорит, что он не сумасшедший. Неужели прочитал мой дневник? С виду у него никаких имплантов, ровная лысая голова. Только какая-то обгорелая, как и руки.
Попросила его отпустить меня. Сама не знаю почему, стала рассказывать про Андреаса, и как копила на билет, и как боялась, что… Он перебил меня и спросил, на чем я лечу. Сказала, что на скоростном. Он сказал, что я идиотка.
Какой-то человек в защитном шлеме просунулся в дверь и снова спрашивал, что надо моему захватчику. Дуло пистолета уже не так давит. Только когда зацепилось за мамины бусы у меня на шее, он его опять за ухо переставил. Но не больно.
Он говорит, что на скоростных не перевозят людей. Их усыпляют, а потом «телепортируют». А в корабле вместо них везут на Землю наших местных ледяных червей, которых невозможно «телепортировать», потому что у них что-то там с низкой температурой.
Ледяные черви стоят очень дорого и водятся только на Европе, это я знаю. Но остального так и не поняла. Полгода назад в новостях рассказывали про разработки этой самой «телепортации». Что-то вроде мгновенного перемещения с планеты на планету. Кажется, их объявили шарлатанством и запретили. Но если это работает — что в этом плохого?
Он снова назвал меня идиоткой. Но он не злой, я уже поняла.
Он говорит, что при телепортации людей просто убивают. Сначала сканируют, потом через Сеть пересылают данные и делают копию в наноконструкторе на Земле. А оригинал, который сканировали на Европе, сжигают в криогенной камере. Получается как будто мгновенное перемещение. Но на самом деле там, на Земле, оказывается совсем другой человек. Совсем другое сознание.
Это не укладывается у меня в голове! Если там, на Земле, оказывается моя точная копия… то есть, получается, я сама… Нет, не понимаю. А вот Андреас наверняка сразу понял бы.
Кажется, ему надоело объяснять. Смотрит на меня как на полную дуру. Но кое-что все-таки прояснилось. Все эти странности с его кожей — специально рассчитанная мутация позволяет работать при высоких температурах. Он был спасателем на Марсе. А на Европу его пригласили, чтобы усовершенствовать противопожарную систему в криогенных камерах скоростных кораблей. Но чем дольше он с ними работал, тем более подозрительной казалась ему эта система — с какой стати в камере для анабиоза могут быть столь частые возгорания? Тем не менее, он доделал свою работу и как раз сегодня собирался вернуться на Марс… на скоростном.
У него совсем испортилось настроение. На новые вопросы отвечает неохотно, уходит в себя. Нет, он никого не убивал, только ранил при самообороне. Нет, никакого пожара не было. Ожоги? Да как раз оттуда и ожоги, из криогенной камеры! Почему-то не удалось им его усыпить, слишком его переделала эта профессиональная мутация. И сжечь после сканирования его не удалось. Когда начало жечь, он за несколько секунд успел включить свою противопожарную систему. Прямо оттуда ее и включил, лежа внутри анабиозной камеры — благо с ее устройством он хорошо знаком по работе. А потом, когда выбрался из нее, — глядит, на него уже оружие навели и предлагают не суетиться. Там у них специальные охранники, как раз для таких сбоев.
У охранника он и отобрал пистолет. Сначала хотел просто убежать из космопорта, но всё выходы уже перекрыли. Только и осталось, что коридор, ведущий в туалет… с юной идиоткой внутри. Это про меня, да.
Просидели молча минут десять. Только сейчас поняла: если все это — правда, меня, скорее всего, тоже убьют.
За дверью какая-то возня. Они кричат, что прилетели телевизионщики, как он просил. Мы с ним смотрим друг другу в глаза. Да, я тоже не верю.
Дверь распахивается. Я понимаю, что это происходит очень быстро, но ощущение такое, будто все вокруг из жевательной резинки.
На пороге появляется второй Шин, точно такой же. Он кричит: «Все и порядке!», улыбается — и тут же оказывается рядом с нами. В воздухе что-то мелькает, дуло пистолета чиркает мне по шее и рвет нитку бус. Красные шарики прыгают по мраморному полу, а первый Шин уже лежит и не шевелится. Его близнец сгребает меня зеленой рукой и швыряет в чьи-то руки за дверью. Темно…
Ох, ну надо же так перенервничать! Никогда раньше обмороков не было. Хорошо хоть, у них везде камеры стоят. Говорят, меня скрутило сразу, как я в туалет вошла. А я даже и не помню, как туда входила!
Но медики у них в космопорте что надо, сразу видно. Пара витаминных уколов — и как новенькая. И главное, даже не опоздала на рейс! Еще целых сорок минут до вылета. А вот была бы история, если бы такой дорогой билет прогорел! Тогда бы я, наверное, в такой обморок хлопнулась, что парой уколов не обошлось бы…
Полистала дневник. Последняя запись: «Хотя насчет живота он, наверное, прав. Не надо было есть в этом молочном кафе. Интересно, где у них тут туалет?»
Смешно! Опять не послушалась Андреаса, упрямая дурочка. Ну ничего, через сорок минут я буду с ним — и всегда-всегда буду слушаться!
Еще полчаса. Сижу как на иголках, перебираю в кармане шарики маминых бус. Говорят, они порвались, когда я в туалете на пол хлопнулась. До чего же добрые люди — собрали все бусины и мне в карман положили! Одной только не хватает. Наверное, закатилась где-то там в туалете. Ладно, хватит и шестнадцати, не такая у меня толстая шея.
Хотя жалко все равно. Мамин подарок, все-таки. Мама у меня немножко параноик, когда дело касается всяких записывающих устройств. Оно и понятно: в ее времена чипы памяти то и дело сбоили. Но сейчас-то все иначе, и мой дневник никогда не сбоит. Я даже никогда и не пользовалась теми логами, которые в бусы копируются из дневника каждые тридцать секунд. Просто они красивые, вот и ношу.
Может, все-таки сходить да поискать эту бусину? Еще целых двадцать восемь минут…
Я ушла от Андреаса. Ничего не могу с собой поделать.
Целых две недели все было прекрасно. Его руки, и губы, и он весь, такой теплый, такой настоящий. И его замечательный дом, и друзья, и море… Даже ничего не писала в дневник все эти дни, так было хорошо.
Но какая-то смутная мысль то и дело выскакивала в голове — и подтачивала, подтачивала, как ледяной червяк. Словно я забыла о чем-то важном. И еще каждый раз, когда натыкалась в кармане на бусину, найденную тогда в туалете за раковиной, — сразу начинал болеть живот.
В конце концов не выдержала. Открыла в дневнике мамину любимую опцию, беспроводное подключение к дополнительной памяти. И прочитала, что в бусине записано. Последний лог, который в самом дневнике почему-то не сохранился. Скопировала его на место и перечитала все снова. Раз десять, не меньше. Никакой это был не обморок.
Не знаю, что теперь делать. Весь день хожу по этому огромному теплому городу, кручу в пальцах эту холодную бусину, пытаюсь хоть за что-нибудь зацепиться взглядом. Бесполезно. Мне больше не нравится Земля. Мне не нравится Андреас. А ноги уже который раз сами собой выводят к космопорту. Я хочу домой. И еще хочу найти того, второго… Шина. Сама не знаю зачем.
Наска
Чоа-хум, чоа-хум… Камни, камни, камни. Взять — бросить, взять — бросить. День и ночь, день и ночь, и еще один день под палящим Оком Великого Духа. Чоа-хум, чоа-хум… Слушай шамана, иди за шаманом. Бери камни, где скажет шаман, отбрасывай в сторону, снова бери. Если делать, как учит шаман, Великий Дух сменит гнев на милость и даст нам воду. Чоа-хум, чоа-хум… Но сколько же можно? Руки стерты до крови, в глазах рябит от камней, а воды все нет. Наверно, шаман ошибся. Теперь тянет время, пытается нас отвлечь. Такое бывает, старые воины говорили. Когда вождем был Большой Пеликан, старый шаман точно так же водил все племя на Ритуал Камней. День и ночь, день и ночь, и еще один день по пустыне. Но вода не пришла, и Большой Пеликан убил шамана. Старые воины помнят то время, время смелых мужчин. Большой Пеликан повел их войной на людей Белой Обезьяны. Наши прогнали врагов и захватили источник. Но в этой войне погиб мой отец, потому что вождь слишком поздно принял решение. Очень трудно драться после того, как три дня разбрасывал камни! Почему новый вождь не слушает старших? Почему не убьет шамана, который ошибся? Чоа-хум, чоа-хум… Это песня войны, а не песня камней! Мы должны сражаться за воду, мы должны отомстить за погибших! А еще, говорят, у людей Белой Обезьяны много красивых женщин. Мы могли бы взять их себе! Чоа-хум, чоа-хум… Убить шамана, убить шамана. Идти на войну, отомстить за отца!
Чоа-хум, чоа-хум… Сегодня они поют совсем вяло. Вот-вот взбунтуются. «Ты будешь великим вождем, Малый Пеликан, — говорят они, — но ты еще молод и плохо знаешь жизнь. Нельзя доверять шаману, который не может договориться с Великим Духом». Но я не хочу повторять ошибку отца! Когда он убил старого шамана, вода была совсем рядом. Отец я его торопливые воины не довели Ритуал Камней до конца — но это сделали люди им из племени Двухголовой Змеи. Их воин, попавший к нам в плен, смеялся над нами, рассказывая об этом. Они отыскали Священный Путь, который расчистило от камней наше племя по указаниям старого шамана. Люди из племени Двухголовой Змеи продолжили Ритуал всего на четыре шага вперед — и тут же Великий Дух дал им воду. Зато у нас пересох источник, отбитый у племени Белой Обезьяны. Так покарал нас Великий Дух! Нужно снова умилостивить его, говорит наш новый шаман. Правда, этот шаман еще моложе меня… Вчера я спросил его, почему же Великий Дух не видит нашего знака уже третий день. А он мне начал рассказывать, будто Дух живет не на небе, а под землей. Как хорошо, что никто не услышал, кроме меня! А то бы его убили еще вчера. Даже детям известно, что Великий Дух наблюдает за нами с неба. Поэтому мы, как и наши предки, делаем из камней эти знаки: Священного Зверя, чтобы Дух узнал наше племя, и Священный Путь, чтобы Дух мог спуститься на землю и дать нам воду. Как бы он увидел нашу работу, если бы жил под землей? Очень, очень странные вещи говорит молодой шаман. Неужели бывалые воины правы? Даже Хромой Кондор, отдавший мне в жены младшую дочь, сегодня глядит на меня с упреком. Он тоже считает, что нужно убить шамана, а воду отнять у соседних племен. Чоа-хум, чоа-хум… Делать выбор, пора делать выбор. Так не хочется потерять уважение племени. Но не хочется повторять ошибку отца…
Чоа-хум, чоа-хум, чоа-хум… Влево, вправо и снова вправо. Грубый ритм этого напева всегда помогал мне настроиться. Но сегодня в их голосах слишком явно слышится ненависть, и от этого слишком сильно дрожит узловатый корень хинного дерева у меня в руках. У отца получалось гораздо лучше, он чувствовал влагу носом, без всякого корня. Но даже он никогда не мог точно сказать, в каком месте подземные воды подходят так близко к поверхности, чтобы можно было до них добраться. День за днем ходил по пустыне, указывая остальным, где разбрасывать камни. А твердую глину, что под камнями, уже не разроешь так просто — значит, надо двигаться дальше, надо снова вынюхивать этот коварный подземный ручей. И опять убеждать все племя, что Священный Путь, который они расчистили, еще слишком короток, и пока Великий Дух не увидел его с небес, все должны продолжать Ритуал. До чего же глупый предлог! Но иначе их не заставишь, ничего другого они не способны понять, кроме страха перед Великим Духом. Я пытался вчера намекнуть Малому Пеликану, что небо тут ни при чем, что вода у нас под ногами, нужно только найти, где она выходит наружу… Вождь в ответ посмотрел на меня, как на ту старуху, которую закидали камнями на прошлой стоянке, потому что ее укусил паук и она слишком громко кричала. То же самое ждет и меня. Все измучены жаждой, и в конце концов сорвут свою злость на мне. Так когда-то погиб и отец. Это слышно в их голосах… но я не должен об этом думать! Я найду ее! Нужно только расслабиться, отогнать все мысли, все страхи и асе мечты II почувствовать, куда отклоняется корень в моих руках. Чоа-хум, мои хум, чоа-хум… Да, вот так, и еще чуть влево. Слушать только себя, как учил отец.
Ой, милый, что это за звук? Ну при чем тут птица! Я вот про это говорю: «Чоа-хум! Чоа-хум!» Слышишь? Да я и сама знаю, что горелка. Я спрашиваю, почему она стала так громко? Может, там что-то сломалось? Погляди, какое пламя! Ты уверен, что эта тряпка не загорится? Не тряпка? А что? Ну ладно, если термоустойчивый… Ай! Предупреждать же надо! Я чуть ноготь не сломала от этой встряски! Ты уверен, что мы не пере… Уже летим?! Ой, мамочки! О-хо-хо, держи меня! Как быстро земля удаляется! А мы не пере… Ну все, все, молчу. Ого, смотри, мы уже выше холма! Обалдеть! Ты так здорово это придумал с воздушным шаром, милый! Извини, что я так много гнусила. Просто меня еще мама достает… Нет, ты тут ни при чем, она со всеми такая. С тех пор, как мне стукнуло 15, она постоянно пишет мне эти сумасшедшие письма, которые всегда начинаются словами «Опять между нами встал мужчина». Вот и теперь то же самое. Вчера она сорок минут меня точила по телефону — мол, что за глупость он выдумал, свадебное путешествие на родину предков, да еще на воздушном шаре, да еще в такое место… И тут она, прикинь, начинает прямо из энциклопедии цитировать таким замогильным тоном: «Перу — одна из самых бедных… Наска — одно из самых засушливых…» Вот умора! Но я ведь ее не послушалась, видишь! Видишь, как я тебя люблю! Где?! Ага, вижу! Ух ты, какая огромная! Да ну, какой же это пеликан, это больше на крокодила похоже. А рядом, смотри — полоса какая-то, словно дорога. И вон там тоже… Дай скорее фотоаппарат! Я читала, что эти линии инопланетяне нарисовали. У них тут что-то вроде космодрома было. Почему нет доказательств? А всякие там эпосы, летописи — про огонь с неба, про… У других? А у этих что? Нет, не понимаю. Делают же раскопки, находят… Что, вообще никаких? Выходит, эти индейцы были такие темные, что даже писать не умели? Как же они додумались сделать такие огромные картинки из камней, которые только с неба видно? Я уж скорее в инопланетян поверю. А людям тут и жить невозможно: такая жара и… Кстати, передай мне воду. Ну где, в рюкзаке конечно! Как это нет? А ты почему не положил? Да, вынимала, ну и что? Ты же говорил, что сам соберешь рюкзак, пока я в душ схожу! Нет, это была другая бутылка, она уже кончилась, а вторую я поставила в холодильник. Ты не додумался туда заглянуть? Нет, не могла, потому что ты сказал, что сам все соберешь! Из-за МОЕЙ ошибки?! Да я только в одном ошиблась — когда согласилась полететь черт знает куда с таким идиотом! А ведь мама меня предупреждала, предупреждала!