А-а-а-а, прапорщик Грищенко! Знаете, как вас звали ваши солдаты? Дрищенко! Ха-ха! Ну, без вас эта компания говнюков просто не смотрится! Милости просим! Как вы меня в армии, а? Круто воспитывали! Через день – на ремень, через день – на ремень, чуть что – на ремень! А ведь в уставе русским по белому написано: нельзя назначать в караул в качестве наказания. Но вы-то умнее устава. Как вы себя величали? «Царь, бог и отец родной»? Ну, насчет отца родного не знаю… Сколько бессонных ночей! Сколько пустых, зряшных мучений, только чтобы ты, урод, потешился своей безграничной властью над беззащитной пацанвой! Чтоб ты сдох, Дрищенко! Кру-гом! На площадку! Стрррроевым! Шагом! Марш!!! Ножку тянуть! Выше! Еще! Еще!!!
Ах, какая механика! Какая баллистика! Немецкая точность. Техническая красота. Тогда, в войну, ты, моя любовь, не оправдала надежд создателей. Потому что Германия творила зло. А для этого полно пушек поменьше. Такая красавица идеально подходит лишь для творения ДОБРА! А что есть добро? Добро есть уничтожение зла. Зло должно быть уничтожено мгновенно и гарантированно. Никаких следов. Никаких оторванных голов и конечностей. И не дай, Бог, раненых. И никакой длительной, затяжной борьбы, что лишь рождает новые сомнения и вопросы, где зло, где добро… Секунда и – только следы копоти на развороченной глине.
Ну, что? Все собрались? Ах, да, я же забыл своего начальника! Извините, Юрий Леонидович, без вас никак. Не отказывайтесь. Окажите честь. Не заставляйте применять силу. Я ведь за эти годы одичал и огрубел. И мышцы поневоле накачал. И постоянно работал топором. Где лес – там и топор, сами знаете. Так что могу для вас сделать исключение и снести вашу лысую голову топором, что в России-матушке традиционно. Хотите? Нет? А то я моментом… и не поморщусь, здесь вам не наяву. Так что идите на площадку и не портите лю… мне праздник. Нет, в центр необязательно. Можете встать с краю. Во-первых, попадание всегда с разбросом… а потом, шесть тонн тротила плюс тонна железа… ну, вы понимаете.
Смотрите вверх. На носу снаряда, на самом ударнике взрывателя, я нарисовал черный крест. Имею я право после таких трудов на маленькую шалость? Смотрите. Этот крест я положил на вас. Я вас похерил!
Вот теперь все в сборе. Оп-па, звонит будильник! Стойте тут, мне пора вставать на работу. Подумайте пока о добре и зле. Я вернусь вечером.
…мерзкая погода. Целый день на участке. Количество короедов, вроде, уменьшается.
Здравствуй, моя красавица! Снаряд уже в стволе? И заряд тоже? Ты сама зарядила? Чтоб не терять времени? Ах, ты, моя умница!
Ну, что, уроды, осознали? Что? Последнее желание? Хм, вообще-то, положено. Но учтите, у меня нет ни стаканчика вина, ни сигары, ни этого… жаркого из бычьих хвостов. Или что там давали королям перед гильотиной… Так что не просите.
Что, Юрий Леонидович? Вас-то за что? Как это за что? Вы же начальник! А начальник всегда виноват перед подчиненными. Во всем.
Премии? Да, я получал. И квартальные тоже. Так у нас маленькие оклады, сами знаете. Ну, и служебную машину. Так положено, сами знаете. Единственный новый «уазик» на все лесничество? Хм, верно… И квартиру в городе получил. Да, без вас бы…
За что конкретно? Так это… ну… вот, к примеру… а, это мелочь. И еще, помните? Правда, за это не убивают. Да и я, честно говоря, тогда схалтурил. Вы были правы.
Знаете что, Юрий Леонидович? Идите-ка вы с площадки. Уходите. В свою постельку, к жене. С вами я погорячился. Извините.
Иван Никанорыч! Что? Что ты сказал, старый дурак?! Моя мать? Почему ее нет на площадке? Ты в своем уме? Она же МАТЬ! Она святая! А Ольга, причем тут Ольга! И какое ваше дело…
Не верю ушам своим. Моя мать сделала с вами то же, что Олька со мной? Унизила и бросила? Бросила и унизила? Вы не врете? Впрочем, здесь не врут. А откуда вы знаете, что Олька сделала со мной? Ах, ну, конечно, весь техникум знал…
Уходите, Иван Никанорыч! Вон отсюда! Олька, что стоишь! Тоже уходи. Не имею я морального права вас карать. Идите вы в задницу со своими технологиями и женскими штучками! Быстро!
Грищенко! Да ладно, давай без «разрешите обратиться». Говори уже. Что я буду делать после выстрела? А тебе-то что за печаль? Тебя-то уже не будет! Ну, память… от нее никуда не деться. Может, я буду счастлив. Совесть? Тебе ли, прапорщик, говорить о совести? Конечно, такая работа. Собачья. Такова система. В любой системе надо быть человеком. Надо сострадать, а не издеваться. Что ты смеешься? Я тебе ничего не сделаю? Еще как сделаю! Осталось только нажать на рычажок, и огромный снаряд… Как? Ты давно погиб? На учениях? Вот те раз. Танк ночью раздавил палатку. И все восемь человек… Что же ты мне мозги пудришь столько времени! Кругом! Шагом марш в свою могилу! Да не надо строевым. Не греми костями.
Надоели вы мне. Вас, безымянные хулиганы, даже слушать не хочу. Вон отсюда. Пьяные хари. Вон, я сказал!
И ты, Руднецов, проваливай. Тебя уже Бог наказал. А два раза за одно и то же не наказывают. Дружка своего, Карманова, захвати. Смотреть на вас тошно…
Один ты, Волк, остался. Ну, тебя-то я не отпущу. Все они только продолжили начатое тобой. Ты – главная причина моих бед. Первооснова. Из-за таких, как ты, в жизни лидируют волки, а не котики. Рвут зубами. Ты со своей волчьей хваткой наверняка преуспел в этой жизни, не то что я… Небось, новый русский! Особняки, счета за границей. «Мерсы» и «лексусы», «майбахи» и «феррари». Таким, как я, ты глотки на бегу перекусываешь, не замечая. Ты, конечно, ввязался в эту бандитскую драку под названием «перестройка», не только уцелел от пуль, но и преуспел, шагая по трупам! Тебе доступны любые женщины, любые заграницы, любые развлечения. И власть. Ты хозяин в стране. А я – изгой. Никто. Твой плевок на асфальте стоит больше, чем моя жизнь. И ты наверняка через посредников владеешь лесом. Потому что в наших краях он – главное богатство. Ты не мог пройти мимо него. А значит, владеешь мной. Я храню его для тебя. Ухаживаю, забочусь о здоровье деревьев. Для того чтобы ты потом срубил их и продал.
Наверняка я тебя вытащил от умопомрачительной блондинки! Так вот, больше она тебя не дождется! Тебя никто не дождется! И это тот единственный случай, когда богатство не спасет! Молись! Я стреляю! Огонь!
В пустом доме лесника приемник бормотал, пока не сели батареи:
«…сводка происшествий за неделю. В ночь на среду при взрыве бытового газа погиб некий Александр Волков. По словам соседей, Волков давно нигде не работал, собирал бутылки и цветной металл, сильно пил.
…в своем лесном доме обнаружен мертвым лесник Василий Котиков. По заключению экспертизы, смерть наступила в ночь на среду от кровоизлияния в мозг».
Ильдар ВалишинПистолетчики(сказка особого назначения и немного о любви)Рассказ
Я пришел и сел.
И без тени страха,
Как молния ясен
И быстр,
Я нацелился в зал
Токкатою Баха
И нажал
Басовый регистр…
День 1-й
Они с самого начала были исключениями – Фолък и Малыш: их никак не должны были принять в штурмнавигационную школу они не приносили присягу, перед их фамилиями так и не появилась никогда вожделенная большинством курсантов приставка Ла’– отличительный признак энголльского боевого дворянства, да и физическая подготовка этих двоих была гораздо ниже, чему большинства отсеявшихся кандидатов. Но зато…
Но зато, когда на ритуальный вопрос часового у ворот школы: «Что вы ищете здесь?» вместо столь же ритуального: «Служения герцогу» Фольк ответил: «Мы хотим убить Моргессена», часовой задумался на секунду, а потом поспешил доложить генералу.
– Вы действительно хотите убить Моргессена? – спросил вошедших молодых людей бригадный генерал Эрби Гелл, – а готовы ли вы к тому, что убить Моргессена вам удастся только лет через десять? Мы, как известно, никогда не торопимся, обучая бойцов. Впрочем… У вас нет необходимости проходить полный курс – учиться навигации, тактике морского сражения и прочим важным, хотя и излишним в вашем случае дисциплинам. Вам необходимо просто стать хорошими пистолетчиками, а это чуть проще. Сержант! Найдите Кроули и приведите ко мне. А вы… Вы сделали весьма нетривиальный выбор, явившись сюда, и должны признать, что, соглашаясь обучать вас, не включая притом в состав Корпуса, я оказываю вам обоим весьма большую услугу и вправе требовать ответной, – вы согласны с этим?
– Так точно, сэр! – почти выкрикнул Фольк.
– Согласны, сэр, – это Малыш.
Генерал улыбнулся:
– Когда мне было девятнадцать, я тоже не думал долго, соглашаясь с подобными предложениями. Мне везло в те годы, и никто не поручал, вспоминая о моих обязательствах, ничего слишком опасного. Я не буду столь благороден – после окончания обучения вы должны будете оказать мне одну очень большую услугу…
Не обмануть моих ожиданий.
В кабинет генерала (у Эрби Гелла не было в училище официальной должности – он обучал кадетов фехтованию и тактике, являясь кроме того просто частью Корпуса, его архитектором, строителем и фундаментом) вошел подтянутый худощавый офицер в светло-сером боевом комбинезоне – майор Эрвин Кроули по прозвищу Пулеметчик – в прошлом звезда криминальных хроник доимперской Энголлы, а ныне инструктор в Корпусе и, возможно, лучший стрелок-практик в мире.
– Займись ими очень тщательно, Эрвин. Эти молодые люди решили убить Моргессена.
– Сэр! – Фольк, словно живая аллегория нетерпения, – когда мы приступим к обучению???
– Если бы я гнался за внешними эффектами, то сказал бы: прямо сейчас, но сегодняшняя ночь – такой незначительный промежуток времени в сравнении с теми годами, которые мы проведём вместе, что я предпочту выспаться. Вам рекомендую заняться тем же. Я выделю им освободившиеся комнаты в северной стене, Эрби?
– Да, Эрвин, в конце коридора.
Кроули увел новичков. Генерал остался один в кабинете. Надо же! Убить Моргессена… Улыбнувшись этой мысли, генерал, погасив настольную лампу, пошел спать.
В эту ночь, в миг, когда секундная, минутная и часовая стрелки слились в одну упершуюся в зенит линию, началась эта история, которая впоследствии превратилась в одну из тех невероятных легенд, которые составляют из себя всю мировую историю.
День 2-й
– Подъем, бойцы! – Кроули пнул несколько раз тяжелым ботинком по дверям комнат, – заниматься профильными дисциплинами я с вами буду отдельно, но общефизическая подготовка будет совместной с основной группой. Через пять минут вы должны быть на плацу – поторопитесь.
Кроули развернулся на каблуках и направился к лестнице: и он, и генерал бегали утренний кросс наряду со всеми – это было незыблемой традицией. Лишь однажды она была нарушена – в день, когда два тяжелых крейсера Архипелага вышли на траверз Фир-Клайд и после оглашения ультиматума открыли беглый огонь по пирсам и докам. Кроули с Геллом отсутствовали тогда в корпусе два дня, а потом в газетах написали о том, как неожиданным залпом главного калибра практически в упор «Сен-Симон» смел палубные надстройки «Герцога Гиза» и через минуту сам вздыбился в белом столбе взрыва орудийных погребов. Генерал и майор вернулись тогда в Корпус только утром третьего и едва успели на пробежку.
Десять километров по пересеченной местности… Фольк выдыхался. Он знал, что сможет пробежать еще сотню шагов и рухнет потом на камни, и никто не остановится, чтобы помочь подняться. Но, пробегая раз за разом очередные «последние» сто метров, Фольк находил силы, чтобы сказать себе: «еще сотня, и всё» и бежать, отставая и отставая понемногу от основной группы. Он упал на исходе седьмого километра. Попытался встать, но не сумел. Успел только заметить, как оборачивается на бегу с неожиданно-презрительной улыбкой Малыш, не замедляя размеренного ритма, и бежит дальше по острым камням, и черный боевой комбинезон красиво облегает тренированное тело. Фольк закрыл на пять секунд глаза, а потом все же поднялся и тяжело побежал вперед, туда, где уже почти скрылась за изломом рельефа основная группа. Догнать ее Фольк так и не смог.
Boots, Boots, Boots, Boots… Сердце билось, чуть-чуть не успевая за ударами подошв по щебню. Мерзкий хруст под ногами. Обрывочные мысли обо всем сразу разрывали изнутри голову, хотелось пить…
Boots, Boots, Boots, Boots…
Он пришел на финиш, опоздав на девять минут. Там, присев на ствол упавшего дерева с кружкой кофе в руке, ожидал майор Кроули. Его равнодушный вид не предвещал ровным счетом ничего хорошего.
– Если еще раз подобное повторится, курсант, – майор выплеснул остатки дымящейся кофейной гущи на замшелые камни, – твое обучение будет закончено. Я не буду менять традиции Корпуса даже из-за десяти моргессенов. Всё, до вечера свободен.
Майор проводил Фолька взглядом и, дождавшись, когда тот скроется за поворотом, достал из рюкзака термос с кофе.
– Привет, Реми, что у нас в мире?
– Добрый день, генерал – улыбающийся герцог Грановски встал из-за стола и протянул руку Эрби Геллу, – нам предложили очень выгодный контракт на два ударных авианесущих аэростата под ключ. Но есть одна настораживающая деталь…
Реми Грановски раскрыл папку со спецификациями и протянул генералу. Тот бегло пробежался глазами по тексту и взглянул на своего воспитанника.
– Тридцатисемимиллиметровые пушки на половине самолетов?
– Да, генерал. Инженеры со Второго завода заверили, что техническая возможность для установки имеется, но меня волнует задача авиагруппы с таким вооружением.
– Ну что ж, Реми. Значит, ты сам знаешь, для чего нужны эти самолеты.
– Да, господин генерал… Это убийцы «Могильщиков».
– Согласен, Реми. И это значит, что в Империи назревает война. Но мы ждали этого уже лет пять. А у меня более неожиданная новость. Есть двое добровольцев, которые решили убить Моргессена.
– Убить Моргессена? Вы серьезно, генерал? Это реально?
– Не знаю, Реми. Но если мы не сделаем из них бойцов, способных на это, то я приду к выводу, что Моргессена действительно нельзя убить.
– Какая-нибудь помощь Корпусу в связи с этим делом нужна, генерал?
– Патроны, Реми. Нам понадобится втрое больше патронов. И еще кто-то должен будет купить на верненской оружейной фабрике десять пистолетов «Имброкатта-Делюкс», по паре сменных стволов на каждый и сорок магазинов. Все пистолеты и стволы должны быть работы Сига Вивера. Естественно, что покупка должна быть анонимной.
– Хорошо. Я пошлю Айно Вейсс, она сделает все как надо.
– Да, Айно всегда делает всё именно так.
«Имброкатта»… только одна модель пистолета могла по-соперничать с ней в легендарности – классический «Правдоискатель». Но за последние 20 лет на трех оружейных заводах, составляющих Имперский военный арсенал, было выпущено почти полмиллиона «Правдоискателей». Число же выпущенных «Имброкатт» не превысило полутора сотен. «Имброкатту» создали по техническому заданию и эскизам тогда еще капитана Кроули. «Имброкатта» была идеальным пистолетом для ганфайта – компактная, легкая, она в первой серии даже не имела прицельных приспособлений. Потом их все же поставили, но не для прицеливания, а для удобства блокирования пистолета противника.
Версия «Делюкс» отличалась от стандартной лишь платинированным спусковым механизмом да рифлеными накладками из бладвуда на рукоять. Таких пистолетов существовало всего три: один принадлежал Ивэну Парсивалю, другой – Императору, третий – герцогу Грановски. Поэтому, когда Айно Вейсс высыпала на стол перед Сигом Вивером горсть крупных изумрудов и передала заказ, старый мастер подумал, что лучше бы ему не знать, кому и зачем понадобились пистолеты, каждый из которых стоил как небольшая фасиенда в пригороде столицы. Он не мог даже предположить, что семь пистолетов из десяти будут использованы лишь как запасные части.
День 3-й
– Меня нимало не интересует, умеете вы стрелять из пистолета или нет. Потому что все равно я буду учить с самого начала. Итак, запоминайте: по дистанциям пистолетный бой может быть классифицирован как: дуэльный, встречный на извлечении, ближний бой и ганфайт. Нам особо интересен последний. На то есть две причины: во-первых, Моргессен, обладая преимуществом игры на своем поле, сделает все, чтобы свести любое столкновение к ганфайту, в котором он, вне всякого сомнения, один из величайших мастеров, а во-вторых, встречную или ближнюю перестрелку мастер может рассматривать как бесконтактный ганфайт. Начинать изучать ганфайт мы начнем с его механики и математики. Уясните главное – несмотря на то, что пистолет считается оружием для поражения противника на расстоянии, только выстрел в упор дает стопроцентную гарантию попадания. Соответственно, ваша первая цель в бою – выйти на дистанцию такого выстрела и остаться при этом в живых на этапе встречного боя. Далее идет следствие из основного принципа: в боевой стойке противники должны находиться на дистанции, меньшей суммарной длины их рук и пистолетов. Конечно, можно застрелить человека и на большем расстоянии (однажды я убил офицера с полусотни шагов), но с бойцом уровня Моргессена этот номер не пройдет даже случайно. Моргессен – тот самый человек, который вывел десять лет назад пистолетный бой на принципиально новый уровень. Долгое время ганфайт был ограничен в плане технических действий рядом классифицированных выстрелов-ударов, различающихся по направлению (fondo – горизонтальный, fendente – сверху, montante – снизу, squalembrato – диагональный), стороне нанесения (mandritti и roversi), приложения силы (arrebatar – от плеча, mediotajo – от локтя и легкий кистевой удар — mandoble). В те времена, когда бой являлся схваткой ганфайтера с обычными стрелками, – на лице майора проявилась на мгновение тень ностальгии по тем славным временам, – этого было предостаточно. А потом появился Моргессен, со своим собственным стилем и представлением о ганфайте, и застрелил под Роше троих наших. Это явилось переломным моментом. Моргессен не просто достиг высочайшего мастерства в уже классическом стиле – он создал систему, заточенную на убийство других ганфайтеров, хотя, конечно, не это сделало его главным врагом Империи и человечества. Именно он ввел в обиход все эти эти круговые мандритты, пассаты, переводы и активные оппозиции… Надо признаться, что хотя имя Моргессена ненавистно всем без исключения жителям Империи, да и Архипелаг не питает к нему особой симпатии, я был бы счастлив видеть его инструктором в Корпусе.
Для того чтобы победить Моргессена, недостаточно просто оттачивать элементарные навыки стрельбы (уже через год вы сможете укладывать всю обойму в круг не больший, чем полтора калибра) – нам необходимо фактически создать новую ветвь ганфайта, направленную на ликвидацию одного конкретного человека. На это у нас с вами есть около пяти лет.
День 350-й
Фольк больше не падал на пробежках. Он прибегал последним, задыхался, отлеживался после на камнях, но все же не сдавался. Узнав об упорстве курсанта, генерал Гелл приказал положить в его тактический рюкзак три кирпича. С Малышом таких проблем не возникало. Былые многочасовые охотничьи погони по лесу были прекрасной школой, обеспечивающей Малышу постоянное место в первой пятерке. Зато Фольк стрелял… Стрелял, если не как бог, то как архангел точно. Гибкий и быстрый, он с одинаковой легкостью и изяществом проводил стокатты и имброкатты, стелился по земле в длинных эстокадах и парировал выпады наставника с оппозицией левой руки, или просто блокируя удар сильной частью ствола или предохранительной скобой. У Малыша все это выходило несколько хуже. Нет, конечно же, техника была отточенной, выстрелы точны, движенья быстры, но… Не хватало в движениях Малыша некоторой невыразимой… Воздушности, что ли? И если для боя с ординарным противником никакой такой воздушности нужно не было, то Моргессен… С Моргессеном Малышу не светило. То есть вообще никак. Гелл и Кроули проанализировали и проиграли уже более полусотни известных перестрелок с участием Моргессена и прекрасно знали, что стрелок уровня Малыша, как правило, погибал не позже пятой секунды. Если, конечно, Моргессен не использовал его как живой щит, что ситуацию только усугубляло.
– Что предлагаешь с этим делать, Эрвин?
– Думаю, что Малыш пойдет в авангарде. Это позволит Фольку дойти до Моргессена с холодным стволом, сохранив дыхание, боезапас и не получив случайных ранений… Честно говоря… Я не думаю, что Малыш дойдет при такой диспозиции, классическая парная тактика здесь была бы более эффективна, но здесь слишком высокие ставки.
– Малышом жертвуем?
– Ну… не то чтобы совсем, Эрби, но Фольку надо использовать оболочечные пули и быть готовым стрелять через напарника. А Малыша я еще поднатаскаю – расходный материал я не тренирую.
– Я знаю.
День 351-й
– Малыш, ты идешь в авангарде. Поэтому постарайся очень хорошо осознать сегодняшний урок. Бой на сближении против группового противника. В общем-то, дело нехитрое, если забыть на некоторое время об отличной возможности получить случайную пулю, благо в таких перестрелках случайные пули летают очень плотно. Поэтому не стоит рассчитывать на то, что вольты, полупируэты и формальные перемены линий помогут тебе остаться в живых. Спасти тебя могут только сближение и превосходство в плотности огня. Да, этого вполне реально добиться с couple de pistol – парой пистолетов, – если разумно перезаряжаться и стрелять, не давая противнику перехватить инициативу. Нет, в ближнем бою от couple de pistol вреда больше чем пользы. И, конечно, движение: надо бежать с той скоростью, при которой точность стрельбы все еще в пределах допустимого – с шести метров в арбуз. Хорошей скоростью можно считать шесть метров в секунду. Пули используем экспансивные, – Кроули замолчал, вспоминая что-то, и грустно этому чему-то улыбнулся – обувь с палубным протектором. Будет скользко.
– Можно вопрос, сэр?
– Что, Малыш?
– Как вы пришли к идее ганфайта?
…Когда имперские силы после срыва первой энголлъской кампании покинули остров, на побережье осталось девять добровольцев. Звали их Френсис Салазар, Тимми Лайт, Гюстав Пелтонен, Джек Гербер, Николас Оке, Вильям Сог, Фредерик Хаттори, Райд Сабенза, и Эрвин Кроули. Все они, кроме Кроули, были солдатами его императорского величества 22-го полка. Эрвин Кроули был молодым наёмным стрелком, чей шанс стать полноценным наемником сейчас равнялся шансу стать подножным кормом для энголлъской фауны и удобрением для ее флоры.
– Ну что, джентльмены, – сказал Френсис Салазар, который был единственным офицером в отряде, – ставлю свою жизнь против двух дымовых гранат, что прикрывать эвакуацию нам не придётся, а оставили нас здесь только для того, чтобы отступление полностью соответствовало канонам.
Никто не стал спорить с офицером, лишь Фредерик Хаттори – угрюмый здоровяк с акцентом уроженца юго-восточных островов – улыбнулся и сказал, что раз так, то он зря сегодня весь день думал о смерти и жил его как последний. И тогда Френсис Салазар развернулся и зашагал к окопам. И отряд пошел за ним.
Трое суток маленький заслонный отряд сидел в окопах, но противника так и не дождался. Настал четвертый день…
– Джентльмены, – сказал тогда Френсис Салазар. – Если на данный момент эвакуация не завершилась, то это уже проблема не наша. Мы свою задачу выполнили.
– А какие у нас теперь инструкции? – спросил тогда Фредерик Хаттори.
– Теперь мы можем считать себя в отставке.
– Не фига себе, – сказал Фредерик Хаттори.
– Так-то, – сказал Френсис Салазар.
И махнул рукой в сторону гор на горизонте. И они пошли в сторону гор.
Осень на Энголле дождливая и холодная. Питаться подножным кормом, как летом, было сложно. Джек Гербер – квалифицированный снайпер – иногда стрелял оленей, мясом которых отряд питался. Это и привлекло внимание лесников. А те доложили барону. А барон послал гонца к Валору Энголльскому.
Герцог же Энголльский послал батальон горных егерей, чтобы уничтожить последних имперских солдат на острове. Командовал тогда батальоном майор Хенри ван Дейк. Его бойцам не понадобилось много времени, чтобы отыскать в горах следы противника.
Но и Френсис Салазар набирал отряд не из тех, кто назывался солдатом лишь потому, что однажды интенданты выдали ему серо-зелёный мундир, яловые сапоги и магазинную винтовку образца 1630 года. Райд Сабенза обнаружил егерей ван Дейка ещё на дальних подступах и пробежал единым духом три километра, чтобы как можно раньше предупредить Френсиса Салазара.
– Батальон? – спросил Френсис Салазар.
– Батальон, – подтвердил Райд Сабенза.
– Это большая честь – сражаться с целым батальоном, – сказал Френсис Салазар после небольшой паузы.
– Это не меньшая задница, – вклинился в разговор Фредерик Хаттори.
– Не меньшая, – согласился Френсис Салазар.
Отступать им было некуда. Точнее, отступать можно было сколько угодно, но вот только горные егеря ван Дейка в горных переходах были сильнее. И потому Френсис Салазар принял решение дать бой здесь на каменистом склоне, который после был на всех картах обозначен как Перевал ван Дейка.
Девять мужчин, обломки скал и смешанные леса внизу. Горный склон нагрелся на солнце. По склону карабкался вверх горнострелковый батальон.
Тогда Райд Сабенза достал из ножен нож и, наваливаясь на рукоять, нацарапал на скале перечеркнутый тремя параллельными линиями ромб – эмблему 22-го полка. А Френсис Салазар нацарапал снизу «кто рискует – побеждает», хотя это и не было правдой. А на другой стороне камня Фредерик Хаттори написал: «Здесь был Фредерик Хаттори» и этим испортил всю торжественность момента.
Эрвин же Кроули ничего не писал – недавно он сломал свой нож, открывая цинк. Он чистил пистолет и сортировал патроны, выкидывая все те, на которых были даже почти невидимые пятнышки коррозии. Он почти не волновался – это был уже второй бой в его карьере.
Хенри ван Дейк все же смог перехитрить Френсиса Салазара – он пустил десяток лучших своих бойцов в обход, чтобы они обошли имперцев по ущелью и, поднявшись по скалам, вышли в тыл. Так и получилось. Энголльский снайпер из числа тех десяти егерей выстрелил в спину Тимми Лайту и не промахнулся. И лишь только эхо выстрела разлетелось по окрестным скалам, Хенри ван Дейк, стреляя из ручного пулемета, повёл егерей в атаку. Но еще раньше Джек Гербер бросился на камни и, прикрывшись телом Тимми Лайта, взял на прицел гребень – то место, где ветер пока еще не рассеял дым от выстрела. Эрвин Кроули залёг за камень и, положив пистолет так, чтобы в него не попала шальная пуля, неторопливо стрелял по наступающим егерям из винтовки.
Сложнее всех приходилось Джеку Герберу. Он один следил за верхним склоном и не давал высунуться вражеским стрелкам. И, когда снайпер Хенри ван Дейка решил рискнуть и сделать еще один прицельный выстрел, Джек Гербер всадил ему в правую скулу полуоболочечную пулю. Это был его первый выстрел в этом бою.
«У них разрывные пули!» – закричали егеря сверху; увидев наполовину разнесенный череп товарища. Френсис Салазар обернулся и вопросительно посмотрел на Джека Гербера.
«Для охоты зарядил», – сказал Райд Сабенза.
«В плен нас теперь брать не станут», – сказал тогда Николас Оке.
«Тоже мне печаль! – рассмеялся в ответ Фредерик Хаттори. – Мы в плен сдаваться и не планировали!»
Егеря несли потери и залегли. Хенри ван Дейк несколько раз пробовал поднять их в атаку, но и самого его прижимал к земле огонь семи винтовок.
Стемнело. Егеря Хенри ван Дейка примкнули штыки и короткими перебежками из тени в тень начали неотвратимо сокращать дистанцию, выходя на расстояние последнего броска. Примкнули штыки Френсис Салазар, Вильгельм Сог и Райд Сабенза. Спрятал под камень оптический прицел и достал из подсумков три гранаты Джек Гербер. Обнажили ножи Николас Оке и Райе Пелтонен. Надел на пальцы кастет Фредерик Хаттори. Эрвин Кроули рассовал по карманам пистолетные обоймы и приготовился умирать.
Прогремели в упор последние выстрелы, и началась рукопашная. В темноте, не подсвеченной уже вспышками выстрелов, убивали друг друга смелые и сильные духом мужчины. Эрвин Кроули не стрелял, опасаясь зацепить кого-то из своих, а дрался, используя «Правдоискатель» как тяжелый тупой предмет. Потом, уходя в перекате от удара прикладом, он подхватил с земли чей-то нож и только через секунду понял, чей – Пелтонена. Потом… Потом он опять бил кого-то, кого-то застрелил снизу вверх, кому-то удачно ткнул в пах… Потом он столкнулся с забрызганным кровью смеющимся Хаттори, раздающим налево и направо удары егерьским альпенштоком… Потом он пропустил удар слева, потом был взрыв гранаты, и Френсиса Салазара разорвало в клочья вместе с тремя егерями… А потом в наступившей вслед за грохотом тишине Эрвин Кроули понял, что остался один. Он встал в полный рост и, подняв пистолет, выстрелил в ближайшего егеря. И побежал вниз по склону, туда, где в неясном свете луны скорее угадал, чем увидел затянутую в офицерский китель фигуру Хенри ван Дейка. Их разделяло 50 метров и, как впоследствии определила комиссия, двадцать три солдата. Кроули убил их всех. В движении. Ставя на линию огня друг друга. Стреляя в упор и навскидку. Меняя на бегу магазины. Подныривая под выстрелы и отбивая стволы винтовок пистолетом. А потом он широким движением (тогда еще не названным roversi tondo) отбил в сторону оружие Хенри ван Дейка и, переменив линию, дважды выстрелил ему в шею…
– Как-то само однажды получилось, Малыш. Были очень способствующие тому обстоятельства. Иди тренироваться, я буду наблюдать за тобой из окна.
День 803-й
Только через два года отработки техники в боях с тенью Кроули пришел к выводу, что можно переходить к контактным тренировкам. За эти годы произошло много других событий: сошел со стапелей «Инспектор» – тот самый убийца «Могильщиков» – сошел только для того, чтобы через неделю взорваться при заправке (поговаривали, что дело здесь не обошлось без длинной руки Министерства Безопасности – слишком уж неудачно сложились для него в тот день обстоятельства), а у Реми Грановски родился сын, которого назвали Френсисом.
К этому времени и Малыш и Фольк уже достигли в стрельбе таких успехов, которые на материке сочли бы абсолютными. Но не на Энголле. Здесь умение стрелять на бегу, на звук, в прыжке или падении было весьма заурядным делом, – здесь учили куда более сложным вещам.
– Ангард, – Кроули принял широкую свободную стойку, аналогичную рапирной Ла'Ви, вытянув пистолет в лицо Фольку – атакуй!
Оружие Фолька метнулось вперед, обходя по кругу защиту Кроули, но тот с показным пренебрежением отмахнулся от него левой рукой и, перехватив ствол, ударил Фолька в лицо рукоятью своего пистолета.
– Туше.
Фольк размазал по лбу неприятно-щекотную струйку крови и снова принял ту же стойку– septima guardia.
– Ангард.
Фольк распластался в косом выпаде, целя squalembrato в живот Кроули, но тот пнул кадета в локоть и, не давая опомниться, ткнул стволом в лицо.
– Туше. Здесь у тебя были шансы уйти в вольте. Отвратительно. Так мы ничему не научимся. Ни-че-му. Сейчас идешь на склад и получаешь травматические патроны и легкий бронежилет. Я буду делать тебе больно.
В следующую ночь Фольк не спал. Доктор диагностировал у него перелом двух ребер и легкое сотрясение мозга. Но спать Фольку мешала радость – его пуля, выпущенная из низкой примы, почти попала в грудь Кроули. «Молодец, – сказал тот, – прогресс есть». Это была первая похвала, заслуженная Фольком более чем за два года обучения.
А с Малышом занимался лично Эрби Гелл. Стрелял генерал, конечно, значительно хуже Пулеметчика-Кроули, но зато он был, несомненно, лучшим тактиком Энголлы, да, пожалуй, что и Империи. И лучшим наставником тоже.
– Смотри, Малыш, это называется коридором – 40 метров, три поворота, пятьдесят манекенов. Удлиненные магазины я тебе не дам – придется перезаряжаться по ходу игры. Сам я пойду следом, в правом эшелоне – посмотрю, как у тебя получается.
Хромированные пистолеты в руках Малыша оттеняли красоту смуглой кожи. Низкая спортивная стойка. Генерал в двух шагах сзади.
– ПОШЛИ!!!
Грохот «Имброкатт» в замкнутом пространстве. Грохот падающих манекенов. Грохот сапог по дощатому полу.
– Ну что же… Казалось бы, все нормально. Но тебя убили, Малыш. Или могли убить, а это почти одно и то же. Четыре раза.
– На перезарядке и после второго поворота, генерал? А еще?
– Еще вот здесь мне пришлось добивать твоего оппонента – он получил всего лишь пулю в плечо, а здесь вот не стоило поворачивать оба ствола влево, не обезопасив себя от атаки с фронта. В реальном бою противники будут не манекенами – они будут обладать инициативой, которую тебе надо будет задавить в зародыше, а сделать это, не стреляя беспрерывно на поражение, невозможно.
– А что делать с перезарядкой?
– Во-первых, тратить меньше патронов. Про «двойной молот» я здесь не говорю – он был уже в финале. Меньше огня на подавление. А еще попробуй поражать одной пулей сразу двух оппонентов.
– Насквозь?
– Нет, Малыш, насквозь пуля не пройдет. Надо стрелять в голову по касательной – пуля хоть и отклонится градусов на пять-десять, но скорости практически не потеряет. Эту фишку придумал в свое время Кроули – вполне в его стиле: просто и эффективно. Основная проблема в том, что в бою никто не даст тебе прицелиться с точностью до четверти калибра. И тем более просчитать отклонение – все придется делать на бегу, навскидку– видеть моменты, когдаможно стрелять double longa и успевать стрелять. А перезарядка… Тут достаточно не пытаться перезарядить оба пистолета сразу и, конечно, при малейшей возможности прикрываться уже убитыми, но пока еще не упавшими. Ну что, пробежимся еще раз? Тогда пошли расставлять.
Конечно же, бригадный генерал Гелл не стал говорить Малышу, что пройти коридор и остаться живым боец, идущий в авангарде, шансов практически не имеет. Задача Малыша была в том, чтобы второй номер – Фольк – дошел до Моргессена с максимально полными магазинами. Выживание Малыша было тут лишь очень маловероятным побочным эффектом, которого очень хотел почему-то добиться бригадный генерал Эрби Гелл.
А еще случился в этот день в одной тихой кофейне в столице Империи разговор, о котором Фольк и Малыш не знали. Не потому, что от них что-то скрывали, а потому, что незачем было им – исполнителям – знать об этом разговоре.
Айно Вейсс уже бывала в кафе «Элефант». Правда, было это до того самого января семидесятого года, после которого все её визиты в Империю могли закончиться у Щербатой стены под хриплое «пли!» командира расстрельной команды. Но в этот раз дело было настолько важным, что прошлые счеты временно отошли на задний план.
За угловым столом в пустом зале кафе сидели три человека: Айно Вейсс, Министр безопасности и… И Император.
Посередине круглого стола стоял нарезанный вишневый пирог. В белых фарфоровых чашках дымился чай – у Императора и Министра черный, у Айно – зеленый.
– Давно не виделись, Айно, а ты все так же хорошо выглядишь, – Министр улыбнулся своей уже давно бывшей сотруднице.
– Спасибо… – Айно Вейсс едва не назвала Министра по имени, но все же сдержалась.
– Ваше величество, господин министр, мне поручено передать вам просьбу герцога Грановски Энголльского. Мы просим вас отказаться от бомбардировки замка барона Моргессена, которую вы планируете.
– Хмм… – Император отпил большой глоток дымящегося чая и положил на тарелку кусок пирога, – мне не интересно, откуда у вас такие сведения, мне удивительно другое: почему это вдруг Энголла выступает против того, чтобы пара звеньев «Могильщиков» высыпали боезапас на замок Моргессена? Я лично полагаю, что Моргессен слишком зажился на этом свете. И Министр полагает. И если спросить сотню прохожих в любом городе Империи, да и не только ее, то девяносто девять скажут, что да, зажился. И тут я слышу предложение отказаться от ликвидации человека, который встал поперек горла всему миру. Почему?
Собственно, ради ответа на этот вопрос и приехала в Империю Айно Вейсс:
– Господин Император, мы могли бы напомнить вам о том, что только благодаря нашей информации вы полгода назад сохранили свои «Могильщики», но тут возникнет диалог о том, кому из нас уничтожение ваших бомбовозов менее выгодно. Поэтому я скажу о другом: Энголльское герцогство планирует ликвидировать Моргессена собственными силами.
– Очень интересно, Айно. – Министр безопасности смотрел на сидящую перед ним молодую женщину с легкой иронией, он знал, что она готова ко всем вопросам и вопрос уже решен, осталось только уточнить детали. – Вы считаете, что вы имеете больше шансов, чем мы?
– Нет, министр, это было бы оскорблением. Ваш план имеет не меньше шансов на успех – разница в последствиях неудачного развития событий. В случае, если Моргессен не погибнет под вашими бомбами… Вы же помните последствия подобных неудач?
– Еще бы не помнить…
– Замечательно. Наш план лучше вашего тем, что, сорвавшись, он не приведет к каким-либо масштабным инцидентам. Мы не рискуем совершенно ничем.
– Штурмнавигаторы?
– Нет. Просто пистолетчики. Двое.
Император задумался.
– Смело… Неожиданно… А не боится ли генерал, что создаст нечто более страшное, чем Моргессен?
– Нет, ваше величество. Этих стрелков никто не будет учить защитной тактике. Они – инструмент для выполнения только одной задачи, и, если возникнет необходимость, Корпус разотрет этих стрелков в течение одного дня. Хотя и не без потерь, конечно.
– Допустим. Когда вы планируете провести акцию?
– Примерно через два года, ваше величество.
– Долго. Год.
Айно Вейсс поморщилась – такой вариант генерал Гелл предусматривал, но считал крайне нежелательным.
– Это связано с рисками, ваше величество.
– Вам придется на них пойти. Полагаю, что по основным вопросам мы пришли к соглашению? Детали обсудите с Министром…
И Император поднес к губам чашку, ясно давая понять, что аудиенция закончена.
– Спасибо, ваше величество, – Айно Вейсс встала из-за стола секунда в секунду с Министром, но не развернулась, как он, по-военному четко, а, словно внезапно вспомнив, достала из-под жакета хромированный девятимиллиметровый «компакт» и положила на стол перед Императором:
– В знак добрых намерений. – И улыбнулась, как нашкодившая девчонка.
– Айно! Тебя же обыскали на входе! – Министр не знал, плакать ему или смеяться. Император знал и смеялся.
– Да, конечно, обыскали, после этого я вытащила пистолет из кобуры у обыскивающего.
– Извините, ваше величество, виновные понесут наказание.
И Министр, внешне спокойный и невозмутимый, буквально потащил за собой на выход посла доброй воли Айно Вейсс, пока она не выкинула еще какой фортель. Лишь в гардеробе он, мгновенно отыскав глазами смущенного сотрудника, – понял уже, сволочь, как влип! – выпустил локоть Айно и, внезапно сократив дистанцию (семь метров за две секунды), дважды изо всех сил ударил его в лицо подцепленной на ходу с журнального столика массивной стеклянной пепельницей. Потом, так же целясь в голову, пнул несколько раз упавшего, посмотрел удовлетворенно на результат, бросил небрежное «уволен» и зашагал к выходу.
Проштрафившемуся агенту сегодня повезло так, как, вероятно, не везло еще ни разу в жизни. Но поймет он это только через пару минут, когда, выплевывая в раковину кровь и осколки зубов, вспомнит внезапно, что он уволен, а значит, официально понес наказание, и теперь его по правилам министерства уже не должны повесить. Он засмеется и потеряет сознание от боли и от того отражения, которое увидит в зеркале.
Министр открыл перед Айно дверцу черного служебного лимузина и пропустил её вперед. Потом влез сам и опустил двойную непрозрачную перегородку, отделяющую пассажирский «отсек» от водителя.
– Знаешь, Айно, если бы ты задавала вопросы, то я вынужден был бы счесть наши отношения крупнейшим в истории успехом энголльской разведки.
– Но я не задаю никаких вопросов, – и Айно Вейсс, улыбнувшись той самой улыбкой, которая делала ее красивейшей женщиной Империи, поцеловала Министра, – я очень соскучилась, любимый.
– Я тоже.
…В пустом зале кафе «Элефант» сидел Император. Ел вишневый пирог, пил чай, смотрел сквозь пуленепробиваемое окно на холодное столичное небо и улыбался каким-то своим мыслям.
День 1154-й
Эскадренный миноносец его величества «Звенящий» стоял в гавани Талли, принимая на борт продовольствие. Капитан Галлахад, опершись на горячую сталь второй башни, курил папиросу, когда прибежал запыхавшийся мичман:
– Капитан, радиограмма!
– От кого? – Галлахад уже выбросил недокуренную папиросу за борт и шагал в сторону мостика.
– От генерала Гелла, капитан.
На мостике капитан дважды перечитал радиограмму. Задумался. А потом махнул рукой и повернулся к замершему в ожидании радисту.
– Записывай:
«Его Величеству. Срочно. Секретно.
Ввиду обстоятельств, которые ставлю превыше долга, увожу корабль в боевой поход. По возвращении готов понести любое наказание, а также возместить все расходы, с походом связанные.
Засим остаюсь вашим верным слугой
Капитан Реми Августо Галлахад.»
– Далее…
«Бригадному генералу Эрби Геллу. Срочно. Секретно.
Буду в срок.
Р. Галлахад.»
Следующая радиограмма догнала «Звенящий» уже в открытом море. В ней было всего лишь два слова.
«Удачи. Император.»
День 1168-й
Длинный пирс тянулся через гавань и упирался на берегу прямо в ворота замка Моргессена. Девять лет назад на этом самом пирсе был покрошен из эрликонов батальон морской пехоты Архипелага, высадившийся с быстроходных моторных лодок с целью, которую имели сегодняшней ночью Фольк и Малыш. Печальный опыт был учтен – к пирсу Шато’де Гиз эсминец подходил в состоянии полной боевой готовности.
– Самый малый. Стоп машина. – Реми Галлахад доверял штурвальному и позволил ему самостоятельно притереть борт «Звенящего» к пирсу. Два человека в черных боевых комбинезонах, не дожидаясь сходен, спрыгнули вниз. Навстречу бою.
Прожектор, прорезавший темноту и осветивший пирс, ослепил на мгновение капитана Галлахада, но с толку не сбил. Капитан среагировал мгновенно и четко:
– БЧ, огонь на подавление! Прожекторы на замок! Экипаж к бою!
Через четыре секунды две носовые стотридцатки жахнули по замку, снеся поисковый прожектор вместе с половиной башни, замок осветился поисковиком «Звенящего», но трассирующая очередь автоматической пушки с капонира разнесла его в брызги. Над пирсом повисла темнота. Там под встречными трассами автоматических пушек бежали вперед Малыш и Фольк. Вспыхнула было над морем выпущенная кем-то осветительная ракета, и тут же её парашют разорвали зенитные пулеметы «Звенящего». Но за секунду, в которую «люстра» осветила своим молочно-белым сиянием гавань, Реми Галлахад увидел, что стрелки уже почти добежали до вынесенных взрывом снаряда ворот. Теперь исход настоящего боя решался не той глупой артиллерийской дуэлью, которую вел «Звенящий», а тем, что происходило внутри содрогающегося от взрывов замка.
– Что будет, если у них не получится, капитан?
Реми Галлахад не удосужился повернуть голову на вопрос первого помощника.
– Молись, чтобы у них получилось! Самый полный, лево руля, огонь не прекращать!
…Фольк влетел в ворота, едва не догнав на бегу Малыша. Он едва удержался, чтобы не всадить из длинной эстокады показавшемуся из-за угла серому гвардейцу Моргессена, но это была не его задача – ему нужно было беречь патроны и силы для финального боя, – до этого все цели принадлежали Малышу. Фольк лишь ушел в быстром вольте с линии выстрела и на выходе впервые увидел своего напарника в деле.
Срыв дистанции. Терция блокирует кварту. Руку на залом и укол под мышку на проходе. Бах! Смена уровня и двойной выстрел на контратаке в наклоне. Бабах! Теперь разгон и простая кварта в лицо. Бах! Двое бегущих навстречу. Уход от выстрела влево. Первому в колено, второй спотыкается, прыжок! Два выстрела вниз с левой. Бах! Бах! Бах! Приземление с кувырком и удар в подбородок на подъеме. С левой три пули на подавление по коридору. Бах! Бах! Бах! Бах! Выход из-под падающего тела и стокат-та с правой. Бах! Брызги крови вверх. Встречный выстрел, чудом не попавший в лицо, рывок вправо, вперед и снова вправо. Терцию свести терцией, fondo пропускаем над головой, перевод, двойной финт, выстрел!!! Мимо??? Септиму контролируем с оппозицией правой, смена линии, пистолет уводим наружу и с левой в локоть! Съел? Ас правой две пули в лоб, чтобы точно не встал. Бах! Бах! Бах! Бах! Под первый поворот закатываемся на коленях – пол мокрый от крови. Два навскидку из левосторонней примы и на подъеме кварта с правой! Double longa! Бинго! Бах! Бах! Бах! Гвардеец выскакивает из ниши и кидается на руку. Пусть себе – блокируем ему доступ к кобуре ногой, доворачиваемся и над плечом: бах! бах! бах! бах! Понял ошибку? А теперь руку освобождаем и в диафрагму с левой. Бах! И пока тело падает – чуть прижаться, чтобы замедлить падение, выдернуть из подсумка магазин и буквально вбросить его в приемник, а пока большой палец тянется к затворной задержке – с левой по наступающему противнику еще три патрона… Бах! Бах! Бах! И вперед! Кварта, Секунда, полувольт, перекат, перезарядка левого пистолета, прыжок! И…
…И время вокруг Малыша словно остановилось: в воздухе повисли гильзы, брызги крови, мраморная крошка, выбитая встречным выстрелом из стены, кожух затвора замер в каком-то неестественно-промежуточном положении и через окно выбрасывателя недоэстрагировалась еще дымящаяся гильза. Но Малыша сейчас занимали другие две неприятные вещи: в двух метрах от головы в воздухе замерла с дымными кильватерными следами за каждым дюжина свинцовых шариков картечи. И летели они чертовски точно. И так медленно, что можно было вспомнить лица немногочисленных родственников, короткую биографию и что там еще положено вспоминать за мгновение до смерти. Не вспоминалось. Потому что сквозь замерший мир шагал сейчас к Малышу человек в черной парадной форме капитан-лейтенанта имперской морской пехоты с наградным кортиком в вензелях и памятной лентой за Зурбаган на рукаве. Шел, аккуратно обходя замерших в нелепых позах гвардейцев СМалышу несвоевременно пришла в голову идея запомнить их позиции – мало ли как оно повернется еще), нагибаясь, проходя под трассами пуль, перешагивая через упавших. Шел к Малышу. Подошел. На груди офицера вместо полноценной именной ленты была совсем короткая полоска черной ткани с серебряными буквами LCF на ней.
– Здравствуй, Малыш. Ты уже понимаешь, в какую нехорошую ситуацию тебе довелось попасть?
– Понимаю, господин… – Это была только мысль, но она была услышана.
– Давай без имен. И без чинов, хорошо? – офицер прислонился к стене и внимательно оглядел Малыша. – В общем, чтобы тебя не задерживать, сразу перейду к делу. У меня есть стандартный контракт. Ну, ты, вероятно, в курсе: двадцать лет будешь жить счастливо и богато, любовь и все такое, а по истечении вручаешь мне душу. Нормально? Тогда подпиши кровью тут, где галочка. Точнее – достреляешь и подпишешь. По рукам?
– Нет. Предложение заманчивое, но я, пожалуй, откажусь. Если я и погибну, то Фольк дойдет до Моргессена и убьет его, а остальное всё – мелочи. И то, что я умру… При такой смерти я и боли-то толком не почувствую. Так что давайте не будем задерживать события.
Офицер молчал. Стоял, думал о чем-то. Смотрел на Малыша, на гвардейцев, туда, где вне поля зрения Малыша застыл, должно быть, на бегу Фольк. На картечь.
– Знаешь, – наконец сказал он, – я в курсе ваших разногласий с Моргессеном и знаю, почему вы так хотите его убить. И ещё… В случае с вами он действительно сильно переборщил. Поэтому я помогу тебе просто так. То есть даром.
Капитан-лейтенант откинулся от стены и неспешно подошел к «созвездию» картечи. Достал из кармана серебристо-матовый циркуль-измеритель и долго промерял расстояния между несущимися в пространстве с околозвуковой скоростью кусочками свинца. Затем, не убирая циркуля, извлек из ножен кортик и легонько щелкнул клинком по одной из картечин. Промерил что-то еще раз и удовлетворенно убрал циркуль в карман, а кортик в ножны. Повернулся к Малышу:
– Никому не рассказывай! – подмигнул и, насвистывая какой-то бодрый марш, ушел в одно из ответвлений коридора.
…А время начало медленно просыпаться. Подкорректированная картечина, неспешно вращаясь, забрала самую малость вверх и столкнулась с другой, подкрутила ее, а сама ушла в сторону. Другая зацепила третью и потом четвертую, а дальше…
…А дальше жизнь пришла в норму! Картечь прошла мимо, разорвав скользящим попаданием единственный подсумок. Приземляемся, и два выстрела не глядя – по памяти! И вперед!!!
Фольк не представлял, что такое вообще возможно. Выстрелы Малыша грохотали во всех направлениях. Казалось, что Малышу даже не нужно было уже смотреть, куда стрелять, все выстрелы достигали цели. Скорость продвижения по коридору была максимально возможной. Впереди показалась та самая дверь, за которой, согласно схеме, ждали Фолька Моргессен и самый важный поединок в жизни. И подловив момент, когда Малыш, распластавшись в низкой стойке, расстреляет вперекрест двух обойденных сквозь линию огня гвардейцев, Фольк перепрыгнул через ведущего огонь компаньона и, выбив ногой дверь, влетел в резиденцию Моргессена, еще в полете принимая вторую стойку Савиоло.
И свет померк в его глазах. Потому что не успела еще дверь хлопнуть о каменную стену, как в лицо Фолька ударило навстречу прыжку что-то тяжелое и угловатое. Фолька перевернуло в воздухе и бросило на пол. Сознание он не потерял.
Он увидел сквозь заливающую глаза кровь, как в перекате врывается в комнату Малыш и вытягивает руку с «Имброкаттой» – где вторая, неясно – навстречу длинному револьверу человека в деловом светло-сером костюме, стоящего у дверного проема. Навстречу Моргессену. Он увидел, как Моргессен почти балетным вольтом уходит от фланконада и, разворачиваясь, бьет Малыша в голову рукоятью. Как Малыш блокирует удар пистолетом и пытается залипнуть в оружие на вращении. Видит, как Моргессен, перехватив вооруженную руку Малыша, прикрывается корпусом и над левым плечом наводит неблокируемый револьвер прямо ему – Фольку – в лицо…
И как медленно, движением плеча отводит руку Моргессена чуть наверх и в сторону Малыш. Как необыкновенно легко освобождается от железного захвата и разрывает дистанцию. И длинный складной нож, торчащий у Моргессена в правом боку.
А потом Малыш берется за ствол револьвера и выкручивает оружие из руки самого опасного человека планеты.
Финита.
И дважды стреляет Моргессену в лицо.
И Фольк встает, и вытирает с лица кровь. И они с Малышом идут из опустошенного замка навстречу встречающему их ревом сирены, закопченному и исхлестанному свинцом «Звенящему», опустившему уже с правого борта парадный трап…
Postscriptum. Конец дня 1168-го
Фольк отказался от праздничного ужина, но обещал, что завтра, когда отоспится, с удовольствием примет участие в обеде. Им с Малышом выделили кубрик первого помощника, и, несмотря на необходимость приводить эсминец в порядок после боя, капитан Галлахад под страхом списания на берег запретил на всем корабле работы, связанные с шумом.
Фольк с аккуратно перевязанной головой лежал в койке и уже почти спал, когда Малыш, потушив неяркий электрический свет, распустила длинные черные волосы, сняла матросскую форму, выданную боцманом вместо изорванного и пропахшего пороховым дымом боевого комбинезона, легла рядом и обняла Фолька.
И тогда он наконец-то уснул.