Эта надежда в стадии реализации, по крайней мере, частично. Уже образовалась английская Федерация, формально членствующая в Интернационале. Но странная вещь! Своим первым актом эта Федерация открыто рвет любые отношения солидарности с господином Марксом; и если судить по тому, что выдает "Фольксштат", и, в особенности, по тем горьким словам, ругательствам, которые господин Маркс на Гаагском конгрессе неосторожно бросил в сторону английских трудящихся, приходим к заключению, что пролетариат Великобритании решительно отказался подставлять свою шею под ярмо диктатора-социалиста из Германии. Обхаживать народ более двадцати лет, чтобы прийти к такому результату! Распевать на все голоса похвалы английским трудящимся, рекомендовать их в качестве примера для подражания пролетариату всех стран: и вдруг оказаться вынужденным проклинать их и объявлять продавшимися всем реакциям! Какой неприятный случай и какое падение, не для английских рабочих, а для господина Маркса!
Падение, впрочем, вполне заслуженное. Господин Маркс слишком долго мистифицировал английских членов Генерального совета! Пользуясь отчасти их незнанием дел континента, но и отчасти их столь досадным равнодушием к этим делам, ему удавалось в течение многих лет заставлять их принимать все, что он хотел. Похоже, между господином Марксом и этими английскими членами существовало нечто вроде молчаливого уговора, в соответствии с которым господин Маркс не должен был вмешиваться в чисто английские вопросы, или должен был вмешиваться только так, как им это нравилось; в ответ же они оставляли ему все руководство Интернационалом на континенте, который их очень мало интересовал. К чести этих граждан надо предположить, что они испытывали самое большое доверие к верности и справедливости господина Маркса.
Сегодня известно, до какой степени господин Маркс злоупотребил этим доверием. Известно, что все дела Интернационала, точнее даже все интриги, которые разжигались и плелись в нашем великом Товариществе от имени Генерального Совета, были задуманы и сдирижированы кружком приближенных господина Маркса, составленным почти исключительно из немцев, который выполнял в некотором роде функции исполнительного комитета: этот комитет знал все, решал все, делал все. Другие члены, образующие подавляющее большинство Генерального Совета, напротив, не знали абсолютно ни о чем. Любезность по отношению к ним дошла [здесь начинается сохранившаяся часть оригинальной рукописи (пронумерованной 17-36)] до того, что их избавили от труда подписывать свои имена на циркулярах Генерального Совета; их ставили туда за них, так, что до последнего момента у них не было даже малейшей идеи обо всех гнусностях, за которые их сделали ответственными без их ведома.
Стоит задуматься, какую выгоду должны были извлечь из столь благоприятного положения такие люди как господин Маркс и его друзья, слишком ловкие политики, чтобы останавливаться перед какими-то угрызениями совести. Думаю не нужно говорить, какова была цель большой интриги. Установление революционной диктатуры господина Маркса в Европе посредством Интернационала. Как новый Альберони, господин Маркс чувствовал в себе достаточную отвагу, чтобы задумать и осуществить подобную мысль. Что же до средств ее исполнения, то должен заметить, что он говорил о них с малоискренней легкостью и презрением в своей последней речи в Амстердаме. Это правда, как он сказал, что для подчинения мира, у него вовсе нет в распоряжении ни армий, ни финансов, ни винтовок системы Шаспо, ни орудий Круппа. Но зато у него есть замечательный талант к интриге и решительность, которая не останавливается ни перед какой низостью; кроме того, в его распоряжении многочисленный корпус агентов, иерархически организованных и тайно действующих по его прямым приказам; нечто вроде социалистического и литературного франкмасонства, в котором его соотечественники, немецкие и иные евреи, занимают значительное место и проявляют усердие, достойное лучшего применения. Наконец, у него было великое имя Интернационала, которое обладает столь магической мощью для пролетариата всех стран, и которым ему в течение столь долгого времени было позволено пользоваться, чтобы осуществлять свои честолюбивые проекты.
С 1869 года, но, главным образом, с 1871 года господин Маркс приступил к делу. До Базельского конгресса (сентябрь 1869 г.), он умел скрывать свои планы. Но решения этого Конгресса, вызвав его гнев и опасения, побудили его послать всех своих верных друзей общую и яростную атаку против тех, кого он начал отныне ненавидеть как непримиримых противников своего принципа и своей диктатуры. Огонь открылся последовательно против моих друзей и меня, но, главным образом, против меня, вначале в Париже, затем в Лейпциге и Нью-Йорке, наконец, в Женеве. Вместо ядер артиллеристы, поклонники Маркса, бросали в нас грязью. Это был потоп глупой и грязной клеветы.
Уже весной 1870 года я знал, что господин Утин (маленький русский еврей, который любыми видами низости старается снискать себе положение в этом несчастном женевском Интернационале) рассказывал любому, кто хотел его услышать, что господин Маркс написал ему конфиденциальное письмо, в котором он рекомендовал ему собрать против меня все факты, то есть все сказки, все обвинения, как можно более гнусные, с видимостью доказательств, добавляя, что, если эта видимость будет правдоподобной, ей воспользуются против меня на ближайшем конгрессе. Именно с тех пор начали выковывать знаменитую клевету, основанную на моих прошлых отношениях с несчастным Нечаевым, отношениях, о которых мне пока не стоит говорить, и которыми поклонники Маркса из Следственной комиссии только что воспользовалось, чтобы продиктовать марксистскому Гаагскому конгрессу заранее подготовленное постановление о моем исключении.
Чтобы показать меру добросовестности марксовых агентов и газет, да будет мне позволено рассказать другой анекдот. Я настолько привык видеть себя систематически и регулярно опороченным почти в каждом номере "Фольксштата", что обычно даже не стараюсь читать глупости, которые он выкладывает обо мне. В качестве исключения, мои друзья показали мне одну из них, которую я считаю полезным процитировать здесь, поскольку она, как мне кажется, весьма способна проявить верность и правдивость господина Маркса. Респектабельная газета Лейпцига, официальный орган Социал-демократической партии Германии, похоже, возложила на себя миссию доказать, что я ничто иное, как агент, оплаченный русским правительством. Она опубликовала с этой целью самые неслыханные вещи, например, то, что мой умерший соотечественник Александр Герцен и я, мы оба получали значительные субсидии от панславистского комитета, учрежденного в Москве под прямым руководством правительства в Санкт-Петербурге, и что вследствие смерти Герцена у меня удвоилось содержание. Как понимаете, на столь решающие доводы мне было нечего ответить.
В номере 71 от 4 сентября 1872 г. "Фолькштата", был рассказан следующий анекдот. В 1848 году Бакунин, оказался в Бреслау, где немецкие демократы имели глупость принимать его с полным доверием, не замечая, что он занимался панславистской пропагандой. Кельнская газета, («Новая рейнская газета»), редактируемая г.г. Марксом и Энгельсом, опубликовала корреспонденцию из Парижа, в которой было написано, что госпожа Жорж Санд весьма тревожно высказалась на счет Бакунина, говоря, что его надо остерегаться, что не известно, кем он является, и чего хочет, что, одним словом, это весьма двусмысленный персонаж и т.д. и т.д. "Фольксштат" добавляет, что Бакунин так никогда и не ответил на столь прямое обвинение, что, напротив, он исчез, а именно скрылся в России после публикации этой корреспонденции, и что он вновь появился в Германии только в 1849 году, чтобы принять участие, без сомнения как провокатор, в повстанческом движении Дрездена.
А вот теперь подлинные факты. Г.г. Маркс и Энгельс действительно опубликовали это сообщение из Парижа против меня, что только доказывает, что уже тогда они пылали очень нежной дружбой по отношению ко мне и таким же духом верности и справедливости, который их отличает сегодня. Я не вижу необходимости излагать здесь факты, которые привлекли ко мне тогда эта знаки благосклонности; но вот то, что я должен добавить, и что "Фольксштат", забыл или не стал говорить. В 1848 году, я был моложе, впечатлительнее и, как следствие, намного менее вынослив и безразличен, чем сегодня; потому, едва прочитав это парижское сообщение газеты г.г. Маркса и Энгельса, я бросился писать письмо госпоже Жорж Санд, которая была тогда намного революционнее, чем она кажется теперь, и к которой я испытывал очень искреннее и очень живое чувство восхищения. Это письмо, в котором я в очень энергичных и твердых выражениях просил у нее объяснения словам, которые ей приписывали на мой счет, было ей передано моим другом Адольфом Рейшелем, в настоящее время музыкальным директором в Берне. Госпожа Санд ответила прелестным письмом, выражающим мне самую верную дружбу. В то же время она направила г.г. Марксу и Энгельсу энергичное письмо, в котором она с возмущением требовала у них отчета о злоупотреблении ее именем, которое они осмелились совершить, чтобы оклеветать ее друга Бакунина, к которому она испытывает столько же дружбы, сколько и уважения. Со своей стороны я попросил друга, поляка Косцельского, который по своим делам отправлялся в Кельн, потребовать от моего имени от г.г. редакторов Новой Рейнской Газеты либо публичного опровержения, либо сатисфакции с оружием в руках. Под этим двойным давлением эти господа проявили себя весьма покладистыми и очень любезными. Они опубликовали письмо, которое им направила госпожа Санд, - очень неприятное письмо для их самолюбия - и они добавили к нему несколько строк, в которых они выражали свое сожаление в том, что в их отсутствие, в их газету вставили бессмысленное сообщение, направленное против чести их "друга Бакунина", к которому они также от всей души испытывают привязанность и уважение. Как понимаете, после подобного заявления, которое "Фольксштат" может обнаружить в одном из июльских или августовских номеров 1848 года "Новой рейнской газеты"