Идеи Мысли
АНДРЕЙ ИЗМАЙЛОВГриф: грифоныДело Глянцера-Глянца
Я за мистику, но нашу,
советскую мистику!
Борис Зеленский, Малеевка-1983
С разу к делу!
Санкт-Петербург.
Глубокая осень — 22 ноября 1897 года.
Мокрый снег.
На крыше одного из домов по Седьмой линии Васильевского острова — труп молодого мужчины. Обнаружил дворник Гибат (Акмалов) — при очистке кровли от снега.
Прежде всего, обращал на себя внимание характер ранений. Тело фактически истерзано — колюще-режущими орудиями неустановленного образца.
Еще одна и не последняя странность — изначально чердачный выход на крышу был заперт изнутри, а замок — без следов взлома. См. показания дворника Гибата (Акмалова).
Спускали труп на веревках в импровизированной люльке.
Дело расследовал сыщик Михаил Михайлович Худяков, ученик самого Ивана Дмитриевича Путилина, первого начальника Санкт-Петербургского сыскного отделения. И — лучший ученик!
Версия?
Ритуальное убийство какой-либо изуверской сектой. Включая социалистов.
Ограбление. С последующими увечьями — для сокрытия мотива.
Злодеи — чердачники-домушники, убравшие случайного свидетеля.
Да, но почему на крыше?!
Судебно-медицинская экспертиза зафиксировала у жертвы, помимо жутких ран, многочисленные внутренние переломы костей. Как если бы человек расшибся, упав с большой высоты. Но тело и так найдено на крыше. Не с неба же свалилось! Версия оплошного выпадения из случайного аэроплана — ниже всякой критики. В конце XIX века летательные аппараты уже существовали, но как диковина.
Значит, предположил сыщик Худяков, человек мог попасть на крышу дома только с еще более высокого строения. Сорвавшись. Или будучи сброшен.
Единственное строение, которое возвышается над крышами окрестных домов, — так называемая Башня Грифонов во дворе аптеки доктора Пеля и сыновей. Седьмая линия Васильевского острова, 16. Высота — примерно одиннадцать метров, в диаметре — около двух метров. «Крыша» башни — нехитрая, жестяная.
Сыщик Худяков рассчитал возможную траекторию падения с Башни Грифонов. Проверил теорию практикой. И — оказался прав. На жестяной крыше обнаружились следы крови и фрагменты кожи, принадлежащие убитому.
Первое предположение (очевидное!): человек просто поскользнулся на скользкой жести и сорвался вниз, а раны объясняются тщетными попытками зацепиться за острые края.
Другое дело, какого черта он туда забирался?
И третье дело, что следы — не по краю башни, а ближе к середине. Красное (кровь) на белом (снег) — весьма наглядно. Да и ладони жертвы не изрезаны. Характер увечий, скорее, отсылал к древним грекам: хрестоматийный орел, терзавший прикованного к скале Прометея.
Мистика...
Сыщик Худяков мистику отрицал в принципе (все-таки лучший ученик самого Ивана Дмитриевича Путилина). Тогда что?! Здравое объяснение?! Хоть самое завалящее, но здравое! Сама мысль о том, что жертва буквально исклевана гигантскими (судя по величине и глубине ран) птицами, претит. Пересе: мистику отрицал в принципе.
Однако не только многоопытный сыщик, но и заядлый охотник насмотрелся на своем веку всяких ран и способен отличить «огнестрел» и удар ножом от повреждений, нанесенных хищником — и четвероногим, и пернатым.
Подобные повреждения могли быть нанесены, пожалуй, только клювом и когтями весьма крупного пернатого. Причем не одного, судя по множественности и разнокалиберности повреждений.
Факты — упрямая вещь.
Разве ж то факты?!
Во всяком случае, не бред сивой кобылы. Ибо секретным циркуляром предписано: «...впредь считать слухи источником важной информации».
Слухами о Башне Грифонов издавна полнился не только Васильевский остров, но и весь Санкт-Петербург. Собственно, слух: Башня во внутреннем дворике аптеки «Товарищество Профессора Доктора Пеля и Сыновей» потому и Грифонов, что...
Основатель известнейшей аптекарской династии Вильгельм Эрденфрид Пель был всерьез увлечен алхимией. Пристрастие, вероятно, с генами передалось по наследству и сыну, и внуку. Алхимия алхимией, но... надо полагать, еще и генетика? По легенде, именно профессор доктор Пель вывел грифонов—для... Подробности потом! И завещал сыновьям: плодите и размножайте!
А что ж их никто не видел?! То есть грифонов, а не сыновей.
То-то и оно! Невидимые грифоны! Жуткие! Хоть и невидимые, но тень отбрасывают — страхолюдную. Да и окна соседних домов то и дело их отражают — когда в полночь они слетаются в свое «гнездо», в башню. Хоть у кого изжильцов-жиличек спросите!
Грифоны, значит. Мифические существа с телом льва и головой хищной птицы.
В любой легенде, конечно, море вымысла, но любая легенда зарождается на островке правды.
Драконов не бывает — но динозавры были.
Чуда-юда не бывает — но рыба-кит есть.
Снежного человека не бывает — но следов не счесть.
Аналогично — с грифонами. Мифические, но и возможные реальные существа.
Согласно бестиарию, сверхъестественные существа (звери) делятся на «добрых» и «злых».
Грифона чаще относят к последним, хотя многие наделяли его и положительными качествами.
Грифон — символ знания, поскольку ему известно, где отыскать золото.
Грифон — олицетворение силы, ярости, беспощадности.
Грифон — прежде всего, великолепный страж.
Различным частям его тела приписывались чудодейственные свойства.
По преданию, кубок, сделанный из когтя грифона, меняет цвет, если в нем окажется яд. (Изрядно полезная штука для аптекаря!)
Получить такой коготь непросто — в качестве награды человеку, излечившему грифона от тяжкой хвори. (Кому же лечить, как не аптекарю!)
Утверждали, что слепые прозревают, если поводить пером грифона по их глазам. А в ранних германских книгах по медицине упоминается: если грифон положит голову на грудь женщине, страдающей бесплодием, она излечится от недуга. (Снова аптека!)
Впрочем, доморощенные Василеостровские грифоны вероятны как просто видения, вызванные испарениями (из башни), и пр. Северное сияние, рефракция, оптические обманы.
Или...
Да нет! Хотя...
Да ну, ей-богу!
Сыщик Худяков попробовал искать разгадку в личности жертвы.
Выяснилось: несчастный молодой человек — некий Донат Глянц. Прибыл в Санкт-Петербург полтора года назад из захудалой провинции, уездного городка Раквере (ныне — Эстония, входившая тогда в состав Российской империи).
Донат Глянц нанимается в «Товарищество Профессора Доктора Пеля и Сыновей» простым учеником, на подхвате. (Ныне бы сказали: гастарбайтер.) Но перспективы воодушевляют. На фасаде красуется табличка: «Поставщик Двора Его Императорского Величества». А то!
К концу XIX века в аптеке доктора Пеля — более семидесяти человек. В столь многочисленном и разнообразном сообществе пришлый Глянц не затерялся. Прилежно совершенствуется по части провизорства и фармацевтики, ходит чуть ли не в любимчиках у самого Александра Васильевича, внука основателя династии Пелей. Хозяину аптеки весьма импонирует не просто старательность юного лифляндца, но и пытливость, готовность к поглощению новых и новых знаний.
Провинциал жадно вслушивается в ученые беседы Александра Васильевича Пеля с... Дмитрием Ивановичем Менделеевым.
Да, тот самый автор знаменитой таблицы (и водки), знаменитый химик имел обыкновение иногда заглядывать к знаменитому аптекарю. Отнюдь не за микстурами, а просто пообщаться. О чем они говорили конкретно? Бог весть. Спросить бы о том у злополучного Доната Глянца, но... Мертвые молчат.
Сыщик Худяков, в свою очередь, имел несколько бесед с Александром Васильевичем Пелем. Просто по долгу службы. Все-таки тот был работодателем покойного и в некотором роде свидетелем. Кроме того, профессор Пель — автор нескольких научных трудов и по вопросам судебной химии. Не подскажет ли профессор своему отчасти коллеге что-нибудь по поводу случившегося инцидента? Какие-нибудь соображения?
Нет, у Александра Васильевича — никаких соображений, он искренне расстроен и подавлен. Юный Донат подавал большие надежды. ..Ис какого перепугу его понесло на башню? Тем более в такую непогоду!
О чем еще поспрошать почтенного владельца аптеки сыщику-профессионалу? Не о грифонах же! Тем более невидимых!
Наудачу и проформы для сыщик Худяков отправил депешу в Ревель (ныне Таллин), запрос... А параллельно поднял архивы по домостроению и домовладению уже в Санкт-Петербурге. Туг обнаружилось любопытное...
Как таковая аптека на углу Седьмой линии и Большого проспекта существует с 1820 года.
И первый ее хозяин — некто... аптекарь Глянцер (Гленцер).
По тогдашним упорным слухам, он в своих лабораториях занимался не столько фармацевтикой, сколько изыскивал секрет пресловутого философского камня (магистериума). Пытался (ныне бы выразились) синтезировать его. То есть, по сути, аптекарь Глянцер был не аптекарем, а скорее, алхимиком. Впрочем, тогда одно другому не мешало.
Спустя шесть лет (1826 г.) сей Глянцер неожиданно и спешно покинул Санкт-Петербург. Обосновался на краю империи, в Ревеле, а потом и вовсе перебрался в захолустный Раквере. Ощущение, что просто бежал куда подальше и спрятался.
Слух был: к сему Глянцеру проявил интерес аж сам Никодим Грабля, градоначальник ночного Санкт-Петербурга. Тогда — конечно, тогда — без вариантов! Куда подальше и спрятаться!
Вопрос, почему Глянцер не обратился в полицию (во избавление от Грабли), риторичен.
Ишь, полиция! В тогдашнем Санкт-Петербурге не только отдельные дома, но и целые кварталы, куда полиция воздерживалась заходить. Дно. Вот хотя бы так называемый Стеклянный флигель Вяземской лавры, где, кстати, обосновался вышеупомянутый Никодим Грабля.
Загвоздка не в личной трусости (личном мужестве) блюстителей порядка. Загвоздка в отсутствии системы.
Мелкий шажок в сторону. Чтоб знали. Это ж наша история!
Да, еще в 1782 г. учреждена Управа благочиния с функциями Главной полицмейстерской канцелярии.
Но толку-то!
«Всеподданнейший отчет генерал-адъютанта Ф. Ф. Трепова по управлению Санкт-Петербургским градоначальством и столичною полицией с 1866 по 1867 гг.»:
«Существенный пробел в учреждении столичной полиции составляет отсутствие особой части со специальной целью производства исследований для раскрытия преступлений и изыскания общих мер к предупреждению и пресечению преступлений».
И лишь после этого отчета (гиря до полу дошла!) высочайше утверждено положение Комитета министров о создании санкт-петербургской сыскной полиции, занявшейся предупреждением и пресечением преступлений, используя специальные методы и средства. Центральное место в общей структуре — стол привода (прообраз центра оперативно-справочных учетов). Главные обязанности стола — сбор и хранение сведений о лицах, ранее судимых, замеченных в предосудительном поведении, подвергавшихся административным взысканиям.
То есть система выстроилась и начала действовать лишь спустя сорок лет после того, как Никодим Грабля проявил интерес к аптекарю-алхимику Глянцеру.
Чем был вызван тот интерес?
Элементарно! Если аптекарь Глянцер всерьез трудился над созданием магистериума и (возможно!) был близок к успешному завершению, то грех ночному градоначальнику Грабле не прислушаться к этим слухам...
(Ныне сие выглядело бы как визит стриженых амбалов к бизнесмену: «Братан, делиться надо!». Или просто как рейдерский захват предприятия неуточненными в масках.)
Из двух зол Глянцер благоразумно выбрал третье. Прекратить эксперименты, свернуть производство, законсервировать. И — куда подальше! Спрятаться...
Элементарно! Или, минимум, логично.
Правда, еще одна версия, не лишенная логики...
Многоизвестный подполковник Муравьев-Апостол (Сергей Иванович) снимал часть именно этого дома под жилье. Само собой, не однажды, но регулярно посещал именно эту аптеку. Чего далеко ходить, когда пучит, лихорадит или ноют старые раны! Все под боком!
А время-то какое страшное! 1826 год! Сергей Иванович Муравьев-Апостол — декабрист. Соглашался с необходимостью физического устранения царя-батюшки. Попал, мягко говоря, в опалу. Казнен, то есть. А все близживущие и ранее с ним общающиеся — ждите своего часа. Профилактика...
Глянцер предпочел загодя (до наступления своего часа) поспешно съехать и укрыться в глуши Лифляндии.
Версия не хуже любой другой!
Но сыщику Худякову более согрел сердце вариант с Никодимом Граблей, нежели с Муравьевым-Апостолом.
Сыск вне политики. Если, конечно, то не политический сыск. У Михаила Михайловича Худякова — сыск не политический. Уголовщина — да! Чем глубже копаешь (и докапываешься!), тем пользительней глубокое удовлетворение. Зря ли — ученик самого Ивана Дмитриевича Путилина! «Я сделал это!»
А политика — ну ее! Ненароком копнешь на вершок — тебя же и зароют на все три метра. С почестями. И узнать не узнаешь за что! Даром что ученик самого Ивана Дмитриевича Путилина!
И так-то сыщик Худяков совершил почти невозможное! Дорыл до воды — при отсутствии (в 1826-м!) системы, при мизере сведений в столе привода о тогдашних татях и жертвах оных...
Получите:
Донат Глянц — правнук того самого Глянцера (усеченная фамилия). Родился уже в Раквере (что характерно, в старорусской транскрипции — Раковор).
Семейные династии — они и в Раковоре семейные династии.
Преданья (семейные!) старины глубокой...
Не мы, так хоть наши внуки (правнуки)...
Из уст в уста...
И вот юный Донат Глянц является в аптеку доктора Пеля — как бы не под своим именем (все же Глянц — не Глянцер). Является спустя семьдесят лет. Чтобы отыскать и присвоить (нет, вернуть!) то, что осталось от предка здесь. То есть... философский камень, магистериум.
Но! Оказавшись на «пепелище» и втершись в доверие к доктору Пелю, он, юный Донат Глянц, нарвался на стражей-грифонов, которые его и уничтожили.
Заведомый проигрыш бедолаги Доната объясним. Рискнул и «перебрал». Не зная брода... Ранее здесь никогда не был, исходил только из прадедовых рассказов. Не мог заранее знать и про самое существование Башни и, соответственно, про грифонов, выведенных (?) в ней.
После бегства аптекаря Глянцера его бывшая обитель использовалась по-всякому, даже как доходный дом. Разумеется, до подвалов с химическими лабораториями никому дела не было.
Основатель аптекарской династии Пелей стал владельцем всего этого лишь с 1848 года.
Расширение и усовершенствование лабораторий пришлось на долю его сына, Василия Вильгельмовича.
И только при внуке, при Александре Васильевиче, аптека на Седьмой линии приобрела вид, в той или иной степени современный — единый фасад в духе северного модерна, с мозаичными вывесками «Т-во Профессора Доктора Пеля и Сыновей».
Он же, Александр Васильевич, еще более расширил химическую лабораторию, оснастив кряжистой кирпичной трубой под жестяной крышей.
Именно это загадочное для простого люда сооружение породило легенды, прочно вошедшие в мифологию Санкт-Петербурга.
А несчастный Донат Глянц волей-неволей стал персонажем одной из этих легенд...
Triste...
Памяти Михаила Михайловича Худякова.
Да, мистику отрицал в принципе. И нашел бы удобоваримое толкование! И насчет каких-то там грифонов, и насчет какого-то там магистериума.
Иначе был бы от ворот поворот — с порога! Явись сыщик к вышестоящему начальству... да хоть со спутанным в силках клекочущим пернатым уродом вкупе с мерцающим-радужным камешком за пазухой... От ворот поворот!
Народу не нужны нездоровые сенсации! Народу нужны здоровые сенсации!
Но... Не мистика ли?
Дело (Глянцера-Глянца) до конца не довел. Тем же годом, аккурат под новый (1898-й) год, заядлый охотник Худяков был задран медведем... В дремучих лесах за сто верст от Санкт-Петербурга, окрест селения Калище (нынче г. Сосновый Бор, атомная станция)...
Косолапый, поднятый из берлоги сворой, пошел на охотника в полный рост. И — ружье осеклось. И у егеря на подстраховке — осеклось. Вот ведь!
Такая печаль...
Истерзан, говорили, был неимоверно. Помер сразу, от первого удара лапой, — и то благо. Иначе б мучился. Косолапый терзал потом уже мертвое.
Характер ранений, правда, странный.
И егерь божился, что был трезв, что ружье многажды проверенное, что медведь-то оборотень.
Но это уже ни в какие ворота!
Просто драма на охоте.
Что triste, то triste...
А дело (Глянцера-Глянца) ушло в архив. (Ныне бы сказали: глухарь, висяк). Эх, был бы жив Михаил Михайлович — он бы!..
Но приходится довольствоваться малым.
Сказки, легенды, тосты...
Различными преданиями аптека Пеля начала обрастать, начиная еще со времен Вильгельма Эрденфрида.
В XVIII веке работника аптеки зачастую именовали «алхимиком» или «алхимистом», что рождало в умах сколько-нибудь образованных горожан ассоциации со средневековыми колдунами.
Удивительно ли, что жители окрестных домов утвердили слух: в той самой башне доктор Пель изготавливает слитки дьяволова золота. Потому-то башня без окон, без дверей — схорониться от чужого любопытного глаза.
Дальше — больше. Мысль народная логично развилась. Если есть золото, кто-то должен его надежно охранять. Да кто ж, если не грифоны?! Только они! Снова про ночные тени, про отражения в окнах... Всякий, кто не робкого десятка, видел! И подтвердит хоть на Страшном Суде!
Что подтвердит?! Ну, ты! Свидетель не робкого десятка! Ты видел? Опиши!
Ах-м... Эх-м... И-хм...
И то!
По бестиарию — тело льва и голова хищной птицы.
А ежели по мостику по Банковскому, который они удерживают. .. И где там голова хищной птицы? Хотя, допустим, тело льва.
Или ежели на герб русских царей династии Романовых глянуть — где, между прочим, он изображен... Тоже ничего общего с каноном.
Или вообще в глубь веков, к замшелому Египту (XVII династия), к фрескам — он там и вовсе без крыльев!
Или...
Да что перечислять!
Вот Микены!
Вот Западный портал церкви св. Михаила в Луке (XIII в.)!
Вот печать из Суз (III тыс. до н. э.)!
Найдите семь отличий.
Запросто!
Гм. Сколько очевидцев, столько и свидетельств. Причем взаимоисключающих.
Туг надлежит отдать должное амбивалентным петербуржцам. Вывернулись: а невидимые они! Но «многие верят». Каждый в свое представление о... Типичный экзистенциализм, прости господи! Однако вполне убедительно, не так ли?
Менее правдоподобен слух: дескать, профессор Пель вывел грифонов. Как-то Франкенштейном попахивает. Профессор, конечно, был разносторонне талантлив, но генетические опыты над пернатыми... Это вряд ли.
А вот, не угодно ли, вполне приемлемая версия. Грифоны, как и всякие перелетные пернатые, совершали сезонное (осень-весна) путешествие. Откуда и куда — отвлекающий вопрос, уводящий в сторону.
Вероятно, «сбившись с курса» (питерский туман, ненастье, ветра, скачки электромагнитных полей), парочка грифонов оказалась в Санкт-Петербурге. От Финского залива, над которым проходила «трасса», их снесло на Васильевский остров. Они, обессиленные, и приземлились — на Башню аптеки Пеля.
Почему именно туда? Во-первых, башня. Пернатые, известно, предпочитают садиться на что-нибудь возвышенное и отдельно стоящее. Во-вторых, (см. выше) ему (грифону) известно, где отыскать золото.
Далее — просто. Профессор Пель и сыновья выходили диковинных «птичек» — аптекари! Наградой же им стал тот самый кубок из когтя (опять см. выше). Заодно аптека обрела (и снова см. выше) великолепных стражей. Отыскали золото, учуяли? Здесь же и присели? Теперь охранять надобно. Так уж на роду написано...
Да, но откуда у профессора Пеля золото?! Столько золота, что даже грифоны отреагировали?!
Снова здорово! Сказано же, магистериум! Философский камень, сказано! Дознайся до его тайны, и — вперед! Превращай и превращай — свинец в золото, свинец в золото... Наука, однако!
Издавна алхимики окутывали процесс сотворения магистериума покровом тайны. Непознаваемое искусство! Действо не только и не столько химического, но и мистического свойства! Магистериум, да, превращает металлы в золото. Но он совершает и духовное преображение человека — из земной нечистоты в небесное совершенство.
Те, кто скрупулезно трудился над печами и атанарами, полагали, что магистериум может (и должен!) быть создан только при достижении глубокого понимания сокровенных тайн Вселенной. Эти тайны, разумеется, невыразимы простым языком. И не только потому, что их обладателями станут недостойные. Они могут быть переданы только путем символов и аллегорий, а полный объем их смысла доступен лишь благодаря мистическому переживанию.
Да, зачастую алхимия воспринимается как затянувшаяся шарлатанская прелюдия к химии. Но такой взгляд на нее сродни постулату «я не понял, а значит, этого нет».
Характерно, что в России алхимия не получила широкого распространения. К алхимикам не было доверия ни у властей, ни в народе. При аптеках, допустим, существовали алхимисты. Похоже, да не то же. По существу, химики-лаборанты — готовили обычные лекарства, получали и очищали различные вещества, смешивали их по указанию аптекаря, принимали участие в анализе и экспертизе («надкушивании») новых лекарств.
А магистериум, в принципе, вполне возможен. Почему нет?! Во всяком случае, он по сию пору не внесен высоколобыми в «черный список» невозможного в принципе — как тот же перпетуум мобиле...
Всего лишь некий мощный катализатор. Для превращения одного вещества в другое достаточно всего лишь чуть изменить атомный вес. И тогда свинец превратится в золото! Между ним и золотом в таблице Менделеева — только ртуть.
И... во всех алхимических традициях ртуть играет исключительную роль. При всей ее исключительной ядовитости. Возможно, этот жидкий металл, сверхтоксичный металл и помещен Природой между свинцом и золотом — как своеобразный порог, рубеж, запретка: не переступай, опасно для жизни.
Но ведь переступают, пробуют переступить — поколения и поколения алхимиков, жертвуя здоровьем, а то и жизнью.
Да, пока задача не решена, но кто скажет, что она не имеет решения?!
Скажет, например, любой учитель химии в средней школе. И будет прав — по-своему.
Однако вот ведь знаменитый естествоиспытатель Роджер Бэкон (XIII в.) определял алхимию так:
«Наука, указывающая, как приготовлять и получать некоторое средство (эликсир), которое, брошенное на металл или на несовершенное вещество, делает их совершенными в момент прикосновения».
Да и маршал Франции Жиль де Рэ (XV в.), оболганный историей как Синяя Борода, все свои немалые средства ухнул на опыты, овладевая «искусством искусств». (Не потому ли был оболган как Синяя Борода? Завистники, завистники!)
Да и философ-материалист Клод Адриан Гельвеций (XVIII в.) лишь до поры относился к алхимии скептически, но потом вдруг — поворот все вдруг!
Может, потому-то вышеперечисленные — знаменитый, маршал, философ. А любой учитель химии — всего лишь любой учитель химии в средней школе.
Ну, а если припомнить увлеченные беседы в аптеке между профессором Пелем и самим Менделеевым...
Кто поручится, что беседы были не о магистериуме? Опять какой-нибудь любой учитель химии в средней школе?
Всяко, потомственного алхимика Александра Васильевича Пеля эта тема весьма занимала, брало за живое. А сам Дмитрий Иванович Менделеев вряд ли тратил свое драгоценное время на пустую болтовню с аптекарем — о микстурах, пилюлях, радикальной панацее от запора («Смотри! При запоре толстая кишка неподвижна!» Право, какая, прелесть это «смотри»!)
Repete: в любой легенде, конечно, море вымысла, но любая легенда зарождается на островке правды.
А ну как просвещенный аптекарь добился-таки своего?! Создал вожделенный «катализатор» в недрах Башни Грифонов?! Тем более не на пустом месте начинал—до него, до профессора Пеля, не менее просвещенный аптекарь Глянцер в тех же недрах что-то химичил. Да, бросил все и сбежал. Но это самое все — «китайская грамота» лишь для пресловутого Никодима Грабли (равно как и для иных непросвещенных). А знающий приходит и видит: «Ого! Вот оно! Только надо немножко развить и подправить — тут и тут, и еще тут... Получилось! Я сделал это!»
М-да. Профессор Пель стал бы богатейшим человеком мира — со всеми вытекающими последствиями.
И, казалось бы, очевидное доказательство от противного. Не стал богатейшим из богатейших! Значит, и не было у него никакого магистериума!
Но такой вывод годится лишь для обывателя, имя которому легион. Золото — конечная цель. Сказочно разбогател — и чего еще надо?! Бери от жизни всё! Наслаждайся! Жизнь удалась!
Иное дело — настоящий подвижник, ученый, для которого золото — не самоцель, а лишь средство для достижения цели.
Профессор Пель, безусловно, был подлинным подвижником. И, прекрасно зная о сущности подавляющего большинства человечества, надежно спрятал и превращенное золото, и, с позволения сказать, превращатель.
Ради этого и были выведены грифоны (ладно! прикормлены, приручены!), лучшие стражи, которых знала мировая история.
И они свое дело сделали.
Инцидент с Донатом Глянцем — веское тому подтверждение.
Его пример — другим наука...
Само собой, даже самые лучшие стражи — не стопроцентная гарантия. Особенно в эпоху перемен. Великий Октябрь, все такое... Пьяная матросня, поднятые яростью массы, толпою мы сильны... Туг уж никакие грифоны не...
Потому были предусмотрены и другие «степени защиты». И в частности...
Во дворе аптеки один из флигелей занимал филиал некой проектной организации — уже при Советской власти, в послевоенные годы. Сотрудники филиала странно недужили — часто и подолгу. Врачи разводили руками.
Но вот в кои веки наконец-то затеяли ремонт. При сверлении отверстий в перекрытиях на ремонтников пролилось несколько литров металлической ртути!
Возможно, еще в эпоху перемен владельцы аптеки до лучших времен так спрягали ртуть? Весьма дорогой и «непортящийся» продукт?
Но тогда бы она хранилась в подходящих емкостях, а не... м-м... «в розлив».
Или жидкий металл в свое время просто был случайно разлит, ушел в пустоты, а безответственные управляющие сэкономили на разборке перекрытий?
Тоже нет. Случайно пролить декалитры дорогостоящего металла невозможно. Умолчать об этом — невозможно вдвойне.
Да, но ведь откуда-то она, ртуть, взялась?!
Так вот. А что если это — не ртуть. Это — золото. Именно то самое, преобразованное из свинца философским камнем профессора Пеля. Но снабженное хитроумной «защитой от дурака». Стоило злоумышленнику или просто непосвященному наткнуться на золотой запас — срабатывал заложенный «предохранитель», реагирующий на постороннее воздействие. Будь то скачок в температуре, в интенсивности света... да мало ли! И «предохранитель», он же магистериум, мгновенно реагировал наоборот. И пошла реакция — из золота в изначальный свинец. Или в ртуть — как промежуточное звено. И пролилась... (Любой учитель химии в средней школе понуро курит в сторонке. Ну, пусть покурит...)
Казалось бы, известный жлобский принцип «Так не доставайся же ты никому!» не к лицу почтенному профессору, Александру Васильевичу Пелю. Верно, если на минутку забыть, что, в отличие от многих и многих (есть смысл повториться), золото для него было лишь средством, а не целью.
Средство, но не цель!
Сказано уже: магистериум не только и не столько превращал одно вещество в другое, но в корне менял человека как такового, трансформировал!
Есть «внешняя алхимия» и есть «внутренняя алхимия».
В алхимических традициях практика получения различных веществ — внешняя алхимия. А трансформация человеческого существа — алхимия внутренняя.
Положа руку на сердце... что есть высшее достижение при трансформации человеческого существа? Бессмертие! Не так ли?
Все золото мира — ничто по сравнению с бессмертием. Или проще, как говорят в народе, «у гроба карманов нет».
И, конечно же, свои незаурядные алхимические таланты профессор Александр Васильевич Пель применял не столько для добывания «презренного металла», сколько ради «алхимии внутренней». На благо всего человечества.
Слава петербургского аптекаря вышла далеко за пределы столицы. Его стеклянные сосуды для асептического хранения жидких лекарственных растворов (проще — ампулы) стали настоящим прорывом в тогдашней фармакологии. Большое человеческое спасибо доктору Пелю уже из нашего «сегодня». Что бы врачи без ампул делали! Тем более при срочных вызовах!
Вместе с тем — нашумевшая тогда «Эссенция спермина Пеля». Реклама сулила гарантированное избавление от «старческой дряхлости, полового бессилия, последствий пьянства, худосочия и истощения». Препарат наделал в столице много шума, эхо которого донеслось даже до Европы.
По сути, «эссенция спермина» — этап на пути к физическому бессмертию. Продление репродуктивного возраста до бесконечности — она и есть... вечная жизнь.
Почему же мы все до сих пор не бессмертны? Ведь если верить тогдашней массированной рекламе «Эссенции спермина Пеля»...
Выдержим паузу. А теперь спросим себя: кто из нас и когда верил и верит рекламе, сколь бы убедительной она ни казалась?
То-то и оно!
Хотя...
В аптеку профессора Пеля как-то году уже эдак в 1910-м заехал на бричке совершенно дремучий с виду бородатый мужичина. Сразу повел себя непотребно. Будто он здесь хозяин, а все остальные — так... прислужники. Барски потребовал весь запас «эссенции». Сколько есть! И сколько бы это ни стоило! А то вот тут рекламу прочел! Смотрите у меня, ежели соврамши!
Клиент всегда прав. Да и (при всей непотребности поведения) заплатил золотом. Вот оно, вот оно — чистоган!
Выгребли все запасы. Выгодная сделка!
Клиент убыл со всем приобретенным.
В дальнейшем пришлось многим заказчикам отказать: мол, сейчас нет на складе. А еще в дальнейшем, когда запахло скандалом, пришлось просто подсунуть не то, что было. М-м, аналог, если угодно.
И — все! Канула в Лету «Эссенция спермина Пеля». Препарат скомпрометирован раз и навсегда.
Что было, то и будет, и нет ничего нового под Солнцем.
Зато теперь мы почти доподлинно знаем из новейшей, возрожденной из пепла, истории:
Григория Распутина, совершенно дремучего с виду бородатого мужичину, убивали долго и мучительно (для убийц, а не жертвы!).
И пирожные, начиненные цианом.
И выстрелы в упор.
И удушение.
И, наконец, утопление в проруби...
А он, живой такой, веселый, оказывается, еще при всем при том в совокупности, — еще не сразу помер!
А вы мне тут говорите!
Любое нарушение покоя таинственного дома и его крылатых стражей было и есть наказуемо. При Советах в исторических интерьерах аптеки создали фармацевтический музей. Многие и многие стремились попасть туда, покопаться в старых пожелтевших тетрадях. Но отнюдь не каждому дозволялось. Только избранным. Да и то...
А стоило аптеку-музей закрыть и все экспонаты вывезти, реакция грифонов (?) не заставила себя долго ждать. В 2005 году — сильнейший пожар. Площадь возгорания — 300 квадратных метров. Жертвы. Запах гари — до сих пор.
Что ж, они по-прежнему на страже.
Будьте бдительны, современники! Да не постигнет вас участь несчастного Доната Глянца. Он-то искренне считал, что пришел взять свое...
В кино никогда не бывает, как в жизни. Но в жизни иногда бывает, как в кино.
И вот — доподлинно:
Так называемые «лихие девяностые» (1996 г., август).
В «Пулково-2» прибыл самолет из Таллина, рейс РУ440.
Среди пассажиров зарегистрирован некто Юхан Глянц (потомок?!), глава фармацевтической компании. Цель прибытия — заключение взаимовыгодных контрактов.
Поселился в отеле «Астория». Люкс. Провел несколько встреч с контрагентами. В переговорах звучало: виагра, инсулин, Брынцалов, спорамин, полная жопа.
На третий день пребывания затребовал экскурсию по старому Петербургу. Среди достопримечательностей особо пристальное внимание уделил Башне Грифонов на Васильевском острове.
В отель не вернулся. Пропал без вести.
Расследование ничего не дало.
Понятно, «лихие девяностые»...
Такое кино...
Автор, следуя Оккаму, не умножил сущностей, кроме необходимых.
Намеренно нет ни слова о цифрах, испещряющих Башню Грифонов. Якобы то генетический код Вселенной, расшифровав который, можно понять, что такое черная материя, какие законы действуют при высоких энергиях, еще много всего любопытного, что позволит ученым сложить Главную формулу сущего...
Полная чушь! Цифры — всего лишь часть инсталляции художника Алексея Костромы (середина 90-х годов XX в.). Кирпичи были «оцифрованы». На верхушку башни было водружено огромное гнездовье из метел, а на него — яйцо. Инсталляция «Памятник яйцу, или Грачи прилетели». Сначала исчезло яйцо, потом порастаскали метлы. Цифры сохранились дольше — до плановой побелки...
Намеренно нет развития популярной в охлосе темы исполнения грифонами загаданных желаний. Хотя при сборе материалов с полдюжины людей (вменяемых!) надсадно доказывали, что с ними так и было во дворике аптеки Пеля: загадали — сбылось.
Полная чушь! Даже если что-то и сбылось, то post hoc non propter hoc(после этого не значит вследствие этого).
Автор категорически против каких-либо вымыслов и. домыслов.
Правду, одну только правду и ничего, кроме правды!
Решительное отмежевание от собратьев по перу, подпускающих в СМИ легенды, ради красного словца!
Как пример: сфинксы на Университетской набережной выбирают интеллектуалов среди прохожих и зомбируют их.
Легенде пятнадцать лет. «Многие верят».
Как еще пример: помимо тривиальных упырей-дракулоидов, существуют энергетические вампиры, не отличимые от людей, но сосущие жизненную энергию.
Легенде тридцать лет. «Многие верят».
Авторы этих легенд автору более чем известны. И ведь уважаемые люди! Стыдно!..
Автор испытывает довольно смешанные чувства к ТВ-3, «настоящему мистическому» каналу.
АНТОН ПЕРВУШИНЧитать надо лучше!(Разговору киоска, или К вопросу о праве автора наумалчание)Полемические заметки
Посвящается писателю Глебу Гусакову, который подбросил мне ключевую идею этих заметок
1. Речь в этих заметках пойдет о вещах давно известных и вроде бы банальных. Во времена моей молодости многие сегодняшние тезисы являлись аксиомами и не требовали доказательств. Но времена меняются, всё чаще приходится возвращаться к пройденному и растолковывать вещи, которые когда-то казались самоочевидными.
Например, совершенно очевидно, что за последние пятнадцать лет произошла десакрализация литературного творчества. Писатель и поэт больше не божественные существа, обитающие где-то в небесных высях, под хрустальными сводами издательств. Их слово (даже напечатанное на мелованной бумаге тиражом в сто тысяч экземпляров) больше не является чем-то особенно ценным, требующим неспешного изучения и еще более неспешного осмысления. Сам писатель был низвергнут общественным мнением с Олимпа на землю и превратился в глазах этого самого общественного мнения в нечто среднее между официантом и таксистом, которые, вместо того чтобы заниматься благородным делом (например, мешки ворочать), хитрят и ловчат, найдя себе непыльную работенку. Спасибо хоть статус проституток оставили за журналистами.
Почему так произошло? Ответ тоже очевиден. Если раньше писатель был где-то там в столицах, его книги надо было «доставать», его почтовый адрес был тайной за семью печатями, а самого его можно было увидеть исключительно на творческом вечере, и то если повезет и он приедет в ваш городок с творческим вечером, то сегодня — подключайся к Интернету, набирай в поисковой системе имя любого писателя, с большой вероятностью через несколько секунд выйдешь на его сайт, на его живой журнал и на форум, где творчество этого писателя активно обсуждается. Больше того, та же поисковая система выдаст список произведений писателя, которые, не потратив на это ни особого времени, ни копейки денег, можно легко скачать и быстренько изучить. Благодаря информационным технологиям писатель с его творчеством стал легкодоступен — вот он, на расстоянии одного клика. Для того чтобы высказать ему свое восхищение или, наоборот, презрение, не нужно больше ждать творческого вечера или посылать письмецо в издательство в тихой надежде, что там оценят и передадут, всё стало гораздо проще: и восхититься стало проще, и помоями облить проще.
2. Итак, писатель несколько пал в глазах читателя. Но пошел и обратный, вполне предсказуемый, процесс — сам читатель вырос в собственных глазах. Он же читает всё это барахло, которое мы пишем, он же тратит свое драгоценное время на наши ученические упражнения, вместо того чтобы классику читать и перечитывать, он же, можно сказать, меценат и эстет, он же... Хотя нет, меценатом его назвать сложно. Меценат — тот, кто дает деньги на развитие искусств в надежде, что удастся вырастить талант, а наш читатель денег давать не хочет и о росте талантов не задумывается. Он считает, что вполне вправе скачать любую популярную новинку с пиратского сайта дня через два-три после ее выхода, пробежать ее глазами с «наладонника» в метро по дороге на работу, а потом прийти к автору в живой журнал и гордо написать, слегка переиначив Хармса: «Ты, говоришь, писатель? А я думаю, ты — говно!»
По идее, прислушиваться к мнению человека, который пользуется пиратскими сетевыми ресурсами и радостно сообщает об этом всему миру, не имеет особого смысла. Если писатель не занимается подобными вещами или не считает их нормальными, значит, между ним и подобным читателем нет точек соприкосновения ни в моральной, ни в эстетической сфере. Самый простой путь — игнорировать такого читателя или изобразить запредельную самовлюбленность в духе: «Я великий русский писатель, а вы все завидуете моему таланту и успеху». Имеется еще один, почти безупречный, метод, предложенный во времена сетевых баталий в FIDONet: «Вы считаете, что это плохо? Напишите лучше!» — и всех делов-то. Однако писатели в большинстве — люди чувствительные, легкоранимые, хотят всем нравиться, как тот червонец, а потому почти сразу пытаются выяснить, почему же они «говно». И тут возможны варианты.
3. Остановимся и уточним один важный момент. В своем докладе я буду приводить примеры только из собственной практики. Это не означает, что я не слежу и не вижу, какие баталии разворачиваются на форумах и в блогосфере вокруг некоторых книжных новинок, однако не буду прибегать к этим примерам, поскольку не могу отвечать за сделанные другими авторами заявления и выдвинутые ими тезисы. Посему только о себе!
Обычно читатель, обзывающий автора всякими нехорошими словами на форуме или в живом журнале, в первый момент сильно удивляется, когда автор вдруг возникает на горизонте и начинает задавать разные неудобные вопросы. То есть к тому, что можно высказать в публичном месте любое мнение по поводу чужого творчества в любой момент и в любых выражениях, все привыкли, однако тот факт, что автор получил ровно такую же возможность возражать и требовать объяснений, что он может отслеживать упоминания о себе и своем творчестве в Сети, приходить в журналы критиков и критиковать их в свою очередь, многих до сих пор шокирует. А собственно, почему? Информационные технологии — это обоюдоострый инструмент. В Сети все становятся равнодоступны, нет, так сказать, ни эллина, ни иудея.
Лет десять назад писателю, который во время обсуждения его произведений на литературном семинаре или в студии пытался как-то оправдаться, объяснить свою позицию, говорили: «А объясняться будешь у киоска» — в том смысле, что автор не имеет возможности объяснять что-либо о своем творчестве каждому читателю, который купит его труд в книжном киоске, а потому должен всё рассказать и объяснить непосредственно в тексте. Но сегодня-то такой «киоск» есть! Писатель может дать разъяснения у себя на сайте и в своем живом журнале. Если кто-то из читателей недопонял чего-то в тексте и заявил об этом публично, автор имеет возможность зайти и поправить, пояснить. То есть писатель к такому общению очень даже готов (я, например, люблю подобное общение, меня оно бодрит), но к нему совершенно не готов оказался читатель.
В первый момент читатель не может поверить, что автор вообще счел возможным вступить в спор. Писатель же должен помалкивать, а лучше — благодарить и кланяться за то, что его книгу прочитали. По принципу: вас, писателей, много и становится всё больше, ая, читатель, вид редкий, вымирающий. Вы должны отдать мне свои тексты бесплатно, а потом терпеливо ждать, когда я найду свободную минутку, чтобы с ними ознакомиться. А уж если мне вдруг не понравилось или я чего-то не понял, то вы сами виноваты, должны немедленно извиниться, убиться ап стену, выпить йяду.
Когда же писатель настаивает на разъяснении, почему не понравилось, что конкретно осталось непонятным, обычно следует бодрый, как от зубов, ответ: «Писать надо лучше!». Этот ответ в последнее время стал настолько популярен, что к нему начали прибегать даже профессиональные критики, которые вообще-то деньги получают как раз за разбор полетов и анализ, за выявление ошибок или, наоборот, достижений автора. И действительно — чего там обсуждать-то? Писать надо лучше!
Ну хорошо, говорит общительный автор, а как лучше? В какую сторону лучше? Чего не хватило лично вам, чтобы этот текст вызвал у вас одобрение и желание порекомендовать его своим друзьям?
Тут начинается некоторый скрип, но обычно первая реакция на подобные вопросы выглядит как апелляция к здравому смыслу. Дескать, автор написал полную фигню, поскольку ничего не понимает в жизни, — всего, что он написал, быть не может по определению и так далее.
Пример. Отзывы на мою фантастическую повесть «Небо должно быть нашим!». Тем, кто не читал, могу сообщить, что эта повесть написана в жанре альтернативной истории. В дневниковой форме в ней рассказывается история космонавтики — то есть как бы выглядела эта история, если бы американцы первыми запустили спутник еще в 1956 году. Дневник пишет некий удостоенный регалиями советский космонавт, который участвовал во многих альтернативно-исторических событиях: в орбитальной войне, в высадке на Луну, теперь он летит на Марс. В финале повести читатель узнает, что зовут этого космонавта Юрий Гагарин. Признаюсь честно, я горжусь этой повестью. Потому что поставил перед собой довольно нетривиальную задачу и сумел ее, так или иначе; решить. Посему довольно нервно реагирую, когда меня применительно к этой повести начинают бранить, что я где-то там ошибся или чего-то недодумал, недотянул и так далее.
Претензии по этой повести можно разделить на две группы.
Первая группа претензий обычно исходит из стана либерально настроенных читателей. Кстати, заметил тенденцию, что некоторые из этих претензий исходят от читателей, которые судят о повести не по ее тексту даже, а по пересказу ее рецензентами, но это вообще характерно для российских либералов, которых ничему не научили даже бурные девяностые. Главная претензия либералов обычно такова: Первушин — певец режима, сука с тоталитарным мышлением, мечтающий о реставрации «совка» и нарисовавший коммуняцкую утопию, чтобы соблазнять ею неокрепшие умы. Особенно сильно задело меня заявление, что я, дескать, изобразил Гагарина коммунистическим идиотом, ненавидящим США, а он на самом деле был умный, прекрасно всё понимал про этот коммунизм, чуть ли не диссидент из Хельсинкской группы. Смолчать в данной ситуации я не смог и пошел выступать «у киоска». Я обратил внимание критика на то, что альтернативная реальность «Неба...» — вовсе не утопия, там кипят страсти и войны, и к ядерной войне они гораздо ближе, чем мы были в период Карибского кризиса, и Америка там жестче, и Советский Союз в большей степени напоминает фашистское государство. А то, что персонажам этот мир представляется справедливо устроенным, так это проблема персонажей — а в каких красках, по-вашему, должен воспринимать мир человек, с двадцати пяти лет состоящий в отряде космонавтов, ставший после полета на Луну популярнее самых популярных певцов и политиков, объездивший с визитами весь мир? Гагарин был умным, хитрым диссидентом? Вранье. Сразу видно, что вы не читали его книг. А я прочитал. Больше того, в повести очень много незакавыченных цитат из Гагарина. Найдите работы Гагарина в Сети, и работы о нем тоже неплохо бы почитать, чтобы понять, в общем-то, очевидную вещь: при страшном тоталитаризме никто не будет посылать на Луну и Марс человека, который проявляет хоть малейшую нелояльность к существующей власти. Подозреваю, что и при либеральной демократии тоже — всё ж таки этому человеку доверяют очень дорогую технику, и его убеждения становятся частью того самого «человеческого фактора», который зачастую приводит к катастрофам. Гагарин не был идиотом, но он был сыном своей эпохи и верным сыном своей страны — изображать на его месте хитрого диссидента, который говорит на партсобраниях одно, а пишет в личном дневнике другое, у меня не поднимется рука. Неужели это нужно объяснять?
Вторая группа претензий исходит от советских патриотов, для которых любое покушение на идеологические мифы, в которых они живут по сей день, является кощунством. Мне несколько раз указали, что я подонок, не помнящий родства и преклоняющийся перед Западом, потому что нигде в тексте повести нет слов «космонавтика», «космонавт», зато есть в больших количествах такие слова как «астронавтика» и «астронавт». Что мне оставалось делать, как не пуститься в пространные объяснения, что слово космонавтика не использовалось даже в СССР до начала 1961 года, что общеупотребимым во всем мире до этого года был термин астронавтика, что космонавтику придумал Ари Штернфельд, но его к реальным ракетно-космическим разработкам не подпускали и вспомнили, только когда стали составлять первые наброски будущих победных реляций и увидели, как нелепо выглядит «советский пилот-астронавт» на языке страны, давно обогнавшей Запад в деле освоения космоса? Но в придуманной мною альтернативной реальности не Запад отстает, а Советы, Запад задает моду, он первым запустил «сателлит», а значит, слово «спутник» не стало общеупотребимым, не было, значит, нужды менять терминологию и на последующих этапах. Это не «бага», это — «фича»! Но чтобы понять и оценить фичу, вы должны были кое-что почитать, кроме моего текста и вне моего текста.
На это возражение опять следует совет: писать надо лучше! Если не умеешь объяснить мне, редкому, вымирающему читателю, свои фичи прямо в тексте, значит, плохой писатель, долой из литературы.
Пожалуйста, говорю я, хотите «объяснялок», их есть у меня, только вы ведь не будете читать текст с «объяснялками». И вы сами это прекрасно знаете.
4. С подобной претензией я сталкиваюсь очень давно, со второй половины 1990-х, когда пытался писать художественные тексты с большим количеством технических деталей: например, тетралогию «Пираты XXI века» — о доблестных российских летчиках. Наткнувшись на множество сложных фраз, на описания двигателей и моделей самолетов, критики, в том числе и профессионалы, в ужасе завопили и потребовали от меня в самых резких формах это «безобразие» прекратить, ибо они сами с усами, литературу почитывают не для того, чтобы про элероны с элевонами что-нибудь узнать, а если захотят про них узнать, то всегда отыщут научно-популярную книжку.
Мне много было рассказано о том, что есть, понимаешь, Первушин, такая вещь, как авторское умолчание. Что не надо лишний раз эрудицию демонстрировать, не надо всё, что знаешь, на бумагу немедленно вываливать, иначе читатель увидит, что он глупее автора, и обидится. Что самый прогрессивный метод — это метод отказа от каких-либо объяснений. Что особый кайф читатель как раз ловит тогда, когда получает возможность додумывать детали, которые автор не счел нужным ему сообщить... Ну и так далее. Вещи банальные и общеизвестные. Однако, как мы видели раньше, не такие уж сами собой разумеющиеся.
Таким образом, любой автор, который владеет большим объемом информации и стремится поделиться ею с читателями, раньше или позже встает перед неразрешимой дилеммой: если он хочет донести эту информацию, он вынужден насыщать ею текст, но чем сложнее текст, тем меньше у него будет читателей, а следовательно, информация будет донесена до куда меньшего круга, чем он рассчитывал. Повесть «Небо должно быть нашим!» легко превращалась в роман с многочисленными «объяснялками», вплоть до «объяснялки», кто такой Гагарин (мало ли, сейчас подрастает читатель совершенно незамутненный, ему скоро и это придется объяснять), но интересно ли это было бы читателю, если это не интересно было самому автору? Наоборот, автор буквально наслаждался, разбрасывая по тексту фигуры умолчания, намеки, скрытые цитаты и ссылки на массивы информации, — и, честно говоря, рассчитывал, что читатель оценит эту игру и присоединится к ней. Не получилось? Где же в таком случае искать золотую середину?
Выход видится всего один: писатель, которому есть что сказать вне-художественного текста, не должен ограничиваться этим самым текстом. В. дополнение к собственно тексту он может писать статьи, эссе, публицистику, научно-популярные и документально-исторические книги. И в самом деле — если «объяснялки» мешают решать творческую задачу (например, загромождают текст), то куда разумнее вынести их в отдельную работу, при случае направив к ней читателя, если тот вдруг заинтересуется подробностями. Вообще это весьма почетное дело, особенно среди фантастов. Айзек Азимов написал десятки книг о современном ему состоянии науки, Лайон Спрэг де Камп писал о древних цивилизациях и мифических континентах, Станислав Лем размышлял на общефилософские темы и баловался футурологией, Стивен. Кинг анализировал природу страха — примеров для подражания в этом смысле более чем достаточно.
Однако любой автор, прибегавший к подобной методике, раньше или позже сталкивается с претензией более высокого порядка. Любознательный представитель вымирающего вида читателей, которого отправляешь на поиски своей документально-исторической книги, более полно раскрывающей идеи, изложенные в такой повести, как «Небо должно быть нашим!», повадился задавать весьма неудобный вопрос: «А какое вы имеете отношение к истории науки и техники? А сколько времени вы провели в архивах?». Когда отвечаешь, что ты, слава богу, не историк и быть им не собираешься, а архивы игнорируешь, читатель понимающе вздыхает и исчезает навсегда.
Читатель в своем праве. Он имеет право требовать высокого профессионализма от писателя, иначе зачем бумагу переводим? Он только путает разные виды профессионализма. Ученый зачастую не владеет литературным языком, историк науки занимается узкоспециальными вопросами, не выходя за пределы своей ниши, а потому не может дать полноценной обобщающей картины — следовательно, и тому, и другому нужен литератор (желательно не только с навыками работы в гуманитарной сфере, но и с минимальным техническим образованием), который сумеет вычленить главное в груде фактов и фактиков, изложить это удобочитаемым языком, придумать некую гиперконцепцию. Когда меня спрашивают в очередной раз об архивах, я привожу пример одного моего хорошего знакомого, который когда-то принял участие в создании космической станции «Луна-3», сфотографировавшей обратную сторону Луны, и уже тридцать лет за государственный счет занимается изучением этого (и только этого!) вопроса. Он написал массу статей и даже выпустил небольшим тиражом книгу об этом. Уверяю вас, и эти статьи, и эту книгу читать не просто скучно, а невыносимо скучно: слишком много мелочей, слишком много избыточных деталей. Вся полезная информация занимает не более пяти-шести страниц, а в моей документально-исторической книге «Битва за Луну» (27 авторских листов, 500 иллюстраций) история «Луны-3» занимает и того меньше — одну страницу. Конечно, историку науки или космонавтики монографию моего хорошего друга найти и приобрести необходимо, но если читатель со стороны, вопрошающий, сколько времени я провел в архивах, вдруг бросит все дела и тоже поспешит на ее поиски, то хочу его сразу предупредить: в упомянутом труде есть ошибки в датах, в цифрах, в размерности.
В сущности, писателю вроде меня хватает работы и без архивов. В авгиевых конюшнях, созданных учеными и историками (а они ведь тоже люди, которые имеют нехорошую привычку ошибаться), еще чистить и чистить. Если уж даже в официальных талмудах, выпускаемых госкорпорациями к собственным юбилеям, нет-нет да и встретишь «левый» индекс или «удивительную» дату, то что уж говорить -о многочисленной документации, которая часто писалась на коленке в полевых условиях, без соблюдения положенных формальностей. Например, кто может сказать, как звали собаку, первой вышедшую на орбиту? Лайка? Уверены? А может, всё-таки Кудрявка? На этот непростой вопрос вам не ответит ни один архив. А если ответит, то потом может оказаться, что он ошибся. Да, архивы тоже ошибаются.
Но вообще, уважаемый читатель, а чем ты заслужил, чтобы я тратил время еще и на архивы? Может, ты готов оплачивать такую работу? Государство мне ее не оплачивает — времена СССР давно миновали.
Еще один пример из моей богатой практики. Двухтомник «Космонавты Сталина» — документально-историческая книга с публицистическими главами. Сорок восемь авторских листов. Около трехсот иллюстраций, среди них — пятьдесят, специально нарисованных для книги ракетчиком-моделистом Александром Шлядинским. Восемь месяцев жизни. Сорок тысяч рублей на заказ архивных материалов. Предисловие от советника президента РКК «Энергия» Александра Железнякова. Масса положительных отзывов как от профессионалов из ракетно-космической отрасли, так и от любителей истории, включая известных фантастов Олега Дивова и Вячеслава Рыбакова. И что в результате? Тираж — четыре тысячи, который расходился почти год через систему распространения не кого-нибудь, а «ЭКСМО», не разошелся и попал в позорный слив. Гонорар — шестьдесят тысяч рублей. То есть двадцать тысяч рублей чистой прибыли за восемь месяцев напряженной работы. А ведь если бы я за это время написал два вполне проходных фантастических романа, я получил бы раза в два больше за счет более высокого тиража и более высокой отпускной цены при минимальных затратах. Думаете, писать фантастику труднее, чем документально-исторические книги? Надеюсь, вы так не думаете. Какие там архивы? О чем вы? Когда я пожаловался в Сети на это странное положение вещей, тут же прибежал благодарный читатель, который радостно сообщил, что у нас теперь, слава богу, есть Интернет и даже такие редкие книжки, как «Космонавты Сталина», расходятся приличным тиражом. Можно подумать, я не знаю. Можно подумать, я не вижу, как за две недели на одном из сайтов было скачано двадцать пять тысяч копий плохо вычитанной пиратской версии. Можно подумать, я должен быть благодарен всем, кто скачал, за распространение моего текста.
Поверьте, я не жалуюсь. Я просто прикидываю перспективы и оптимизирую трудозатраты. Всё будет нормально — и у меня, и у моих читателей. Только вот книги такого же уровня, как «Космонавты Сталина», больше не ждите. Это, извините, было деликатесное блюдо, но вы оказались не в состоянии его оплатить.
Подытоживаю. Современный читатель почему-то забыл, что литература — это соавторский процесс, требующий определенных усилий не только от писателя, но и от читателя. Пора напомнить читателю об этом. Хотя бы и так: НЕ ТРЕБУЙТЕ ПРОДУКТА НА МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ, ЕСЛИ САМИ НЕ ГОТОВЫ ЗАПЛАТИТЬ ЗА НЕГО НИ КОПЕЙКИ. Писать надо лучше? А читать лучше не пробовали?!
Спасибо за внимание.