Послушайте их: они уже мечтают вслух о добровольно-силовом присоединении немецкой Швейцарии, большей части Бельгии, всей Голландии, Дании, не считая славянских народов, которых они всегда рассматривали как свои исторические жертвы. Послушайте их хорошенько! Они не остановятся даже на Европе. Слегка понизив голос, они скажут нам, что в Соединенных Штатах Америки насчитывается уже 5 миллионов немецких граждан, и что, с помощью новых эмиграций из Германии, надо надеяться, дойдет рано или поздно до пангерманизации всей Америки. Если императора Вильгельма подчеркнуто обхаживает генерал Грант и обожает господин Банкрофт, полномочный посол США в Берлине, не находит ли он там уже сегодня громадную поддержку, что пробуждает ревность у его верной союзницы, России?
Вот реальная, живая, активная сторона столь превозносимой цивилизации немцев. Это, повторюсь еще и еще раз, чудовищный союз науки и насилия ради порабощения человечества.
Эту истину, которую Европа начинает понимать только сегодня, славянские народы изучили за века на собственной шкуре, что объясняет глубокую ненависть, которую они питают к немцам. Возьмите поляков, например; конечно, они ненавидят русских, и у них есть на то тысяча причин. Но спросите их, какая нация вселяет им больше всего ненависти, немцы или русские, они вам единодушно ответят, что немцы. Эту живучую и глубокую ненависть вы обнаружите у всех славянских народов Австрии и Турции, я бы сказал у всех народов Восточной Европы, у румын, у греков, возможно, меньше у венгров. Но венгры сами в глубине души питают примерно те же чувства, и если сегодня они делают вид, что не слишком ненавидят немцев, то лишь потому, что их национальный инстинкт, пытающийся обосновать свое политическое превосходство путем подчинения славян Венгрии, вынуждает их искать союз с Германией.
Та же антипатия начинает уже рождаться у народов Запада, соседних с Германией; она очень яростна в Дании; в Швеции она сильна не меньше той, что внушает там Россия, и это многого значит; и, несмотря на флегматичный характер голландской нации, можно предположить, что чтобы вызывать ее возмущение и ненависть, достаточно угрожающих претензий пангерманских патриотов, громко выраженных с наглостью лакеев, особо гордых страхом, внушаемым их хозяином. В Бельгии это уже свершившийся факт, а о Франции даже не стоит говорить. В Швейцарии есть два противоположных течения, но антигерманское настроение бесспорно преобладает. Даже Англия, которая когда-то склонялась к Германии, сегодня заметно охладела к ней. Эта бедная победоносная рабыня напрасно будет искать вокруг себя друзей; везде она встретит только ненависть и антипатию.
Но нигде эта ненависть не проявляется настолько же энергично, как у славянских народов. Каждый славянский ребенок получает ее с молоком матери и наследует ее как отличительный признак своей расы. Повсюду, где говорят на славянском языке, это прозвище германца - немец, брошенное в лицо человеку, является оскорблением.
Эта ненависть, какой бы совершенно естественной и исторически законной она ни была, - огромное несчастье. Так как ненависть никогда не бывает справедливой к тому, на кого она направлена, ни спасительной для того, кто ее испытывает. Ненависть не рассуждает и, смешивая в одну кучу виновных и невиновных, тем же чувством страстного отторжения значительно увеличивает число и силу врагов.
То, что славянские народы могут и должны ненавидеть - всю официальную и официозную, дворянскую, буржуазную, литературную и научную Германию, все то, что составляет политическую нацию. Но у них нет никакой причины, ни какого-либо права ненавидеть пролетариат, крестьян, рабочих Германии. Это такие же жертвы, как и они сами, вековые жертвы того же официального, дворянского, буржуазного угнетения, и, следовательно, их естественные союзники, друзья по несчастью.
Если бы славянский пролетариат хотел и мог рассмотреть этот вопрос хладнокровно, он бы скоро понял, что славянское дворянство и славянская буржуазия, эксплуатирующие его труд, и подавляющее большинство его политических вождей, так называемых славянских патриотов, - Палацкие, Ригеры, Браунеры и им подобные, эксплуатирующие его наивность, то заключая от его имени чудовищные союзы с всероссийским царем, то используя его как подножку для не менее зловещих амбиций австрийской олигархии, являются для него еще более опасными врагами, чем сами немцы, как раз потому, что они - туземные угнетатели, эксплуататоры и лжецы; и он пришел бы к тому, чтобы объединиться с пролетариатом Германии против всех привилегированных классов, против всех государств и против всех политических деятелей, как немецких, так и славянских.
Таков единственный путь освобождения и спасения для славянских народов. К несчастью, традиционная и вечно живая ненависть ко всему, что исходит от Германии, всему, что носит имя немцев, мешает им это признать. Эта ненависть устанавливает между самыми удаленными и самыми разными славянскими народами, что-то вроде глубинной связи, отрицательной, если угодно, но весьма мощной. Именно она составляет, образно говоря, душу и силу панславизма.
Впрочем, панславистские тенденции славянских народов совершенно естественны. Эти народы горят нетерпением сбросить ненавистное иго немцев, венгров, турок. Нет ничего законнее этого желания, но осуществить его вовсе не просто. С точки зрения численности славяне составляют, несомненно, самую мощную расу Австрии: более 16 миллионов на 9 миллионов немцев, 5 миллионов венгров, остальные румыны и итальянцы; в целом около 36 миллионов жителей. Если добавить к славянам Австрии славян Турции, то получим население примерно 22-23 миллиона. Если к этому прибавить поляков и других славян Пруссии, то у нас будет более 25 миллионов.
Это громадная величина. Но это славянское население не образует компактной массы; оно рассеяно и разделено немецкими, венгерскими, итальянскими и турецкими народностями. Затем, оно составляет не единый народ, а несколько народов, говорящих на различных диалектах, хотя и более или менее похожих, и исповедующих различные религиозные культы; одни протестанты, их меньше всего, другие католики, и, наконец, православные. Каждый из этих народов имеет, кроме того, свои особенные исторические традиции, и большинство этих народов находятся в совершенно различном положении в экономическом и политическом смысле.
Нельзя также сказать, что среди них царит совершенная гармония стремлений и чаяний. Между многими из них существует глубокая ненависть или преобладает зависть. Например, поляки и галицийские русины ненавидят друг друга и постоянно враждуют. Причины этой ненависти надо искать в истории: русины, ныне униаты, в прошлом греко-православные, очень жестоко обращались в католичество иезуитами, которых весьма усердно поддерживала польская знать, остающаяся, как известно, рьяно католической до сих пор, и которая считала раскольников-русинов рабами. Сегодня же, под влиянием своих священников, многие из которых состоят на жаловании русского правительства, у русинов ярко выражена симпатия к России, в то время как поляки, довольно безразличные к славянскому вопросу, склоняются скорее в сторону венгров.
Чехи, со своей стороны, не живут в совершенной гармонии ни с поляками Силезии, ни со словаками северной Венгрии. Ими руководят весьма честолюбивые и склонные к интригам политические деятели, мечтающие о восстановлении великого королевства Богемии, в котором, согласно их идее, словаки и силезцы должны стать неотъемлемой частью. Это не устраивает ни силезцев, ни словаков, которые отказываются принимать чешский язык в качестве государственного и намереваются сохранить свою самостоятельность. Наконец, у южных славян Венгрии и Австрии есть такие же претензии на господство и та же национальная зависть; равно как в Турции, где сербы намереваются восстановить душанскую империю, о которой болгары даже слышать не хотят.
Эти разногласия, столь благоприятные для начинаний великих государств-завоевателей, тщательно культивируются и разжигаются золотом Австрии, России, а теперь в равной степени и Пруссии. Они рождаются, даже помимо любого иностранного и продажного влияния, из ошибочного и гибельного направления, взятого идеями и тенденциями славянской молодежи.
Если исключить польские провинции, где дворянство, как известно, господствует, так же как и у венгров, - что объясняет симпатию, существующую между польской и венгерской политикой, - во всех других славянских странах Австрии и Турции, не существует совсем или почти каких-либо славянских дворянских классов. Дворяне - немцы, даже когда некоторые из них, как многие семьи в Богемии, носят славянские имена. На севере Австрии славянское население делится на буржуа, коммерсантов, промышленников или государственных служащих, на рабочих фабрик и городов, и на крестьян. Этот последний класс наиболее многочисленен. В южных провинциях Австрии и Венгрии, где торговля и индустрия очень слабо развиты, класс, собственно говоря, рабочих, так же как и буржуа-коммерсантов и промышленников, совсем невелик, труженики полей составляют там подавляющее большинство; но в странах, исповедующих греческий православный культ, и где, следовательно, священники женаты, к классу общественных служащих присоединяется еще и класс священников. В турецкой Сербии, с одной стороны, есть только служащие и священники, и, с другой стороны, только крестьяне, буржуазия там практически не существует. В Болгарии имеется класс довольно богатых торговцев.
Именно дети промышленной, коммерческой или бюрократической буржуазии и дети православных или протестантских священников составляют патриотическую, активную и более или менее образованную славянскую молодежь. Именно она порождает славянские волнения. То, что благоприятно отличает ее от буржуазной молодежи Германии и то, что дает ей великую силу, это не политическое, но искреннее братство, в котором она живет с пролетариатом, как со славянскими рабочими, так и крестьянами. Она действительно любит свой народ, и она им очень любима; и, надо сказать, главное основание этой взаимной приверженности - непреходящая, вечная ненависть к немцам и общее желание, которое горячо чувствуют обе стороны, стряхнуть их ненавистное иго, чтобы иметь возможность совершенно свободно развить и проявить славянские душу и чаяния.