одом планеты, синело холодное осеннее небо, и снаружи в зал заведения доносились уличные шумы. Ветерок даже доносил запахи зелени и уличной стряпни. Голограммы Демпси никогда не повторялись. В отличие от компьютерных моделей, используемых менее щепетильными рестораторами, здешние хозяева требовали производить записи на месте, возле таких же заведений на Мантикоре, Сфинксе или Грифоне, что придавало пейзажам особую прелесть. Многие посетители часами любовались знакомыми им видами, тем более что Мантикора и Сфинкс находились не так уж далеко от «Гефеста», что делало возможной трансляцию почти в режиме реального времени.
Многим могло показаться, что имитация планетарного пейзажа на станции, от которой до Мантикоры всего двадцать минут лету рейсовым челноком, не имеет особого смысла и представляет собой лишь свидетельство упорного следования традиции, но в действительности это играло свою роль. Персонал станции работал в особом режиме, графики дежурств и рабочих смен зачастую перекрывались, и для многих скоординировать свободное время с друзьями и возлюбленной, чтобы отдохнуть на поверхности планеты, было весьма затруднительно. Зато Демпси предоставлял им возможность встретиться и отдохнуть с комфортом, доставив планету прямо на орбиту. Прямо к столику.
Обнаружив, что его бокал пуст, полковник Сантьяго Рамирес прервал разговор с Полом Тэнкерсли и поднял руку, подзывая официанта. Стул под ним заскрипел, и офицер поморщился, хотя проектировщиков мебели винить не приходилось. Стулья не были рассчитаны на таких гигантов.
Приметив гримасу полковника, Пол спрятал сочувственную улыбку. У них с Рамиресом с самого начала обнаружилось много общего, и их знакомство быстро переросло в дружбу. Полковник оказался человеком чрезвычайно начитанным, разносторонним и наделенным чрезвычайно своеобразным чувством юмора, обнаруживать каковое он предпочитал как можно реже. Держался Рамирес несколько отчужденно, однако, когда сходился с кем-то поближе, ледок таял, так что они с Полом быстро обзавелись привычкой проводить свободное время в беседах на самые разнообразные темы, основательно подпитываемых превосходным пивом. Будучи иммигрантом, Рамирес умел видеть вещи, казавшиеся уроженцу Мантикоры очевидными, в совершенно неожиданном ракурсе, и Пол с интересом выслушивал его мнение. Тот факт, что полковник был предан Хонор, нисколько его не задевал: Пол полагал, что они подружились бы в любом случае.
Внешне суровый, подстать могучему сложению, Рамирес был одним из деликатнейших и воспитаннейших людей, каких только Тэнкерсли доводилось знать… но лишь до тех пор, пока речь не заходила о Народной Республике Хевен. Этот человек смертельно ненавидел Народную Республику и все с ней связанное. Уничтожение этой империи зла он считал целью своей жизни. Возможно, назвать его ненависть маниакальной было бы преувеличением, но не слишком большим.
Первый помощник Рамиреса Сьюзен Хибсон по отношению к Народной Республике была настроена отнюдь не столь непримиримо, как ее командир, зато лишь круглый дурак мог допустить по отношению к ней вольность. Причем никто не пошел бы на это дважды. Она не отличалась избыточной строгостью, и ее подчиненные были к ней привязаны, однако в какой-то мере и они ее побаивались. Помимо нахалов, она терпеть не могла дураков, а хуже всего пришлось бы недоумку, осмелившемуся предположить, будто для нее и ее бойцов бывает что-то невозможное.
Пол полагал, что различия между Хибсон и Рамиресом в известном смысле объясняются их физическими параметрами. Майор была ниже своего начальника на тридцать пять сантиметров и едва-едва дотянула до минимального роста, позволявшего зачисление в морскую пехоту. Однако нехватку силы она с лихвой искупала быстротой. Полковник вполне мог позволить себе роскошь добродушия, поскольку гигант со стальной мускулатурой просто не испытывал необходимости доказывать кому бы то ни было свою пригодность к солдатской профессии – в отличие от изящной и хрупкой с виду Хибсон. Служба в морской пехоте не сахар даже в сравнении с флотской – крови и грязи бойцам хватает с избытком. Пол не сомневался, что Сьюзен далеко не сразу удалось убедить всех, и не в последнюю очередь себя, что жизненная стезя избрана ею верно.
У столика появился подозванный Рамиресом официант, и полковник, улыбнувшись собеседникам, спросил:
– То же самое для всех?
Голос его был низким, но удивительно текучее произношение согласных придавало ему музыкальность. Сан-Мартин являлся одним из немногих миров, где колонистам удалось сохранить родной диалект, и Рамирес так и не избавился от акцента.
Послышался одобрительный гомон, диссонансом с которым прозвучало заявление Алистера МакКеона:
– Мистеру Тремэйну пива больше не наливать. Лейтенант Скотти Тремэйн негодующе фыркнул, и МакКеон со смехом пояснил:
– Нам, старичкам, поневоле приходится приглядывать за молодняком. Кое-кому скоро на вахту.
– Со всем подобающим уважением, сэр, – обиделся светловолосый лейтенант, – позволю себе заметить, что это высказывание основано на совершенно нелепых предубеждениях. У нас, молодых, организм крепче, а метаболизм активнее, что позволяет употреблять алкоголь без ущерба для умственной и физической активности. Чего, к сожалению, нельзя сказать о некоторых старых… хм… залуженных старших офицерах.
– Сразу видно, молодой человек, что вы слишком много времени проводите в сомнительном обществе. Такие, как главстаршина Харкнесс, хорошему не научат, – сказал МакКеон с напускной суровостью и озорным блеском в глазах.
Тэнкерсли поперхнулся смешком. Вся компания Рамиреса была ему симпатична, хотя привычка общаться в неслужебное время практически без учета чинов и званий поначалу удивляла. Большинству знакомых ему капитанов и в голову не приходило держаться с подчиненными на дружеской ноге и уж тем более обмениваться с ними шуточками, однако МакКеон ухитрялся делать это, ничуть не роняя свой авторитет и не порождая подозрений в том, что он заводит любимчиков. Как это у него получалось, Тэнкерсли не понимал, но получалось здорово.
– Харкнесс тут ни при чем, сэр, – отозвался Тремэйн. – Я всего лишь позволил себе сослаться на научно установленный факт.
– Ну конечно. – МакКеон снова улыбнулся и пожал плечами. – Хорошо. Еще одно пиво для мистера Тремэйна. Но уж потом он перейдет на газировку.
На сей раз в голосе капитана послышался едва уловимый намек на приказ, и молодой офицер с улыбкой кивнул. Официант занес заказ в электронный блокнот и удалился, а Хибсон со вздохом допила последний глоток из своей глиняной кружки.
– Признаться, я рада, что дела наконец устраиваются, – сказала она, возвращаясь к прерванному разговору, – но не могу не жалеть о том, что Бургундии не удалось это провернуть.
– Сделано – и аминь! – непривычно хмуро пробормотал Рамирес.
МакКеон кивнул. Тэнкерсли покачал головой.
– А вот мне, Сьюзен, не жаль, – заметил он и, когда остальные уставились на него с удивлением, пожал плечами. – На самого Павла Юнга мне наплевать, он просто противен, но не допустить его в палату лордов означало бы лишь усугубить ситуацию.
– Мне очень не хочется в этом признаваться, но по всему выходит, что вы правы, – сказал МакКеон. – Ну кто бы мог подумать, что этот поганец поддержит объявление войны… Меня с души воротит от мысли о согласии с ним по какому угодно поводу, и я ни на миг не поверю в то, что сукин сын мог измениться, но в данном случае он и вправду оказался полезным. А попытка не допустить его в Палату в конечном счете, раз уж о том зашла речь, лишь ухудшила бы дела капитана.
Пол серьезно кивнул, хотя уголки его губ шевельнулись в улыбке. Все его собеседники прекрасно знали, что они с Хонор любовники., все они были полностью на ее стороне и все до единого, включая МакКеона, командовавшего собственным кораблем, называли ее не иначе, как «капитан» или «шкипер».
– Думаю, сэр, вы правы, – с непривычной серьезностью заявил Скотти Тремэйн, – но мне не совсем ясно, из-за чего вообще разгорелся сыр-бор. Я хочу сказать, Юнг, так или иначе, унаследовал графство. Разве это не делает его членом палаты лордов автоматически?
– И да, и нет, Скотти, – пробормотал Пол, глядя в пустую кружку. Подошедший официант поставил на стол полную, и он сделал глоток, после чего продолжил объяснения: – Юнг, или теперь граф Северной Пещеры, действительно пэр Королевства, поскольку суд не признал его изменником и не приговорил к лишению гражданских прав. Но Конституция предоставляет палате Лордов право отказать в приеме человеку, даже наследственному пэру, сочтя его недостойным. Такого не случалось больше земного столетия, но привилегия Палаты сохраняет силу, и даже королева не вправе отменить такое решение, если оно будет принято двумя третями голосов. Именно на этом основании Бургундия выступил с предложением не допускать Северную Пещеру в палату как «проявившего постыдное малодушие».
Тремэйн кивнул, а Томас Рамирес прикрыл глиняной пивной кружкой гримасу отвращения. Будучи верным подданным королевы Елизаветы, он тем не менее находил справедливость наследственных привилегий по меньшей мере сомнительной. На Сан-Мартине до завоевания планеты Народной Республикой, разумеется, существовала своя элита – однако аристократии, которая в силу только лишь рождения пользовалась бы установленными законом преимущественными правами, там не было.
Конечно, он мог, хотя и под нажимом, признать, что аристократия Мантикоры имеет определенные заслуги перед Звездным Королевством, не говоря уж о том непреложном факте, что любая политическая система имеет внутренние, присущие ей недостатки. В конце концов, органы государственного управления создаются людьми, чтобы над людьми же и осуществлять власть, а люди несовершенны и способны испортить самую замечательную идею. Однако история с Павлом Юнгом и капитаном Харрингтон, а особенно последние события укрепили его неприязненное отношение к самой идее наследственной власти. Как и МакКеон, он не верил в перерождение Юнга, полагая, что ублюдок затаился и готовит какую-нибудь мерзость. Мысль о том, что подобный тип может войти в состав законодательного органа, ему претила, а позиция, занятая Палатой по поводу войны с ненавистной ему Народной Республикой, никак не добавляла лордам авторитета в его глазах.