Однажды Ганс обратился к своему командиру:
— Господин капитан! Я твердо решил стать летчиком. Прошу вас дозволить мне в свободное время помогать механикам.
Капитан усмехнулся, но приказал старшему механику по вечерам привлекать рядового Баура к несложным работам по обслуживанию самолетов. Это была серьезная победа! В короткий срок Ганс изучил устройство самолетов авиабазы. К удивлению механиков он мог самостоятельно разбирать и собирать двигатели машин, находить и устранять в них неполадки.
В середине 1916 года, когда потери германской авиации, особенно в личном составе, достигли катастрофических масштабов, на летные должности стали определять добровольцев, прошедших ускоренную подготовку. Узнав об этом из директивы, поступившей в штаб, писарь Ганс Баур, не раздумывая, написал рапорт о направлении его в летную школу.
— Дорогой Ганс, — капитан, вызвавший Баура, заговорил с ним отеческим тоном, — ты еще слишком молод и мал ростом. А потому, скорее всего, твои старания напрасны. Но ты мне нравишься, и чем черт не шутит. Вот тебе сопроводительные документы, отправляйся в приемную комиссию авиационной школы в Фервирсе. Дай бог тебе удачи!
Из ста сорока человек, прибывших в школу, экзамены выдержали тридцать пять. В числе счастливчиков, допущенных к занятиям, оказался Баур. Учеба в авиационной школе в Мильбертсхофене, близ Шляйссхама, давалась ему легко. В своих познаниях он далеко опережал других курсантов и первым сдал теоретические экзамены, причем с высшим баллом.
После того как школу перевели на авиабазу в Гертсхофен, начались учебные полеты. Первый самостоятельный вылет курсант обычно совершал после выполнения не менее тридцати полетов с инструктором на самолете-спарке. Ганс был вне себя от счастья, когда ему было предложено совершить самостоятельно девятнадцатый полет.
Накануне этого важнейшего события в жизни летчика Баур переговорил со многими инструкторами — боевыми пилотами о технике исполнения «штопора». Дело в том, что в школах не учили никаким фигурам пилотажа. Только взлет и посадка. Считалось, что доводка летчика будет осуществляться инструкторами непосредственно в боевых частях и в ходе летной практики. Баур решил блеснуть перед коллегами.
Это был старый, испытанный и надежный «альбатрос» с двигателем мощностью в 100 лошадиных сил, развивавшим скорость до 110 километров в час. Ганс уверенно забрался в кабину, запустил двигатель, и самолет после короткой разбежки быстро набрал высоту 800 метров. Счастье переполняло пилота. Он никогда так высоко не поднимался, так как инструкторы разрешали подъем только до 200 метров. Сделав большой круг над аэродромом, Ганс сбросил обороты, повернул штурвал влево и сдвинул влево рычаг управления рулями высоты, разогнал машину до 800 оборотов и направил ее плавно вниз. Самолет аккуратно вошел в штопор. На высоте около 150 метров Баур его выровнял и пошел на посадку. С его точки зрения, полет был исполнен безупречно.
Когда Баур подрулил к месту стоянки, он увидел толпу курсантов, инструкторов и механиков, бежавших к машине, и разъяренное лицо его инструктора. Лейтенант за шиворот выволок героя из кабины, хорошенько встряхнул и во всю мочь заорал:
— Болван! Тебя необходимо хорошенько выдрать! — Затем, немного успокоившись, громогласно заявил: — Позволь, Баур, пожать твою руку. Ты замечательный пилот. Но будь умницей и больше не твори такого безобразия.
Курсанты долго обнимали Ганса. Сегодня он, безусловно, был героем.
После выпускных экзаменов Бауру в порядке исключения присвоили звание фельдфебеля, и он получил направление в авиационную часть, расквартированную в Графенвёре, на должность летчика-корректировщика артиллерийского огня.
Через шесть недель ежедневных боевых вылетов самолет Баура превратился в решето, а двигатель не подлежал восстановлению. Гансу вручили высоко ценившуюся в войсках баварскую медаль «За храбрость» и отправили на десять суток в отпуск.
Перед отъездом он выклянчил у земляка-каптенармуса новую форму, ушил ее, прикрепил фельдфебельские погоны. Форменную куртку украсил медалью «За храбрость» с баварским львом, левой лапой опиравшимся на шит, а в правой державшим меч. Ниже медали повесил посеребренные значки об окончании летной школы и летчика-корректировщика. Но, конечно, главными форменными аксессуарами, так радовавшими душу Баура, были франтоватое двубортное офицерское шерстяное пальто серо-зеленого цвета (армейские офицеры и унтер-офицеры носили длинные шинели), темно-коричневые кожаные ботинки и краги к ним (армия была обута в короткие сапоги и уже повсеместно в дешевые ботинки с обмотками). Ганс внимательно оглядел себя в зеркало и пришел к убеждению, что он герой и вылитый красавец.
Ему выдали отпускные, включавшие перерасчет за новое звание, фронтовые и полетные. Сумма оказалась весьма приличной. Таких денег он раньше в руках не держал и абсолютно счастливый отправился в Мюнхен.
Берлин. 1 мая 1945 года
В три часа ночи начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал пехоты Кребс и сопровождавший его начальник штаба 56-го танкового корпуса полковник фон Дуфвинг были доставлены в штаб 35-й гвардейской стрелковой дивизии 8-й гвардейской армии. Командующий армией генерал-полковник Чуйков и вскоре прибывший по поручению маршала Жукова его заместитель генерал армии Соколовский приняли письменные полномочия Кребса на ведение переговоров о перемирии, подписанные Геббельсом. Советское командование узнало о том, что 30 апреля Гитлер покончил жизнь самоубийством и в соответствии с его политическим завещанием создано новое правительство Германии. Рейхспрезидентом провозглашен гросс-адмирал Дениц, рейхсканцлером Геббельс, министром иностранных дел Зейс-Инкварт, министром по делам партии Борман, министром внутренних дел Ханке. Главнокомандующим сухопутными войсками назначен генерал-фельдмаршал Шернер, начальником Генерального штаба сухопутных войск генерал Кребс.
Нелепость ситуации заключалась в полном неведении новыми лидерами фашистского режима положения в стране и на фронте. Когда Кребс заявил, что начальником штаба Верховного главнокомандующего Вооруженными силами Германии назначен генерал-полковник Модель, советские генералы с удивлением переглянулись и сообщили ему о том, что неделю назад Вальтер Модель покончил жизнь самоубийством.
Предложение германской стороны о перемирии было отвергнуто. В 5:00 Жуков сообщил требование советской стороны о безоговорочной капитуляции. После телефонной консультации с Геббельсом Кребс попросил письменно сформулировать советские предложения и отбыл в имперскую канцелярию.
Ожидание было долгим. Бои не велись только в районе рейхсканцелярии, повсеместно же они продолжались с нарастающей силой. К концу дня было окончательно сломлено сопротивление полуторатысячной группировки немцев в подвалах Рейхстага. С юга от Ландверканала к комплексу зданий рейхсканцелярии подошли подразделения 4-й гвардейской дивизии и, таким образом, как казалось командованию, окончательно запечатали возможности отхода из фюрербункера его защитников.
Наконец, в 18:00 в штаб генерала Чуйкова доставили представителя Геббельса штандартенфюрера СС Боозе, который передал пакет. В нем содержался ответ, скрепленный подписями Бормана и Кребса. Новое германское правительство отвергло советский ультиматум. Телефонная связь с рейхсканцелярией оборвалась. Жуков приказал немедленно начать штурм здания и захватить его не позднее конца дня 2 мая.
К семи вечера в подвале у Савельева появился полковник Грабин с офицерами-оперативниками. Он рассказал о переговорах, о смерти Гитлера, факт которой необходимо было проверять сразу же после захвата фюрербункера. На станции метро «Силезский вокзал» взяли саперного капитана, выбравшегося из рейхсканцелярии. Он сообщил, что генерал Кребс застрелился, как только узнал об отказе Геббельса принять советские условия капитуляции. Грабин предупредил, что по имеющимся сведениям Геббельс, Борман, Раттенхубер и еще целая группа генералов, крупных чинов СС, в том числе, возможно, и шеф гестапо группенфюрер СС Мюллер, все еще находятся там.
— Саша, будь внимательным. Многие из них, скорее всего, переоденутся, станут прикидываться рядовыми солдатами, обслуживающим персоналом, ранеными. Некоторые постараются улизнуть всеми немыслимыми способами. Допустить этого нельзя. Наладь надежную охрану всех входов и выходов. Никого не выпускай без тщательной проверки. Обшарьте все закоулки, все щели.
— Товарищ полковник! — Савельев даже привстал от удивления. — Где мне взять столько бойцов? Ведь площадь одного бомбоубежища не менее семисот квадратных метров.
— Людьми помогу. У тебя два взвода автоматчиков. Ночью подкину еще. С командиром дивизии договорюсь, разведчиками поможет. Пришлем саперов. Человек сто пятьдесят соберем.
Полковник резко встал с колченого стула.
— Хватит канючить. Где я тебе людей возьму? Розыск ведем по всему городу! За последние двое суток задержали более тридцати генералов, полковников и высоких чинов СС.
— Переводчиков бы еще. Шестерых мало.
— Ну, ты совсем обнаглел, — Грабин поспешно стал собираться. — в своей бывшей дивизии договоришься. У меня свободных нет. Все, давай работать. А то без тебя канцелярию возьмут.
— Не возьмут, товарищ полковник, — Савельев улыбнулся, — у нас с пехотой договор.
Савельев собрал офицеров группы вместе с командирами приданных взводов и провел подробный инструктаж. Кроме оружия и гранат приказал взять противогазы.
— А противогазы-то зачем, товарищ майор? — спросил лейтенант, командир взвода. — Только мешать будут.
Савельев с жалостью поглядел на молоденького лейтенанта, накануне штурма Берлина прибывшего из ОПРОСа[8] и заменившего раненого командира взвода автоматчиков отдела контрразведки армии. Завтра он впервые пойдет в бой.
— Фашисты могут попытаться совершить прорыв под прикрытием дымовых шашек или — того хуже — предпринять газовую атаку. Вам ясно, лейтенант?