И что думать об интернациональном конгрессе, который, так сказать, в интересах этой революции, навязывает пролетариату всего цивилизованного мира руководство, снабженное диктаторскими полномочиями, с инквизиторским и папским правом прекращать деятельность региональных федераций, отлучать целые нации во имя так называемого официального принципа, который является ни чем иным, как собственной мыслью господина Маркса, превращенной голосованием искусственно созданного большинства в абсолютную истину? Что думать о конгрессе, который, без сомнения, для того, чтобы проявить свое сумасшествие еще более явно, отправляет в Америку это диктаторское руководство, составив его из людей, вероятно, очень честных, но темных, достаточно невежественных и абсолютно неизвестных ему самому! Наши враги буржуа, таким образом, были бы правы, насмехаясь над нашими конгрессами и утверждая, что Международное Товарищество Рабочих борется со старыми тираниями только для того, чтобы установить новую, и что для достойной замены существующего абсурда, оно хочет создать другой!
Ради чести и самого спасения Интернационала, мы не должны, следовательно, торопиться громко провозглашать, что этот злополучный Гаагский конгресс, вместо того, чтобы быть выражением чаяний всего пролетариата Европы, был в действительности, несмотря на всю видимость строго соответствия нормам, которой хотели его окружить, ничем иным как жалким продуктом лжи, интриги и возмутительного злоупотребления доверием и властью, которую предоставляли, к несчастью, слишком долго умершему Генеральному Совету. Это был, в действительности, не конгресс Интернационала, а конгресс этого Генерального Совета, марксистские и бланкистские члены которого, образуя почти треть от общего числа делегатов и таща за собой, с одной стороны, хорошо дисциплинированный батальон немцев и, с другой, несколько сбитых с пути французов, прибыли в Гаагу не для обсуждения там всерьез условий освобождения пролетариата, а для установления свого господства в Интернационале.
Господин Маркс, более ловкий и тонкий, чем его союзники бланкисты, играл с ними, как прежде господин Бисмарк играл с дипломатами Империи и Французской Республики. Бланкисты, очевидно, отправились на Гаагский конгресс в надежде, без сомнения поддержанной в них самим господином Марксом, обеспечить себе руководство социалистическим движением во Франции посредством Генерального Совета, весьма влиятельными членами которого они поручились друг другу остаться. Господин Маркс вовсе не любит делить власть, но более, чем вероятно, что он дал положительные обещания своим французским коллегам, без помощи которых у него совсем не было бы большинства на Гаагском конгрессе. Но после того, как он ими попользовался, он их вежливо выпроводил, и в соответствии с планом, заранее составленным им и его настоящими приближенными, немцами Америки и Германии, отправил Генеральный Совет в Нью-Йорк, оставляя своих вчерашних друзей, бланкистов, в весьма неприятном положении заговорщиков, ставших жертвой собственного заговора. Два подобных поражения, следующие друг за другом со столь коротким интервалом, не оказывают большой чести французскому разуму.
Но, зададим вопрос, не развенчал ли себя сам господин Маркс, отправив руководство Интернационала на прогулку в Нью-Йорк? Ничуть. Ничто не оскорбит его предположением, что он принял это самое руководство всерьез, ни что он хотел вручить в его хилые и неопытные руки судьбы Интернационала, в котором он считает себя чем-то вроде отца и, пожалуй, даже хозяина. Его амбиция, это правда, может толкнуть к тому, чтобы нанести ему большой ущерб, но он не может желать его разрушения; тогда не стало бы несомненной причиной разрушения предоставление этих диктаторских полномочий неспособным людям? Как разрешить это затруднение?
Оно разрешается очень просто для тех, кто знает или догадывается, что в тени официального, видимого руководства в Нью-Йорке, сразу же было установлено анонимное правление так называемых агентов этого руководства в Европе, абсолютно безответственных, темных, но, тем не менее, всемогущих, или, чтобы выразиться ясно, оккультная и реальная власть господина Маркса со свитой. Весь секрет гаагской интриги в этом. Он объясняет одновременно триумфальное и спокойное отношение господина Маркса, который полагает, что теперь держит весь Интернационал в своих руках, и если только это не станет самой большой иллюзией с его стороны, ему действительно можно радоваться, так как, тайно предаваясь божественным удовольствиям власти, он может перекладывать все ее неудобства и гнусность на этот несчастный Генеральный совет в Нью-Йорке.
Чтобы убедиться, что такова в действительности надежда, мысль господина Маркса, нужно только чуть внимательнее прочитать один из сентябрьских номеров "Фольксштата" («Volksstaat» - «Народное государство» - прим.), главного органа социал-демократической партии немецких рабочих, который в этом качестве получает прямые наставления господина Маркса. В полуофициальной статье с чисто немецкой наивностью и угловатостью говорится обо всех причинах, которые подтолкнули диктатора этой партии и его самых близких друзей к тому, чтобы перевести руководство Интернационала из Лондона в Нью-Йорк. Для осуществления этого государственного переворота имелось, в принципе, два мотива.
Первым была невозможность договориться с бланкистами. Если господин Маркс пронизан с головы до ног пангерманским инстинктом, который принял столь большой размах в Германии с поры завоеваний господина Бисмарка, бланкисты - прежде всего французские патриоты. Невежественные и пренебрежительные к Германии, как и подобает настоящим французам, они действительно могли оставить ее в абсолютное правление господину Марксу, но ни за что на свете они не предоставили бы ему его во Франции, которая, естественно, предназначалась для них самих. Но именно этой диктатуры во Франции господин Маркс, как настоящий немец, которым он и является, страстно желает более всего, даже гораздо больше, чем диктатуры в Германии.
Немцы будут напрасно стараться одерживать материальные, или даже политические победы над Францией, в душе, как общество они всегда будут чувствовать себя низшими. Это непобедимое чувство неполноценности - вечный источник всей зависти, недружелюбности, а также всех грубых или скрытых вожделений, которые пробуждает в них одно имя Франции. Немец не считает себя достаточно состоявшимся в мире, пока его репутация, его слава, его имя не будут признаны Францией. Быть признанным общественным мнением этой нации и, главным образом, общественным мнением Парижа, такой была всегда горячая и тайная мысль всех известных немцев. А управлять Францией, и через Францию мнением всего мира, какая слава и, главным образом, какая мощь!
Господин Маркс - немец, который слишком умён, но также слишком тщеславен и слишком честолюбив, чтобы этого не понять. Нет такого кокетства, которым бы он не пользовался, чтобы заставить принять себя революционным и социалистическим мнением Франции. Кажется, он в этом частично преуспел, так как бланкисты, движимые, впрочем, своими собственными амбициями, заставлявшими их искать союз с этим претендентом на диктатуру в Интернационале, вначале на это купились. Благодаря его всемогущему покровительству, они сами стали членами Генерального совета в Лондоне.
Вначале это соглашение должно было быть прекрасным, так как, будучи авторитарными и влюбленными во власть, и те, и другие были объединены общей ненавистью к нам - непримиримым противникам любой власти и любого правительства и, следовательно, также того, которое они намеревались установить в Интернационале. И тем не менее их союз не мог быть долгосрочным. Поскольку господин Маркс вовсе не желал делить свою власть, а они не желали уступать ему диктатуру Франции, было невозможно, чтобы они оставались друзьями надолго. Таким образом, даже до Гаагского конгресса, когда еще между ними существовала вся видимость самой нежной дружбы, господин Маркс и его приближенные задумали вывести бланкистов из Генерального совета. "Фольксштат" лихо признает это и добавляет, что поскольку было невозможно их оттуда удалить, пока Генеральный Совет оставался в Лондоне, было решено перенести сам Совет в Америку.
Другая причина, также признанная "Фольксштатом", - это теперь уже открытое неподчинение рабочих Англии. Вот признание, которое тягостно господину Марксу, поскольку оно свидетельство очень крупного провала. Не считая экономической науки, бесспорно очень серьезной, очень глубокой, и помимо своего столь же значительного и несомненного таланта политического интригана, у господина Маркса для гипноза и господства над своими соотечественниками всегда были две струны в арфе: одна французская, другая английская. Первая состояла в довольно неудачной имитации французского духа, вторая - в гораздо более успешном использовании практичного разума англичан. Господин Маркс провел более двадцати лет в Лондоне среди английских трудящихся, и как случается почти всегда с немцами, которые, стыдясь в глубине души собственной страны, принимают и довольно неловко преувеличивают обычаи и язык страны, в которой живут, господин Маркс зачастую любит показать себя большим англичанином, чем сами англичане. Я спешу добавить, что, прилагая в течение стольких лет свой блестящий ум к изучению экономических явлений в Англии, он приобрел очень подробные и очень глубокие знания об экономических отношениях труда и капитала в этой стране. Все его рукописи тому свидетельством, и если абстрагироваться от некоторого гегельянского жаргона, от которого он не смог отделаться, то можно увидеть, что под благовидным предлогом, что все другие страны, будучи более отсталыми с точки зрения крупного капиталистического производства, следовательно, также отстают в области социальной революции, господин Маркс исследует, главным образом, только английские факты. Похоже на англичанина, говорящего исключительно для англичан.
Конечно, это не слишком большая заслуга с точки зрения интернационализма, но, по крайней мере, из этого можно было бы сделать вывод, что господин Маркс должен был иметь сколь заслуженное, столь и благотворное влияние на рабочих Англии. И, действительно, очень серьезная близость и большое взаимное доверие, похоже, существовали в течение многих лет между ним и большим числом английских рабочих, весьма активных, что заставляло весь мир поверить, что он пользовался в целом значительной властью в Англии, и это не могло не увеличивать его престиж на континенте. Поэтому, с таким нетерпением и стольким доверием во всем Интернационале ожидали момента, когда, благодаря его энергичной и умной пропаганде, миллион трудящихся, составляющих сегодня огромное товарищество тред-юнионов, перейдут со своим оружием и багажом в наш лагерь.