Немиров тоже изучал своего визави, пока ожидали мясо в горшочках, пиво и салаты домашние. В Интерполе он работал больше двадцати лет, но так получилось, что в Россию, на родину предков, прибыл впервые, даже туристом не приезжал, не тянуло, не было, наверно, в его крови каких-то веществ, магнитиков, которые притягивают человека в определенную точку земного шара. Отдыхали они с Жаннетт и детьми чаше всего в Дюрбан-Корбьере, а по работе ему приходилось просиживать штаны в Сен-Кло, занимаясь анализом дел, большая часть которых была рутиной, не очень порой интересной, но необходимой.
— У вас хороший русский, — заметил Катасонов. — Дома, наверно, по-русски говорите?
Немиров покачал головой.
— Жаннетт — француженка, — сказал он. — Дома говорим по-французски. А по-русски — с матерью, она сейчас в доме престарелых. Я часто ее навещаю, и мы разговариваем. Для практики этого, конечно, мало, так что словарь мой сейчас далеко не тот, каким был лет двадцать назад, когда жив был отец...
— Ну, если вы считаете свой словарь недостаточным...
— Ах, Игорь... Можно я буду называть вас Игорем? В юности я, помню, говорил оборотами, каким позавидовал бы граф Толстой. А сейчас...
Принесли еду, и оба замолчали, отдавая должное ароматному мясу, сладковатой, с привкусом мяты, подливе и салатам, незамысловатым (помидоры, огурчики, лук, редис, сметана), но необыкновенно вкусным, когда запиваешь все это светлым пенящимся пивом.
— Хорошо, — сказал, наконец, Немиров, положив на опустевшую тарелку нож и вилку. —Теперь я готов, Игорь, ответить на ваш вопрос.
— На какой? — сделал удивленное лицо Катасонов.
— Зачем мне второй разговор с Акчуриной, — пояснил Немиров. — Зачем ее мучить, если к взрыву в ашраме ни она, ни ее муж никак причастны быть не могут?
— Нет у меня такого вопроса, — пожал плечами Катасонов. — У меня приказ: оказывать содействие, я оказываю. Дело ведете вы, я и знаю-то о нем ненамного больше того, что сообщали в новостях и в Интернете.
— В Интернете было столько глупостей, — пробормотал Немиров. — Я занимаюсь делом с самого начала, как только поступили первые данные с Интелсата.
— Сколько людей погибло? Это хоть уже известно точно?
— Официально — шестьсот сорок семь человек. В самом ашраме Пери-бабы было пятьсот девяносто два, включая гуру. К счастью... если можно использовать это слово в таком контексте... у них велась регистрация всех приезжавших, и информация хранилась не только в компьютере гостиницы, но и на сервере, иначе у нас не было бы и этих сведений. Вы же понимаете, в пределах примерно километра от центра взрыва...
— Эпицентра, — механически поправил Катасонов.
— От центра, — повторил Немиров. — Эпицентр — проекция точки взрыва на поверхность земли. А там взрыв произошел непосредственно на поверхности, это установлено. Не в воздухе, не под землей. Так что слово я применил правильно — в пределах километра от центра взрыва не осталось ни одного строения, никого живого... Это кошмар, что... Я видел видеосъемку...
— Я тоже — в Интернете.
— В Интернет эти кадры не попали, — дернул головой Немиров. — Они слишком... шокирующие. Поверите, я две недели не мог... нет, не спать, со сном как раз все в порядке, но на людей смотреть не мог... да и сейчас... все кажется, что... неважно.
— Я представляю, — протянул Катасонов. — Но все равно, извините, не понимаю... собственно, не столько я, сколько мое начальство... интерес Интерпола к Акчуриной. Я не имею права вмешиваться в ход расследования, конечно, но... вы видели, в каком она состоянии, у нее муж так ужасно погиб...
Немиров слушал внимательно, кивал, медленно пил холодное пиво, которое, впрочем, ему, похоже, не очень нравилось, он время от времени слегка морщился и рассматривал бокал на свет.
— Игорь, — сказал он, наконец. — У вас там, как я понимаю, думают, мы что-то скрываем? Имеем конкретные претензии именно к Акчурину? Уверяю вас, это не так. Обычная в таких случаях рутина. Случился ужасный теракт. Мегатеракт. Сто килотонн — минимальная оценка. Сотни погибших. Очень много иностранцев. Одних американцев — сто сорок три человека. Дети тоже. Террорист, скорее всего, погиб и сам. Но не исключается вариант, что он успел покинуть ашрам, а бомба была с дистанционным управлением. Или с таймером. Индия обратилась в Интерпол — понятно, искать приходится по всей планете. И понятно, что наши сотрудники сейчас опрашивают всех, кто посетил ашрам и вернулся. Мы ограничили срок — месяц перед взрывом. Представляете, какая это работа?
— Представляю, — кивнул Катасонов, — и, тем более, не могу понять интерес именно к Акчуриной.
— Не более чем ко всем прочим, кто может хоть что-то сообщить. Я не знаю, сколько всего человек включено в разработку. Наверняка не меньше десяти тысяч. Собственно, Игорь, — голос Немирова стал сухим и официальным, француз поставил бокал на стол и посмотрел Катасонову в глаза, — я так понимаю, что ваше руководство не хочет, чтобы я еще раз встретился с госпожой Акчуриной? Вы же не от своего имени говорите о нежелательности дальнейших расспросов, я правильно понимаю?
— Правильно, — вздохнул Катасонов. — Правильно, но неверно. Никто не собирается вам препятствовать, и завтра я, конечно, буду вас сопровождать. Но... Неужели вы сами не видите, как этой женщине тяжело?
Немиров помолчал, насадил на вилку кусочек помидора, но есть не стал, держал перед собой, рассматривал, будто это был экзотический овощ, произраставший только на одной грядке, да и ту уничтожил взрыв, причину которого нужно было понять во что бы то ни стало.
— Вижу, — сказал он, наконец. — Но мне кажется... Это лишь интуиция, Игорь, но, поверьте, за двадцать лет работы я привык не то чтобы доверять интуиции, но понимать, что она действительно существует, и к ее тихому шепоту нужно прислушиваться. И мне кажется, госпожа Акчурина что-то знает. Возможно... Нет, даже наверняка не о самом взрыве. Не исключено, Акчурин в разговорах с женой по телефону упоминал что-то... или кого-то. Может быть, он обратил внимание на что-то необычное, рассказал об этом Вере Владимировне, а она пропустила мимо ушей, ее иные вещи интересовали, и нужно очень терпеливо спрашивать, выводить ее на определенные воспоминания. Со стороны кажется, что я задаю лишние вопросы и мучаю человека, но может... только может быть, что в ее памяти есть информация, которая поможет в поиске террориста.
— Наверно, вы правы, — покачал головой Катасонов. — Знаете, что я вам скажу, Рене... Кстати, почему вас назвали французским именем, а не русским? У вас ведь и мать, и отец — русские. Только потому, что живут во Франции?
— Что вы! — улыбнулся Немиров. — Мама моя... как это сейчас говорят... фанатка Чайковского. У нее полное собрание записей, она покупает любой диск, если там среди прочего есть неизвестный ей романс или камерная сюита Чайковского. Меня назвали Рене в память о короле из «Иоланты». Помните? Но вы хотели задать другой вопрос, или интуиция меня подводит?
— Другой, — согласился Катасонов. — И не вопрос, а предположение. У меня тоже есть интуиция, хотя, понятно, не такая, как у вас, — опыт работы меньше, да... Неважно. Мне кажется, существует какая-то информация, о которой вы не говорите. Что-то не так с этим взрывом?
— Почему вы так думаете? — Немиров прикрыл глаза, и Катасонову показалось, что его будто просвечивают невидимыми лучами.
— Не знаю, — сказал Катасонов. — Вы ни разу не употребили слово «атомный» или «водородный». Вы раз тридцать... если точно — тридцать четыре раза... сказали: «взрыв» и «теракт в ашраме». Без определений. Случайно? Во всех документах и репортажах говорят об атомном взрыве, о пронесенном в ашрам ядерном фугасе, а вы... Не могу отделаться от мысли, что это не случайно.
— Вы хорошо считаете, Игорь, — улыбнулся Немиров. — Тридцать четыре... Ну-ну. Собственно, информацию вы или ваше руководство можете получить... да что я говорю — наверняка получили у своих физиков. В Интерполе есть русские эксперты из Института Физических Проблем... фамилий не знаю, но вашему руководству они, скорее всего, известны. Это я к тому, что на самом деле у меня нет причин не говорить вам... Видите ли, Игорь, взрыв был очень странным. Очень.
— В каком смысле? — Катасонова раздражала манера Немирова разговаривать, не открывая глаз. Может, он так лучше видел, но впечатление производил странное — будто говоришь со спящим, который вовсе тебя и не слушает, а смотрит третий или пятый сон, на реплики отвечая автоматически, как робот с заданной программой. Впечатление, конечно, было неверным, но избавиться от этого ощущения Катасонов не мог.
— Вы разбираетесь в физике, Игорь?
— Гм... В принципе.
— Хорошо. Говорят, что произошел атомный взрыв, энергетическая мощность которого соответствует двумстам тысячам тонн тротила. Десять бомб, таких, как американский «Малыш», сброшенный на Хиросиму. Это все верно. То есть верны числа. Но есть вещи, которые пока объяснить не могут. Физики не могут, в том числе ваши, русские эксперты.
Немиров сделал паузу, открыл, наконец, свои зеленые глаза, бросил взгляд на еще не початую бутылку «Будвайзера», и рука Катасонова сама собой потянулась к бокалу. Немиров подал знак проходившему мимо официанту, тот быстрым движением откупорил бутылку и наполнил бокалы, ни капли не пролив и оставив высокую шапку пены.
— Хорошо, — сказал Немиров, с удовольствием отпив сразу половину. — Да, так я... Вы помните, с чего все началось? Полтора месяца назад, двадцать третьего июня, в шесть часов тридцать две минуты мирового времени сразу четыре спутника — три американских и один российский — зафиксировали яркую вспышку в северо-восточной части Индии, в шестидесяти километрах севернее Тезпура, в предгорьях Аруначал-Прадеш, это часть Гималаев. Сначала... Впрочем, не имеет значения, какими были первоначальные версии, — часа через два, когда эксперты в НАСА обработали телеметрию, вывод оказался, как они посчитали, единственно возможным и весьма удручающим: взорвалась атомная бомба мощностью примерно двести килотонн. Все это время из