Полдень, XXI век
ОКТЯБРЬ (58) 2009
Колонка дежурного по номеру
Вот вам очередная одноразовая (в стандартной фирменной упаковке) доза антивещества. Погружающего в антивремя. На час, на полтора.
Сюжет с роботами. Сюжет с демонами. Сюжет про темного мага. Сюжет про падшего ангела. Сюжет про сюжеты: как надоедает автору («аффтару») собственный произвол. Загнать каждого персонажа в медную, подходящего диаметра, трубу — и проталкивать, проталкивать.
Сюжет про человека: про то, что иногда он и сам бросается в сюжет. Добровольно. Поскольку наша добрая воля не свободна.
В отличие, по-видимому, от алой. А впрочем, кто знает. Говорят, у каждого безжалостного есть в Х-хромосоме специфический ген — моноаминооксидаза А. Эта самая МАОА заведует бесперебойным перепроизводством дофамина и серотонина. А также у безжалостных коротковат ген AVPR1а, то есть ослаблен контроль за уровнем вазопрессина. Возможно, коктейль из этих трех гормонов, булькая в элодее, гарантирует ему невменяемость.
Тогда как отвагу, например, сострадания — ничем нельзя объяснить.
Правда, тут у нас имеется также и сюжет с очередной попыткой упразднить саму идею сюжета. Основанную, как известно, на бытовых предрассудках типа—живем однова, или — двум смертям не бывать, или: если пойдешь налево, то потеряешь коня, если прямо — соблюдешь невинность, а зато если направо — приобретешь капитал.
А с точки зрения многомировой теории — «должно происходить все — и то, и другое, и третье, потому что все решения уравнения... как это... равноправны...»
Что-то такое я уже и прежде читал. Но понял — врать не стану— не совсем.
А туг — тезис иллюстрирован исключительно жизненным примером: «...Если вы хотите купить машину и думаете, какую лучше, у всех достоинства и недостатки... «Рено» или лучше «субару», а может, «форд»... выбираете что-то одно, да? А на самом деле вы покупаете все эти машины, то есть не вместе, конечно, а каждую — в своем мире. Когда вы принимаете решение, мироздание, знаете, разветвляется, и в одной ветви вы покупаете «субару», в другой «форд»...»
Разве не заманчиво? Рвете, значит, мироздание, как лист бумаги, пополам—ну и расщепляетесь сами. Ваша покупательная способность возрастает пропорционально запасам антиматерии. Ваше антивремя летит.
Самуил Лурье
ИсторииОбразы Фантазии
ПАВЕЛ АМНУЭЛЬ
И сверкнула молния...
Повесть
...Может, вы посодействуете... не знаю перед кем... у вас в Интерполе, наверно, кто-то этим занимается... Я не понимаю, почему мне нельзя поехать проститься... или хотя бы увидеть... Что значит: не в вашей компетенции? А в чьей? Все говорят, что это не в их компетенции, а вы вообще молчите, я не с вами разговариваю, вы сопровождаете этого господина, ну и сопровождайте, я хочу знать, почему мне нельзя...
Хорошо, я поняла. Простите. Сорвалась. Месяц на таблетках. Месяц мне снятся кошмары. Снится, будто Олежек живой, будто мы с ним поехали в ашрам вместе... Хорошо, давайте. Не буду забегать вперед, хотя все равно не понимаю, почему Интерпол интересуется... Вы лучше террористов поймайте, которые эту бомбу взорвали, а вы, вместо этого, вынюхиваете, неизвестно зачем... Простите, я уже в порядке.
Что? Олежек еще в школе индуизмом интересовался. Мы с ним позднее познакомились, уже после университета, то есть это он университет окончил, Московский, нет, не Ломоносова, другой, Технический имени Баумана. Ага, Бауманка, вы, оказывается, слышали? А я училась тогда на технолога-кулинара, но ни дня по профессии не работала, потому что любила описывать... Не писать, знаете, а именно описывать — вот картина, вот улица, а вот здесь бабушку обижают... Устроилась сначала в газету, потом в «Ежедневку». С Олегом мы познакомились, когда он окончил Бауманку и работал у Гаубермана в ИТЭФе. Я пришла очерк писать — не о науке, Боже упаси, что я в науке понимала, у них конфликт получился с мэрией, им надо было территорию расширять под какой-то эксперимент, а там жилой дом оказался... Хорошо, неважно так неважно. Я тогда все записала на диктофон, собралась уходить, вдруг подходит такой парень выразительный, сам невысокий, а руки длинные, пальцы, как у пианиста, и лицо... меня лицо поразило: огромные яркоголубые глаза, просто ослепительные, только глаза и видишь, а остальное в тени, очень странное лицо... притягивающее. «Давайте я вас подвезу». Даже не спросил — куда мне надо. Поехали в редакцию, а по дороге свернули, потому что... В общем, заговорил он меня. Вместо редакции мы оказались на Воробьевых горах, машину где-то оставили и ходили, ходили...
Да, я понимаю, это тоже значения не имеет. Но вы сказали, чтобы я с самого начала... Тогда спрашивайте, что вас интересует, а я буду...
Господи, почему бы инженеру-физику не интересоваться индуизмом? Это ведь не религия даже, а философия. Философия миросозерцания и миропонимания. Олег всегда мечтал съездить в Индию, в Тибет, побывать в храмах, в монастырях, поговорить с монахами, увидеть своими глазами... нет, йоги его не интересовали. Олег говорил, что йоги — низшая ступень понимания, фокусы с человеческим организмом.
Когда мы познакомились, он собирался поехать в Индию с какой-то делегацией физиков, там международный конгресс намечался, и Олег добился, чтобы его взяли с докладом... что-то о стабильности каких-то наблюдаемых показателей в какой-то среде. Извините, что я... Из головы вылетело, память у меня сейчас... Я могу посмотреть в файле. Не надо? Ну, хорошо... Да, собирался, но потом не поехал. Сказал, что передумал, потому что поездка была на три дня, только в Нью-Дели, а он хотел посмотреть страну, побывать на севере... В общем, остался: мол, если сейчас все деньги потрачу, то больше в Индию не попаду, а чего, мол, я в Нью-Дели не видел? Современный город...
А к этой поездке он два года готовился. Специально познакомился с ребятами, которые изучали вирусные заболевания, распространенные на северо-востоке Индии, ближе к Непалу, они туда собирались в экспедицию от Института микробиологии, Олег с ними договорился... Нет, в микробиологии он ничего не понимал, но руки у него золотые, Олежек мог починить что угодно, они за два года убедились, даже переманивали, чтобы Олег из экспериментальной физики в их институт перешел, но он не хотел, в общем, его все-таки записали в экспедицию, и Олежек выторговал право... или возможность, как лучше?., чтобы ему позволили вылететь дней на десять раньше... экспедиция была на полтора месяца... на десять дней чтобы он отправился в ашрам Пери-бабы, а потом присоединился к экспедиции... Конечно, можно было от туристической фирмы, и не связываться с микробиологами. Но это другие деньги, понимаете? У нас... у Олежки столько не было, а биологам дорогу и проживание институт оплачивал.
Что? Последний звонок... Олежек позвонил утром, то есть, это у меня было утро, семь тринадцать, время записано, вы же проверяли... а у него начало одиннадцатого, и он как раз собирался на собрание... нет, не молитва. Это «даршан» называется. Я вам слово в слово... «Доброе утро, Верочка. Как ты?» Я сказала, что все хорошо, только скучаю очень, но пусть он об этом не думает. Он улыбнулся... Господи, да знаю я, что он улыбнулся, не нужен мне для этого телефон, я и так чувствую, он улыбнулся и переложил трубку от правого уха к левому... знаю, и все. «У нас жарко сегодня, — сказал. — Градусов тридцать восемь, наверно». Я ему сказала, чтобы переодел рубашку, а то ходит все время в зеленой, а она наполовину синтетическая, в ней потеешь. Олежек сказал... Нет, он только подумал, что ладно, мол, переодену, а сказал, что вот гонг, слышишь, я не слышала, в общем, ему нужно было идти. И все. Последние слова... Господи, зачем вам? Какая вам разница? Хорошо. «Целую тебя, Верочка, очень тебя люблю». Нет, не подумал, а сказал вслух. А я... Я даже не понимала тогда, что это... Что больше никогда... Господи... За что? Какие ужасные люди...
— С Верой Владимировной больше говорить не о чем, — сказал Катасонов, — Она и так много пережила.
— Наверно, — то ли согласился, то ли возразил Немиров. — Но на кое-какие вопросы госпожа Акчурина еще не ответила. Надеюсь, завтра разговор пройдет более удачно, и я смогу улететь в Париж в пятницу, как и собирался.
— Надеюсь, — со значением проговорил Катасонов. — Послушайте, Рене, не хотите ли посидеть в «Коробочке», вон, на углу, очень приятное место, пиво замечательное, русский чай...
— Пожалуй, — согласился Немиров, и они медленно направились к перекрестку, стараясь не выходить на солнечную половину тротуара. С утра припекало, а сейчас, в полдень, стало душно, как в парилке — на город надвигалась гроза, хотя в небе пока не было ни облачка. Немиров, покосившись на спутника, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
— А вы еще галстук собирались нацепить, — проворчал Катасонов.
В «Коробочке» было прохладно и немноголюдно, быстрый официант принял немудреный заказ и удалился. Немиров с интересом разглядывал висевшие на обшитых дубовыми панелями стенах картины с изображением русских богатырей, побеждавших все, что ползало, бегало и летало.
— Не будет ли с моей стороны невежливым, — сказал Катасонов, — если я спрошу...
— Да-да, — рассеянно отозвался Немиров.
— Ваш дедушка действительно был полковником у Деникина?
— У Корнилова, — поправил Немиров. — Мама родилась уже в Париже, а в сорок пятом познакомилась с отцом, он был советским офицером, тоже полковником, удивительно, правда? Впрочем, вам все это наверняка известно.
Катасонов не стал спорить. С досье следователя Интерпола Рене Немирова он ознакомился на прошлой неделе, когда получил приказ сопровождать парижского гостя, помогать ему проводить беседу с Акчуриной и, главное, не позволять интерполовцу задавать вопросы, которые могут оказаться провокационными. По фотографии судя, Немирову было лет тридцать пять, на самом же деле — сорок шесть, а Катасонов дал бы ему и все пятьдесят: фигура, конечно, мощная, человек за собой следит, но лицо старовато, одутловатые щеки, мешки под глазами...