ДАР МЕФИСТОФЕЛЯ
Рассказ
Художник Людмила Милько
Самовар булькал и пыхтел так яростно, что его жар чувствовался почти в каждом углу маленькой комнаты. Любовь Владимировна выключила его из сети, чтобы он не возмущался, поставила на покрытый старенькой скатертью стол две кружки — для себя и для Усса — и одну розетку с вареньем — только для себя. Усс любил очень сладкий чай, но терпеть не мог варенья любого сорта. Это была одна из его многочисленных странностей, часть из которых Любовь Владимировна успела понять, а часть — нет. Непостижимым для её ума было и пристрастие Усса к чаю — единственному из земных блюд, которое он мог потреблять в неограниченных количествах.
— Кушать подано! — сообщила Любовь Владимировна. — Прошу всех гостей к столу!
Усс покинул свой рабочий угол, где, как всегда, колдовал над чем-то, не видимым глазу, плавно пересёк маленькую комнату по воздуху и опустился на стул перед своей любимой, почти литровой кружкой. Лицо его, как обычно, было спокойным и маловыразительным, когда дело не доходило до общения, и Любовь Владимировна уже начала привыкать к созданному Уссом образу молодого и молчаливого мужчины.
В самом начале их знакомства были перепробованы разные варианты — хозяйке дома не очень нравился сгусток тумана, плавающий по квартире, и она, уже информированная инопланетянином о его безграничных возможностях в области трансформации внешнего облика, попросила Усса придумать что-нибудь пооригинальнее.
С первой попытки у него получилась старая женщина, весьма схожая с Любовью Владимировной, поскольку та для него была единственным образцом, но она тут же забраковала этот вариант. Ей было совсем не интересно общаться со старушенцией, думая при этом, что сама выглядишь не лучше.
Вторым был пожилой мужчина, но и его заказчица забраковала через день. Мужчина-ровесник для женщины автоматически превращается в некий секс-символ и в потенциального жениха, что отрицательно сказывалось на подсознании.
Один за другим Любовь Владимировна отмела варианты с девочкой и мальчиком. Она никогда не имела своих детей, поэтому так и не смогла осознать себя бабушкой.
Девушку она стойко терпела целую неделю, называя её дочкой, но в конце концов поняла, что плохо переносит присутствие рядом другого существа своего пола.
Вот тогда-то и появился молодой мужчина — для Усса смена внешности была делом обычным и довольно быстрым. И голос он себе подобрал соответствующий вкусам хозяйки дома: мягкий баритон с лёгким придыханием. Усс объяснил ей, что это точечный природный мазер, зафиксированный в границах субтела, с возможностью управления девиацией частоты…
Любовь Владимировна слушала его, согласно кивая совершенно белой головой, и делала вид, что абсолютно всё понимает.
Она почти не называла Усса по имени, хотя он и сказал ей его. Зачем имя, если другого собеседника в доме просто нет, а гости к Любови Владимировне давно уже не приходили. Она никогда не имела семьи, родственники жили очень далеко, а надоедливые подружки давно уже отправились в мир иной, терпеливо дожидаясь её там…
Усс достал свою заветную трубочку-фильтр, позволявшую ему усваивать земную органику, сунул её в кружку и надолго присосался к чаю, совершенно игнорируя его температуру, близкую к точке кипения.
— Сахар возьми! Сахар! — напомнила Любовь Владимировна, хотя Усс уже насыпал в кружку несколько ложечек.
Он кивнул и придвинул поближе к себе сахарницу. За почти год гостевой жизни здесь он прекрасно освоил человеческую мимику и, чтобы не раздражать гостеприимную хозяйку, состыковал артикуляцию своих искусственных губ с речью. Для него и это было сущим пустяком.
Любовь Владимировна отпила глоточек, внимательно глядя на Усса, и положила себе в рот ложечку клубничного варенья.
Сегодня гость был слишком молчалив. Даже чрезмерно. За многие месяцы, прошедшие с его появления здесь, она очень хорошо изучила манеры инопланетянина и уже знала, что молчаливость гостя связана с его сильными душевными переживаниями. Она понимала, почему тот так замкнут, и решила избавить его от тягостной необходимости начинать разговор на больную тему. Эмоции землян были выражены в гораздо меньшей степени.
— Ты улетаешь?.. — деликатно спросила она.
— Да… — сказал он, благодарный ей за оказанную помощь. — Сегодня… Это уже крайний срок, я и так слишком затянул с этим. Завтра канал перехода окончательно закроется, и я самостоятельно уже не смогу просчитать другие варианты возвращения домой.
— Скучаешь по дому-то?..
— Этого не передать… — Усс тяжко вздохнул — человеческий псевдооблик почти стал его сутью.
— Я тебя понимаю, — она тоже вздохнула. — Очень жаль, что ты меня покидаешь…
— Мне тоже невыразимо жаль. Вы так много сделали для меня! Если бы не вы, я попросту сгинул бы на этой планете без следа.
Она улыбнулась, вспоминая.
— А какой ты был маленький тогда, когда я нашла тебя на своём огороде. Совсем кроха. Я боялась на тебя даже дышать.
— Тогда, после аварии моего корабля, я потерял слишком много энергии и был почти на грани полного распада, — сказал Усс. — Зато теперь… — он шутливо превратил себя в атлета с гипертрофированной мускулатурой.
— Это всё от чая, — сказала она всё тем же насмешливым тоном. — Чай не пил — какая сила?
— Мне ТАМ будет очень не хватать этого удивительного напитка. Я к нему так пристрастился…
— Я дам тебе на дорожку из своих запасов.
— Сожалею, но вынужден отказаться от столь щедрого подарка, — Усс говорил, одновременно всасывая в себя чай через трубочку, и Любовь Владимировна старалась пореже смотреть на это противоестественное явление. — Я не смогу переместить в свой мир ваши материальные объекты.
— Ну хоть что-нибудь! — попросила она печально. — На долгую и добрую память…
— Память останется… — Усс выпустил из губ трубку и впервые за последние полчаса посмотрел хозяйке дома в глаза. — Во мне останется… А что я сам могу сделать для вас за вашу безграничную заботу обо мне? Я благодарю судьбу за то, что потерпел аварию поблизости от вашего загородного дома.
— Я тоже её за это благодарю… Вы подарили мне то, что я так и не смогла реализовать в себе до встречи с вами. Я никогда не любила детей и не хотела семьи, но как оказалось, инстинкт материнства не умер во мне с моим рождением…
Она отхлебнула уже остывающего чая.
— А как забавно ты тогда учился нашему языку! Ну совсем как земной ребёнок!
— И всё-таки… — сказал Усс настойчиво, — могу ли я что-нибудь для вас сделать? Мне не хотелось бы улетать неблагодарным…
Она грустно улыбнулась.
— В моём возрасте уже ничто не имеет цены, дорогуша. Молодость и красоту не вернёшь, а для женщины нет ничего более ценного.
— Молодость я вам, конечно, вернуть не смогу, — согласился Усс. — Я не волшебник. Однако…
— Усс, дорогуша моя, что может означать твоё ОДНАКО?.. — вдруг оживилась она.
— Я могу сделать другое. За это время я на вашем примере достаточно хорошо изучил человеческую анатомию и физиологию. Я излучаю нечто такое, что позволяет мне сделать это. И ещё я способен перестроить ваш организм, слепить из него облик женщины любого выбранного вами возраста и настроить его на режим поддержания этого образа.
— Ты шутишь… — она скептически улыбнулась. — Это же невозможно! За эти вещи обычно продают душу дьяволу!
— Как сказать… Я могу это сделать, однако…
— Опять ОДНАКО?! — звонко засмеялась она. — Усс, дорогуша, а ты, оказывается, большой интриган!
— Да… Иными словами, я подарю вам молодость ценой сокращения срока вашей жизни. Дело в том, что вы будете находиться в таком состоянии до тех пор, пока не выработаются все ваши внутренние жизненные силы. Вы согласны?..
Она посерьёзнела.
— Ты действительно не шутишь? Это была бы очень злая шутка с твоей стороны. И очень жестокая…
— Нет, — сказал он. — Я вполне серьёзно, и если вы согласны, мы могли бы приступить к делу прямо сейчас.
— Я не раздумывая говорю ДА!!! — Любовь Владимировна вдруг ухватилась за фантастическую идею. — Чего бы мне это ни стоило! Лучше прожить год в молодости, чем ещё десять лет в старости!
Усс по воздуху отплыл от стола и остановился возле её заправленной кровати.
— Тогда прошу! Сейчас я попрощаюсь и усыплю вас. Когда вы проснётесь, меня здесь не будет, а сами вы уже будете другой.
— Я спешу! — воскликнула она, неожиданно легко вставая со стула вместе со своим радикулитом. — Я очень спешу! В мои двадцать лет!
— Хорошо! — сказал Усс. — Двадцать так двадцать. Я помню ваши фотографии из альбомов…
…Её разбудило пение птиц. Они надрывались от летнего счастья, и Люба, ещё не открыв глаз, поняла, что это утро. В теле была необыкновенная лёгкость: не ныла радикулитным голосом спина, не подрагивала в ритме застарелого тика жилка под левым глазом, и даже не побаливала голова от постоянной мигрени.
Руки лежали вдоль тела. Люба положила их себе на грудь и почувствовала под ладонями два упругих бугорка.
По телу пробежал лёгкий озноб — обещанное чудо казалось слишком невероятным. Люба открыла глаза и рывком села на продавленной панцирной кровати.
Комната была пуста, на столе стояли две кружки и давно остывший самовар. Люба опустила взгляд и увидела, что её упругие груди яростно рвут заношенное старушечье платье. Она спрыгнула на пол, торопливо стащила через голову это жуткое рваньё, которое ещё вчера так любила, а сегодня уже ненавидела, и подбежала к пыльному трюмо, в которое не смотрелась неделями.
Она была молода и прекрасна! Невероятно молода и неслыханно прекрасна! Ей было не больше двадцати! Всё в ней было свежо: и ясные голубые глаза, и пышные тёмные волосы, и дивное тело!
Она повертелась перед зеркалами, разглядывая себя и вспоминая давно забытое, и вдруг осознала, что не хочет надевать на себя ничего из того, что у неё было. Этому дивному телу претило всё, что имелось в доме, оно хотело быть обнажённым и ещё больше хотело просто любоваться собой!