— Жаль, — пробормотал Катасонов. — А если... э... черная дыра?
— Спасибо, — сказал Немиров официанту, поставившему на столик две чашечки дымящегося кофе, рюмку коньяка, дольки лимона на блюдечке и два круассана. Француз рюмку сразу же поднял, посмотрел на свет, пригубил, улыбнулся чему-то своему и повернулся к визави:
— Право, Игорь, при чем здесь черная дыра?
— Да я так, — вяло отмахнулся Катасонов и положил в свою чашку ломтик лимона. Немиров поморщился: лимон, мол, и черный кофе—две вещи несовместные, но если у вас такой, извините, вкус...
...Нет, мы редко бывали в гостях. Олежек такой нелюдимый. Да и я... впрочем, я как раз любила встречаться, веселиться... раньше. Нет, Олежек ни при чем. Эго я, когда начала работать в портале, знаете, задень столько разных людей повидаешь, столько всяких историй наслушаешься, столько неадекватного, что к вечеру только и хочешь, чтобы тишина, никакого телевизора и вообще никого. .. кроме Олежка... я забиралась с ногами на диван, брала книгу, а он ставил свой ноут на маленький столик, садился рядом и смотрел в компьютере что-то свое, мы, в общем, почти не разговаривали по вечерам, но, знаете, было такое ощущение... как это сказать... того, что мы вместе, он, я, книга, компьютер, диван со столиком... и больше ничего во всей Вселенной. Иногда, конечно, бывали в гостях, и к нам приходили, не без того, но это были как бы события, не просто так. О чем говорили? О чем обычно... Нет, не о спорте, Олежек не то чтобы не любит спорт, но просто... Помните, Россия вышла в полуфинал по футболу? В Европе, да. На улице всю ночь было шумно, кто-то бегал, кричали, петарды пускали, в общем, радость. Я вышла на балкон посмотреть, порадоваться вместе со всеми, это действительно было нечто, я чувствовала... Не знаю, как объяснить. Олежек вышел тоже, постоял минуту, вздохнул, сказал: «Я бы поспал. Ты как?». А мне не хотелось, я осталась. Не знаю, зачем я вам это рассказываю... Да, о гостях, верно. О спорте почти не говорили.
О политике — да, но мне это было не интересно, так что я, извините, ничего и не вспомню. Когда мужчины начинали о политике, я обычно шла на кухню — чай приготовить или тосты. А если в гостях, то с женщинами... Но это вам не нужно? Наши женские дела. Так о чем еще... О работе, конечно. Мужчины любят говорить о работе. Обычно Олежек начинал выяснять что-то с Самвелом... Самвел Саркисян, теоретик. Дружили? Нет, не скажу. Дружба — это... Знаете, я вот сейчас подумала... У Олежка не было друзей. Как-то так получилось. В школе, он мне рассказывал, был друг, Саша его звали, не разлей вода, и после школы они тоже какое-то время общались. Олежек пошел в Бауманку, а Саша в университет, на геологию. И... он утонул, поехал летом в экспедицию, куда-то в Сибирь, там они по реке сплавлялись, и что-то случилось... С тех пор у Олежка настоящих друзей не было. Коллеги — да. О работе говорили. Я ничего в этом не понимаю. Отдельные слова запоминала, конечно, но смысл... Для меня это были просто звуки, музыка разговора, когда по интонациям понимаешь настроение, а слова как ноты — одни создают мелодию, и когда повторяются, то понимаешь, какой в разговоре лейтмотив, а иные слова немелодичны, как, знаете, что-то из Шенберга... Что? Ну, не знаю, у нас, значит, разные вкусы... и уши разные. Если говорить о мелодии, то мне, например, нравилось, когда Олежек произносил: «прецизионный»... Изящное слово, да? А вот «фемтосекунда» — монстр, верно? Ни мелодии, ни ритма, я это слово очень не любила. Я как-то в физический словарь заглянула, фемто — это ведь одна миллионная от одной миллиардной доли секунды, что-то совсем уж... Олежек конструировал приборы... для физиков, конечно, измерительная техника, вот-вот, но такие маленькие кусочки времени... не думаю, а впрочем, если вам это интересно, спросите у его коллег, с кем Олежек работал, вам скажут точнее... Еще? Да, вот было интересное словосочетание: «распутывание квазиветвлений». Почему-то у меня в этот момент возникала в голове музыка Пуччини. Не из «Тоски», а из «Девушки с Запада». Или «Плащ», да, скорее «Плащ», — когда там, знаете, она распахивает плащ и видит своего мертвого любовника... Господи, она так плачет. .. и музыка... Олежек... Я... Извините...
...Да. Продолжим. Ничего, уже в порядке... Спасибо. Что вы спросили? Нет, друзей у Олежка не было, с Самвелом это скорее не дружба, а... не знаю, общее хобби. Что вы, какие марки? Олежек марки собирал в школе, а потом монеты пару лет, и бросил. Не продал, что там было продавать, обычные марки и монеты, самая старая была советская сорок седьмого года. Олежек странно о ней говорил: вытянул, мол, из обращения, а не купил у нумизматов. Нет, не знаю, что он хотел сказать, а хобби у них с Самвелом было... научное, что ли. Самвел? Да, тот самый. Физик. Говорят, ему Нобелевка светит за работы по каким-то струнам... или даже суперструнам, я себе это плохо представляю, но Самвел объяснял, что это совсем не такие струны, как на скрипке, скажем, или гитаре. И Нобелевку, он говорил, ему если и дадут, то лет через сорок, когда теория будет совсем уже другой, но о тех, кто был среди первых, наконец, вспомнят. Нобелевку, знаете, всегда дают за старые работы, о которых начали забывать, что они, эти работы, были пионерскими... Хобби, да, вы правы, я про хобби. Какая-то физическая теория. Смешно, да? Хобби — это что-то простое, для души, для отдыха, но Олежек всегда... он не умел отдыхать, то есть, считал отдыхом то, что я бы для себя ни разу не выбрала, потому что такая работа еще тяжелее, чем та, за которую деньги получаешь. Знаете, Олежек одно время увлекался ремонтом часов... нет, обычные часы его не интересовали... кварцевые там, маятниковые... нет. Он приносил какие-то штуки, которые на часы совсем не были похожи, там и циферблата не было, ничего, на что можно было посмотреть и сказать время. Я не знаю... он их называл... там слово «прецизионные» тоже было, да. Атомные? Нет. Я вспомнила — атомные часы такие большие, что домой не принесешь, Олежка рассказывал... Непонятно, почему тогда их атомными называют... Ладно. Какие-то свои часы он и в Индию с собой взял. А с Самвелом познакомился на дне рождения у Милы Сорокиной, они учились на одном курсе в Бауманке, а Самвел тогда ухаживал за ее подругой, Евмея ее звали, представляете? Ева, в общем. Так они и не поженились, не сладилось что-то, Самвел приходил мрачный, у него была депрессия, и мы с Олежкой его развлекали, как могли... Да, я понимаю, это совсем не важно. То есть, вам неважно... Ладно. Вот Самвел Олежка и настропалил на это хобби — сам-то он давно этим занимался. Тоже странно, знаете. Физик-теоретик, на работе сплошные формулы, а хобби, вместо того чтобы под парусом пойти или в футбол сыграть, вместо этого он опять формулы писал, только другие, ну, скажите, какая разница? Если вместо одних формул другие — это что, перемена занятий? Я понимаю... то есть, как раз не понимаю, никогда не понимала, ну ладно, для Олежка это действительно было другое... днем он работал руками, собирал и ремонтировал очень тонкую аппаратуру, а по вечерам формулы... разнообразие, а что это для Самвела? Многомировая теория — вот как это называется. Тоже что-то из квантовой физики. Я столько раз слышала, когда они говорили, что, кажется, наизусть запомнила, и даже ночью могу, если разбудить... Типа: уравнение Шредингера... есть такое, да? Вот, и у него всегда много решений. В физике, знаете, по-моему, вообще не бывает, чтобы у чего-то было только одно решение. А уравнение Шредингера определяет, как среди элементарных частиц что происходит. И если решений много, то происходить могут разные вещи, и это странно, потому что тогда... ну, скажем, если камень может покатиться по склону, а может остаться на месте или вообще развалиться, то происходит что-то одно, верно? А должно происходить все — и то, и другое, и третье, потому что все решения уравнения... как это... равноправны. Почему камень катится? Или почему лежит? Вот многомировая теория и говорит, что, мол, все это происходит на самом деле, но в разных мирах. В разных вселенных. Или еще: если вы хотите купить машину и думаете, какую лучше, у всех достоинства и недостатки... «Рено» или лучше «субару», а может, «форд»... выбираете что-то одно, да? А на самом деле вы покупаете все эти машины, то есть, не вместе, конечно, а каждую — в своем мире. Когда вы принимаете решение, мироздание, знаете, разветвляется, и в одной ветви вы покупаете «субару», в другой «форд»... Ой, ну что я вам, вы должны это знать, конечно... Да, это и было хобби. Как они спорили! Я уходила на кухню, они орали так, что на улице было слышно. «Запутывание-распутывание, зарядовая симметрия, склейки»... Самвел вообще человек горячий... Что вы говорите? Ашрам? Индуизм? Нет, что вы, это не хобби, это всегда... не знаю, как лучше объяснить. Скажем, у человека с детства мечта — полететь в космос, да? Понимаешь, что не полетишь, но хочется до одури, читаешь все о космосе, о межпланетных станциях, это не хобби, это выше, это... ну, мечта, и все. А хобби — это когда обсуждаешь с Самвелом разные формулы. Хобби — когда можно пощупать, сделать, показать, это реальное, всегдашнее. Есть работа, есть хобби, и есть мечта, знаете... Ну да, с детства. Олежек одно время Рерихов читал, мне тоже пытался, но не мое это, я пролистала как-то «Агни-йогу» — длинно, по-моему, и скучно. Правда, Олежек тоже потом Рерихов забросил. Мечта у него всегда была — поехать в Индию, увидеть своими глазами монастыри, монахов, ему хотелось пожить их жизнью, потому что, знаете, если не пожить жизнью монаха, не посидеть самому в полной темноте, не есть в день миску риса... Я ему говорила: бытие определяет сознание, и он соглашался: иногда, мол, и опальные классики бывают правы. Да, так если не ощутить то, что ощущает монах, то и понимания никакого в их философии не возникнет, и такого единения с миром... Он хотел, знаете, ощутить единение с миром и понять, как на самом деле все устроено. Что вы сказали? Да, можно и так, мне это в голову не приходило, но, наверно, вы правы. Это просто разные подходы к одному и тому же. Монах познает истину мироустройства в самоотречении и через собственное «я». А научный работник — через формулы, где «я» нет никакого. Может, они оба в результате окажутся в одной точке?