]]
В этой речи, от души поиздевавшись над утопистами Конгресса и заявив с величайшей уверенностью и глубоким самодовольством, которые отличают это учение и эту расу, "что этой международной ассоциации (Лиге Мира и Свободы) надо бы поостеречься использовать агитацию в пользу мира как рычаг против какого-либо правительства Центральной и Западной Европы (!); что надо быть предубежденным дураком, чтобы полагать, что диалог возможен только под угрозой свержения Изабеллы, Бисмарка или Бейста; что основной арьергард главной европейской реакционной партии - это Россия (недавние факты только что доказали с очевидностью, способной заставить прозреть самого господина Боркхейма, что это в гораздо большей степени Германия, чем Россия); что именно Россия - яростный противник экономического развития (!) как условия мира". В действительности она очень сильно поглощена всеми этими экономическими вопросами, и, как, впрочем, все государства, ведущие социальную экономику, интересуется только одним: искусством обдирать до нитки народное стадо! И не сказать ли, послушав господина Боркхейма, что, если бы не это проклятое влияние России, то буржуазия, дворянство и все правительства Германии тотчас обратились бы к коммунистической системе гражданина Маркса!
Господин Боркхейм заключает, "что Россия в том политическом состоянии, каком она существует сегодня, должна быть поставлена вне сообщества стран Центральной и Западной Европы", политическое состояние которых ему, без сомнения, весьма нравится, так как он не хочет, чтобы свергали "ни Изабеллу, ни Бисмарка, ни Бейста"; и что "все народы Западной и Центральной Европы", - ему следовало бы сказать, чтобы быть искреннее, "все государства", поскольку он старается сохранить именно государства, - должны объединиться против России, и "что главный вопрос в Европе должен отныне называться русским вопросом".
Если бы господин Бисмарк хотел послать своего агента на Женевский конгресс, смог ли бы тот выразиться иначе? В тот самый момент, когда он готовил свои ужасные средства, чтобы разрушить французскую гегемонию и основать на ее руинах господство Германии, не было ли превосходной политикой отвлечь внимание общества от этих угрожающих приготовлений тевтонского властолюбия, привлекая его к гораздо более далеким опасностям, которыми грозит Россия? Не это ли пангерманизм, представляющийся Европе под благовидным предлогом законной и общей ненависти к панславизму? Не для того ли он, чтобы обелить Германию от всего того политического и социального зла, которое она сделала и продолжает делать сегодня в чудовищно большем размере, и переложить в том вину на ее, увы, слишком покорного и верного ученика, Россию?
Я далек от мысли вскрыть видимость сознательной солидарности между князем Бисмарком и руководителями Социал-демократической рабочей партии Германии. Я не только не думаю, но и прекрасно знаю, что между ними нет абсолютно ничего общего, и что они, напротив, заклятые враги. Но я также знаю, и я попробую показать это ниже, что несмотря на эту явную неприязнь и очевидные противоречия, разделяющие бисмарковскую программу и программу этой партии, их отличает общая черта: они обе стремятся к основанию великого централизованного единого пангерманского государства. Князь Бисмарк, бесспорно, самый великий современный политический деятель Европы, но проникнутый до мозга костей одновременно аристократическими и рабскими страстями померанского юнкерства, хочет построить эту империю при помощи бюрократического и военного дворянства и монополии крупных финансовых компаний; в то время как руководители социал-демократической рабочей партии ради реализации невообразимой утопии хотят основать ее на экономическом освобождении пролетариата. Но как тот, так и другие в высшей степени патриоты, и в этом политическом патриотизме, не желая и не стремясь к тому, они сходятся; логика тенденций и ситуаций всегда сильнее воли личностей.
Господин Боркхейм, полусумасшедший, полудурак, со ртом или, по крайней мере, пером, всегда полным оскорбительной и клеветнической грязи, - шалопай социал-демократической партии; он говорит во весь голос о том, что другие держат в мыслях и чему тайно следуют; и в этом отношении, каким бы утомительным ни было чтение его литературных разглагольствований, оно столь же интересно, как и поучительно, тем более, что главный партийный орган, "Фольксштат", публично признал их полуофициальный характер.
Предложение, сделанное господином Боркхеймом на Женевском конгрессе было не только пангерманским, оно было утопическим. Призывать все государства Европы к союзу против России, и надеяться, что они забудут все свои разногласия и взаимные претензии, все свои личные амбиции, чтобы объединиться против нее! Надо быть действительно безумным, или полностью игнорировать реальные отношения, существующие в мире, чтобы строить подобные иллюзии! Хотеть, чтобы государства продолжали существовать, и чтобы эти государства, тем не менее, образовали однородную нацию против варварства, нацию цивилизации! Но буржуазная цивилизация, которая управляет миром сегодня, может ли она быть сильнее католической религии в прошлые века, когда сами папы не чурались заключения договоров с врагами Христа, турками?
Я хотел бы посмотреть, какой принцип был бы в состоянии помешать сегодня Франции, будь то республиканской, императорской, или королевской, движимой той великой любовью, которую внушают ей немцы, броситься в объятия царской России, лишь только те соизволят распахнуться? И сам господин Бисмарк, этот не утопический, а реальный основатель пангерманской державы, несмотря на всю глубокую антипатию, которую он, как немецкий патриот и к тому же проницательный государственный деятель, не может не испытывать к царской России, этой угрожающей сопернице пангерманизма в более или менее близком будущем, не старается ли он любыми средствами укрепить тесный союз с ней? И что еще более примечательно, великая республиканская Конфедерация Америки входит в него третьим членом и всей своей мощью утверждает этот губительный для свободы союз. Вот факты, которые являются естественным, фатальным следствием нынешнего состояния и самого существования государств; факты, которые бросаются в глаза, и неизбежное развитие которых не могут остановить ни какие-то утопические бредни, ни жидо-тевтонские заклинания.
Немцы, чтобы суметь усидеть и расширить свою новую державу, нуждаются в завоевании и подчинении своему цивилизаторскому ярму славянских народов, рассеянных по Европе. Чувствуя себя бессильными сделать это в одиночку, они призывают к себе на помощь всю Европу. Но Европа им на помощь не придет. Угрожаемая в самом своем существовании этой новой пангерманской державой, она скорее протянет против нее руку России.
Чтобы заинтересовать Европу и чтобы лучше скрыть свою игру, демократические патриоты Германии воскрешают в памяти великую цель - пожертвованную Польшу. Безусловно, это отличный повод. Но, к несчастью, в их устах он является лишь поводом. Они слишком демократичны, и я даже скажу слишком буржуазны, чтобы уметь искренне сочувствовать Польше, которая, будучи в прошлом дворянской, может воскреснуть в будущем лишь как крестьянская Польша. Они испытывают инстинктивное отвращение к крестьянству, как в Польше, так и везде. Их идеал - это рабочие городов, руководимые, организованные, и, проще говоря, управляемые буржуазными социал-демократами. Это, как я покажу позже, фатальное следствие всей их системы.
Таким образом, их мнимые симпатии к дворянской, католической, крестьянской Польше являются ничем иным, как патриотическим притворством. Впрочем, они слишком пылкие немецкие патриоты, чтобы всерьез желать восстановления Польши. Они желают государства, но не государство, каким бы социал-демократическим оно ни было, а лишь его упразднение может дать свободу завоеванным народам. Посмотрите на Соединенные Штаты Америки. Конечно, это наиболее демократическая страна мира. Но они образуют государство, и поскольку они его образуют, движимые той фатальностью, что присуща самому принципу государства, они стремятся концентрироваться все больше, одновременно поглощая в себя всю Америку. Скупка, завоевание, мирное или жестокое поглощение - это сама природа и вся жизнь государства. Государство не прекращает эту внутреннюю и внешнюю работу до тех пор, пока не прекращается его подъем, или когда начинается его закат. Но великое германское единство еще только рождается, то есть не от него надо ожидать освобождения завоеванных народов.
Впрочем, поглощение Польши Германией датируется не только 1772 годом, эпохой того, что называется первым разделом этой несчастной страны, которая служила в течение веков барьером с Запада, героическим противником и защитницей славянских земель то от мирных, то от жестоких цивилизаторских вторжений немецкой расы, как тому служили, возможно, не с тем же героизмом, но с той же настойчивостью русские народы против варварства завоевателей-монголов. Уже в XII-ом веке Силезия, когда-то польская провинция, в большей части которой, в частности, австрийской Силезии и в той, что называют прусской Нижней Силезией, крестьяне продолжают говорить по-польски, несмотря на все усилия немцев, она была оторвана от Польши, чтобы превратиться в германское герцогство. В конце того же века, тевтонские рыцари и чуть позже ливонские рыцари-меченосцы были созданы папами с единственной целью германизировать и обратить в христианство путем завоевания, крестя огнем и мечом, несчастные славянские, польские, финские и литовские народы между Эльбой, Одером, Неманом, Двиной и Балтийским морем. Они завоевали Померанию и Ливонию; но должны были остановиться перед непобедимым сопротивлением, оказанном им прежде всего закаленными крестьянами Литвы, и перед пробуждением национального самосознания в Польше. Померания и Пруссия, отвоеванные у них польским оружием, стали неотъемлемыми частями Польского королевства (1466 год). Маркграфы или маркизы, и, позднее, избиратели Бранденбурга, эти предшественники королевского, а сегодня имперского дома Пруссии, тем не менее никогда не прерывали медленный и мирный труд по цивилизац